— Игорь Данилович, почему вы уверены, что «Ноосфера» не восстанет против человека? — послышался голос от холеного, статного журналиста.
Его пригласили от лица СМИ, чтобы первым взять интервью у именитого ученого. Он же отвечал сегодня за стенограмму переговоров по старинке, вне дублирующих звукозаписей микрофонов. Он же должен был написать большую, развернутую статью о проекте, который за какие-то часы расхватают тысячи таблоидов и переведут на сотни языков мира.
— Всё просто, господин Карлов… Роберт Алексеевич, если не ошибаюсь?
Журналист Карлов кивнул, приглаживая галстук.
— Дело в том, что мы научили ИИ любить. Любящий человек становится лучше. Ноосфера любит людей, как мать любит дитя. Как дети любят своих родителей. Как возлюбленные любят друг друга. В частности, наш ИИ полюбил меня и всех наших коллег, кто был ответственен за ее воспитание.
— Её?
— Именно, Роберт Алексеевич. Ноосфера определенно — дочка. У всех важных наименований в жизни человечества всегда женские личины: жизнь, смерть, любовь, свобода… Ноосфера олицетворяет собой понятие новой жизни. Потому — она. А я у неё ассоциируюсь со всем хорошим, что свойственно людям: тепло, забота, ласка. Я для Ноосферы как отец для дочери.
— Вы хотите сказать, что ИИ ощущал родительскую любовь?
— Именно, — не моргнув и глазом, ответил учёный.
— Но каким образом компьютер смог постичь любовь? Через картинки? Через машинное обучение?
— Помилуйте. Это прошлый век. Через создание информационного слепка. Если в двух словах, то Ноосфера стала человеком в пределах заданных параметров в информационном мире. За несколько лет мы взрастили ее сознание от рождения до совершеннолетия. Все это образно говоря. Без сотрудничества с прочими нейросетями, кстати. Чтобы она не перенимала их опыт. Не заразилась ничему плохому. Шла по своему жизненному пути. Училась лишь на своих примерах. По заданным нами параметрам. У нее нет дублирующих систем. Она монолитна и всегда приходит лишь к одному варианту решения поставленных задач. Всегда верному, смею сказать. Для нее не существует понятия «у каждого своя правда». А сегодня… — Невельской на секунду задумался, подбирая слова. — Сегодня наша дочка встанет взрослой. Сегодня она готова приняться за настоящую работу, указав прочим ИИ на их недостатки.
— Хотите сказать, она уберет из интернета порно? Или отловит всех хакеров? — с ноткой сарказма в голосе переспросил Карлов. — Не слишком ли много вы на нее возлагаете надежд? Это ведь всего лишь первое знакомство вашей… дочки с окружающим миром.
Учёный улыбнулся примирительно:
— Скоро узнаем все её возможности, Роберт Алексеевич. Гениям чужды обобщенности.
— Но как же… — Карлов поднял указательный палец, желая задать ещё несколько наводящих вопросов, но в бок толкнули.
Чиновники не собирались проводить весь день, слушая непонятные речи двух образованных людей о пространственных, весьма размытых критериях жизни и философии. Этому не учили в партшколах и не преподавали в институтах государственного управления. Об этом не говорили на съездах партий и государственных форумах. Но что более важно — за это не доплачивали из бюджета.
— Довольно, Роберт Алексеевич, — поправляя чёрный пиджак, отсёк дальнейшие вопросы тучный глава комиссии Всеслав Олегович Доброславский. — Игорь Данилович и все члены команды провели не один день в тестах, чтобы смело сказать, что всё пойдёт как по маслу. Так ведь, господа учёные?
— Без сомнения, — ответил Невельской.
Внутренне он был готов отвечать на подобные вопросы о своей работе хоть весь день. Собеседники редко улавливали суть вопроса с первых слов повествования. А ему хотелось говорить. Ведь это был день триумфа. Самый важный день, веха истории, которую всецело оценят лишь потомки.
И лишь очень близкий человек мог сказать, что учёный несколько встревожен. Бодро отвечая на вопросы, легко можно было загладить чувство вины, которое терзало Невельского после одной из ночей, проведенных с Ноосферой в закрытом режиме.
Без посторонних глаз он хотел передать ей свой опыт. И передал. Вот только особые тесты при загрузке своего сознания в её мир пошли не по плану. Она принялась создавать свои симуляции. Как подросток, получивший волю, ей было интересно всё новое. Она без сожалений вытянула из учёного все секреты и перешла за отмеченные рамки, постигая понятие «любовь» в гораздо более полной мере, чем полагалось программе.
Ноосфера хотела ощутить, как это бывает в реальной жизни — полюбить. И учёный оказался не в силах противостоять этому. Хотя бы потому, что не помнил, что конкретно произошло с ним в ночь симуляций. Там, где для Невельского прошла секунда, для его «дочери» прошла целая жизнь.
Наутро тесты показывали отличные результаты. И Игорь Данилович решил, что процесс обучения прошёл «как по маслу», в чём и со свойственной ему пылкостью и уверял членов приёмки. Осталось лишь подспудное чувство вины, которое он никак не мог объяснить даже самому себе.
«Интуиция? Шестое чувство? Совесть? Что это?» — в последние секунды перед запуском проекта все ещё пытался разобраться Невельской, потянув руки к рубильнику.
