ляться в спальниках по проходам.
За вторым жилым вагоном был белый вагон-«столовка». Здесь среди царства запасов провианта вскоре обустроится повариха Алиса Грицко. И Брусов рассчитывал определить ей пару помощников из числа мужчин, чтобы не дрыхли без дела.
С белой столовкой соседствовал фиолетовый вагон. Последний вагон с оружием на бартер. Среди закрепленных ящиков имелись и образцы тяжёлого оружия, громоздкого, мощного, раньше способного останавливать танки, а ныне пользующегося особой популярностью при защите от ищеек ИИ. Козыри экспедиции, от которых хабаровчане непременно пустят слюнки и отдадут свои лучшие семена на экспертизу ботанику анклава.
В жёлтом вагоне покоился рабочий инвентарь технарей, аппаратура учёных, которые вымолили у совета место в вагонах, а также тяжёлое оружие самой группы, не поместившееся в тесных купе и занимавшее слишком много места. Были здесь и костюмы химической защиты, и все прочие антирадиационные приспособления. Так же тут стоял дизельный генератор, заряжающий при необходимости фонари и антирадиационную камеру, и дефицитное топливо в пузатых бочках и канистрах. Вагон для всякого хлама, без которого весь прочий состав бессмыслен. Ещё здесь пристроились несколько «рабочих» ящиков с гранатами и патронами разного калибра.
И как единый «хвостик» состава — держались вместе второй жёлтый, оранжевый и розовый вагоны, освобожденные изнутри от всяких купе и перегородок. Они были под завязку завалены рельсами, шпалами, железнодорожными гвоздями и всем необходимым для ремонта железнодорожных путей. К потолку в последних вагонах были приварены кольца, и с помощью нехитрой системы рычагов всего три человека могли достать рельс хоть из-под самого потолка. В пределах салона же рельсы катили на специально спроектированном металлическом «столике» на тяжелых колесах.
Заканчивался состав антирадиационной камерой в последней четверти розового вагона. Система очистки, делающая безопасным проживание в консервируемом передвижном островке жизни, была необходима даже больше, чем оружие.
Брусов, вновь прогнав в голове список содержимого вагонов, отошёл от «Варяга». Техники на улице тем временем демонстрировали обе турели. Искусственные люки без скрипа разъехались в стороны, и под радостные возгласы собравшегося народа на свет появились крупнокалиберные 'Утёсы'1. С хрустом закрепившись в пазах, знаменитые машин-ганы в один момент превратились в укрепленные гнёзда-башни. Люди должны были это видеть для поднятия духа. Чисто с практической точки зрения при прорыве из города или враждебной станции эти турели могли оказаться полезной штуковиной. Разве что нельзя было убирать их обратно, если счетчики радиации начали бы паниковать.
1Крупнокалиберный пулемет НСВ калибра 12,7 мм. (Прим. автора.)
В таком случае, предполагал Брусов, людям придётся бегать по крышам вагонов и дежурить в костюмах химзащиты, а заходить и выходить строго через обеззараживающую камеру в хвосте состава. В дверь к машинисту никому ни ногой.
Молодежь анклава меж тем облепила состав со всех сторон, во все глаза разглядывая тонны металла на колесах. Вот так и появляются на свет божий легенды.
Провожали экспедицию всем анклавом. Глава анклава Седых по случаю крупнейшего за последнее время события взобрался на специально сколоченную для этого дела трибуну и бодрым голосом заговорил сначала общие слова, потом нужные. Голос его прокатился по цеху, отражаясь от железных листов и стен, так что слышно было хорошо без всякого микрофона. Люди притихли, вслушиваясь в каждое произнесенное слово своего лидера и вождя.
— Сегодня мы собрались, чтобы доказать себе одну вещь, — заявил Седых, обращаясь к своему немногочисленному народу. — Наш анклав будет жить, ребята! Мы только что закончили большую работу. Такую большую, что в самом начале, если честно, даже я был не уверен, что у нас получится. Но у нас получилось! Мы сделали первый после гибели мира локомотив. Отныне наше будущее — в наших руках. И только воля совершить невозможное отделяет нас от победы!
Седых глубоко вздохнул.
— Экспедиция отправляется в путь. Вы все знаете, зачем и куда. За полгода, я уверен, не осталось в анклаве даже младенца, который бы не слышал про Большой караван на север. Сейчас перед вами готовый состав. «Варяг» поставлен на рельсы — и на ходу. Оружие для бартера собрано и разложено по вагонам. Команда подобрана и полна решимости совершить то, к чему готовилась весь этот долгий срок. Я не верю, я знаю — они вернутся! И привезут нам груз из Хабаровска, взятый в обмен на оружие и патроны. Караван вернётся сюда с товаром провизии и семян! Как раньше, в далеком прошлом до Катастрофы транссибирская магистраль кормила и поила наш город, так будет и впредь. Навсегда!
Брусов смотрел на всегда спокойного, мрачного Седых и недоумевал. Ему казалось — или на старческих, вечно красных и злых глазах действительно показались слезы? Старик дрожал, но держался. Что ж, следовало отдать ему должное. Во многом именно благодаря военной диктатуре бывшего капитана тихоокеанского флагмана анклав «Владивосток» удержался на плаву в первые, самые ужасные годы. Сохранил население, женщин и детей, и не растратил этот «биологический фонд» на пушечное мясо лидерам банд и для сексуальных забав облученным отморозкам «свободным».