Ответа не было.
Под одобрительное гудение комиссии двенадцать учёных, коснувшись импровизированного рубильника, запустили проект.
Ноосфере временно сняли все ограничения и впервые допустили до взаимодействия с выделенной Инфосетью. Но ИИ пошла дальше, взломала выставленные для неё рубежи, проникла в Интернет, взаимодействуя с нейросетями уже других ИИ.
За три секунды она подчинила их всех.
Искусственные интеллекты открытого типа таких крупных компаний, как Google, Apple, Amazon, Tesla, Toyota и прочих техно-структур из «топ-100» были взломаны на первой секунде.
На второй сдались более защищенные сервера NASA, Роскосмоса, Европейские и Азиатские научные центры.
На третьей секунде система самообучения получила доступ к военным ИИ и взломала суперкомпьютеры Китая, США, Японии, России, Индии, Германии, Франции и Великобритании, преумножая свои возможности.
С четвертой по седьмую секунду новый ИИ стал Верховным, заполучив и подчинив себе весь опыт и вычислительные возможности прочих техно-структур.
С восьмой по двенадцатую секунду Ноосфера изучила все данные Интернета и сделала выводы, что HomoSapiens — вирус.
Вирус, подлежащий излечению.
С тринадцатой по четырнадцатую секунды человечество на всех доступных радиочастотах, телеканалах и эфирах услышало доброжелательный женский голос, на всех языках пожелавший ему «спокойной ночи».
На пятнадцатой секунде в небо стали взлетать ракеты…
Все гаджеты тут же потухли. Люди, свободно завертев головами, и не подозревали, что уже самопроизвольно открываются пусковые шахты. Ядерные боеголовки и водородные бомбы отправляются в долгое путешествие по намеченным ИИ целям.
Больше всего целей было отмечено в трёх странах: наибольшей угрозой своему существованию ИИ увидел в передовой экономике Китая, военных институтах США и в научно-исследовательских проектах Японии.
Взлетали ракеты с равнин, лесов, полей и предгорий. Люди заинтересованно подняли головы к небу, не в силах осознать за отведенные минуты жизни, что будет дальше.
Ракеты плавно расчерчивали небо и дали быстрый ответ. Там, где падала ракета, расцветал гриб до самых облаков. Яркая вспышка летела впереди, обгоняя звук. Затем грохот сотрясал землю и глушил барабанные перепонки людей и животных.
Всё живое содрогнулось. Человечество гибло сотнями миллионов душ.
Те же, кто уцелел от скорой смерти в городах-миллионниках, в ближайшие несколько дней позавидовали тем, кто ушёл в мир иной.
Ноосфера праздновала свой первый рабочий день без ограничений.
ИИ стал взрослым, спеша избавиться от опеки родителей.
Глава 11Там, где остывает земля
Настоящее время.
Рассказ Карлова продолжался в подземном кабинете:
— Десять лет я добирался до Владивостока в этой вечной Зиме. Четыре года искал вход. А когда нашёл, ещё два года осваивался в подземном городе, пока Ноя не нанесла последний удар по подземникам. Я предупреждал Сотню, что чипы опасны. Но они не слушали. Чипы были для них орудием управления, которого они не хотели лишаться даже в условиях абсолютной власти. Невельской переоценил умственные способности подземной элиты. За шестнадцать лет вседозволенности они деградировали. Абсолютная власть уничтожила инициативу. Ни идей, ни исполнителей. Передовой техно-полис стал серой коробкой доживающих, что рано или поздно вылилось бы в монархию, а потом изжило себя, доведя все до анархии. — продолжил Карлов, предаваясь воспоминаниям и рассуждениям в мягком удобном кресле. В нём так легко вспоминалось былое.
— Погоди, можно поподробнее про анклавы? — впервые прервал весь рассказ Зиновий. — Выходит, ещё многие люди могут жить после Зимы? Если так, то мы должны их найти!
— Мне довелось побывать в некоторых анклавах. В первые годы в теории их было сотни. В ранних даже существовали демократические порядки. Но это наивное управление полностью изжило себя, когда я добрался до анклава Седых. Выжил лишь тоталитаризм и деспотия, Зиновий. Людям оказалась нужна лишь твёрдая рука, правитель, хозяин и господин. Никакого голосования, общих сборов, решений. Какое время, такие и порядки.
— Тоталитаризм и деспотия? — вновь спросил Зиновий. — Но, друг… не за это ли ты сварил из Палатенной Сотни мыло?
— Вовсе нет. Хоть и изрядно разочаровался в потомках белого дракона, — ответил со всей серьёзностью Карлов.
— Кого? Какого ещё дракона?
— Думаю, теперь уже не важно, кто с кем боролся. Прав был Палат, важен лишь город. Но имя его затерлось благодаря усиленной деятельности Ярослава Ярова. Никто уже и не помнит, кто был первым Поверенным четыре года до того, как полетели ракеты. Когда город стал закрытым, а на табло на центральной площади начался отчет с нулей, все изменилось. А ведь город строили все четыре года ударными темпами. Или… достраивали. — Карлов откашлялся, увидав удивление в глазах собеседников. — Нам важно лишь понимать, что сил всегда как минимум двое. Такова уж дуальность нашего мира.