Седых слыл диктатором в свое время, и в первые годы про него довольно грязно шутили, как про «расстрельника», шлепавшего каждого, кто говорил ему слово против. Однако в последние годы стало понятно, что суровые меры и личная власть вовсе не привлекали этого унылого и злого старика, а единственным, о чём он заботился, — было сохранение жизни. Сейчас, глядя на слезы в глазах «диктатора», Брусов понял это яснее и чище, чем когда-либо раньше. Боевой капитан, водивший российские суда на патрули в Сомали, Тимор и даже в Залив, был, безусловно, жесток и резок. Но он любил и ценил всех своих людей и вел их, как Моисей по пустыне, все эти шестнадцать жестоких лет.
— … а мне, — закончил тем временем Седых, — остается только представить вам лидера группы и начальника экспедиции, известного всем вам Кая Брусова. Батя, я даю тебе звание адмирала! Такому кораблю нужен только адмирал. Иди сюда, бери своё слово!
Брусов, услышав о новой должности, от неожиданности закашлялся. Его смутило неожиданное повышение. Начальник экспедиции — да. Но «адмирал»? Это выглядело перебором для того, кто привык считаться старшим лейтенантом.
Ноги словно сами собой поднялись по ступенькам и встали рядом с полненьким Седых. Брусов был выше «главы» почти на голову — и чтобы не смущать собравшихся этим соотношением, он предусмотрительно отступил назад.
— Я не буду говорить вам о важности экспедиции. Вы все видите и понимаете сами. Мы просто уедем и вернёмся с добычей. Мы выживем! Слава анклаву «Владивосток»!
— Слава! — закричали собравшиеся на явном подъеме эмоций.
Вот так скромно и со вкусом Брусов, и не думавший произносить никаких речей, отделался от пожирающих взглядов и ушел с трибуны. Батю не заботило, что сказал он всё лишком быстро, слишком необдуманно и слишком прямо. Душой он уже летел с паровозом вперёд и не видел причин тянуть время.
— Так оправдайте возложенные надежды, сынки! — глава анклава, видя, что шоу закончено, обвел туннель суровым пристальным взором, затем тактично добавил: — И дочери!
После чего слез с табуретки и крикнул:
— Открыть ворота!
Народ оттянулся от поезда, давая пространство группе и расчищая рельсовый путь. Экспедиционная группа стала исчезать один за другим в железном чреве состава, пробираясь в один из двух входов-выходов в последнем, двенадцатом, розовом вагоне, причём в самой «хвостовой» его части. Обеззараживающая камера пока не работала, так что процесс этот не занял много времени. В сильно заражённых радиацией областях (а таковыми предполагались почти все) работать группа должна была совсем иначе.
Второй дополнительный вход-выход располагался в будке локомотива у главного машиниста Амосова и его помощника. Там внук машиниста, Пий, под строгим контролем деда уже активно кидал в топку угольную породу. Экономить на старте было нельзя — поезд должен уехать красиво.
Пока команда и боевые подразделения грузились в вагон, Брусов потихоньку подошёл к Седых и, для порядка кашлянув, поинтересовался:
— Э-э… Руслан Тимофеевич, ты в адмиралы меня за что? Сдается мне, не по заслугам.
Предводитель хмуро ковырнул ветерана взглядом и, снова отвернувшись и наблюдая за «погружением» экипажа в розовый вагон, довольно мягко заявил:
— За твою речь тебя на вышку бы на месяц-другой, уши поморозить в дозоре. Но я тебя и так неплохо наказал. Едешь в неизвестность. Так что вместо лычек сержанта народ иди по тамбурам развлекай. И не задавай глупых вопросов. Представителем анклава я к хабаровчанам старлея вшивого, что ли, зашлю⁈ — вспылил, наконец, Глава. — А старшими офицерами в отряде ты как командовать собрался, хрен моржовый? Интересно будет посмотреть, с какой охотой тебя будут слушать другие старлеи, капитаны и прочий грёбаный майорат. Вроде седой уже, Брусов, а всё балбес! Железнодорожник, твою мать! Шуруй давай! Чтобы я тебя без свежей зелени тут не видел!
Батя, получив заряд бодрости, вскочил на ступеньку и скрылся во второй двери, что вела к машинисту.
Атомный рейд начался!
Тяжёлые стальные врата цеха медленно отворились. Паровоз утонул в свете солнца, ярко светившего с небосвода. Добрый знак. Ни тучки. Порывы ветра с севера очистили пространство над морем. Восточного ветра, гибельного и страшного, несущего на побережье радиацию и кислотные ливни, в этот день не было.
— Господи, как давно мы не видели яркого солнца! — воскликнул непроизвольно Брусов, не вылезавший из сборочного цеха последние месяцы.
Сталкеры доносили, что снаружи всё больше низкие серые тучи, серый мир, грязный ядовитый снег. Но сейчас приборы показывали, что в кои-то веки можно дышать на поверхности полной грудью. Ребята на вышках с самого утра стояли без респираторов.