Мир качнулся, стеганула боль в коленке. Капитан упала, ощущая, как сознание заволакивает пеленой. Стало до ужаса обидно умирать в сотнях метров от состава.
«Несправедливо-о-о, батя-я-я», — закричала она куда-то в глубину себя, словно в детстве, когда приёмный отец несся к ней через все подземелье, когда падала, разбивая коленки, в вечных спорах с ребятами. На «слабо» её брали часто, и она всегда хотела доказать, что ни в чем не уступает мальчикам, оттого были все синяки.
Да только нет больше бати. Никто не подует на коленку, не обнимет, не погладит по головке, успокаивая, и не посоветует пойти дать сдачи задирам. Даже если главная задира — она.
Слух в какой-то момент пропал. Растерянное сознание не сразу нашло объяснение. А это просто граната рванула совсем рядом.
Всё тело болело, ломило, хотелось пить, ещё больше хотелось реветь и кричать, хотелось пустить себе пулю в лоб.
«Дайте кто-нибудь освобождение от этого тела!»
Темнота. Не видно теперь ничего.
«Где фонарик? Слетел с головы».
— Сергеев… Сергеев… — прохрипела она в темноту.
Гул в голове.
Вспышки автоматной очереди рядом. Сильные руки подхватили под шею и поясницу. Смирнова отключилась, отдаваясь на волю сильным мужским рукам.
Глава 17Аномальный синдром
Зёма открыл глаза от ощущения, что кто-то дёргает за щеку. Сфокусировав взгляд, увидел Ольху в медицинских перчатках. Освещение было искусственное, кто-то светил фонарями из-за спины докторши.
Юноша ничего не чувствовал, но этот свет резал глаза. Руки не двигались, язык не ворочался, чтобы протестовать или хотя бы прошептать. Беспомощный больше, чем дитя, Зиновий мог только вращать глазами.
Новорожденные могут хотя бы кричать.
Перед глазами мелькал пинцет и иголка с нитками. Иголка почему-то вгрызалась в щёку, но без боли. Посмотрев чуть в сторону, увидел потолок купе. Гораздо ближе, чем если бы лежал на нижней полке. Похоже, Ольха оперировала, стоя на столике. Рядом на багажной решетке висела капельница. Объемистая бутыль выделяла бесцветное лекарство по капле.
«Зачем? Я ранен?»
Губы Ольхи двигались, она активно что-то говорила, но для Зёмы абсолютно беззвучно. Вначале всё показалось дикой шуткой, но лицо подземной подруги было серьезным, сосредоточенным. Никаких подколов. И Зиновий понял, что контужен. Не слышал ни звука, как тогда — в бункере.
По завершении манипуляций над щекой доктор провела пальцами перед глазами, пощелкала теми же пальцами рядом с ушами. Зёма поводил глазами из стороны в сторону, пытаясь хоть как-то донести: «Нет, не слышу! Ничего не слышу! Я оглох!!!»
Ольха нахмурилась больше прежнего. В руке появился шприц с бесцветной жидкостью. Постукав по нему пальцем и изгнав пузырьки воздуха, доктор взяла за руку. Прикосновение ощущалось. Значит, тело еще не совсем отказало. Едва шприц попал в вену, как Зёма погрузился в милосердные воды забвения.
Следующее пробуждение было в ореоле света. Дверь в купе оказалась открыта, и солнце светило сквозь окно под потолком в проходе. Бесконечный дождь иссяк.
«Сколько времени я проспал? Всю ночь?»
— Эй… — голос звучал слабо, как у вылупившегося из яйца цыпленка.
Высушенные жаром губы растянулись в улыбке — слышу! Слух восстановился. К черту эту слабость во всем теле, надо вставать и идти. Что вокруг происходит?
Снизу показалась голова Ольхи. Появилась, едва пациент начал ворочаться. Зёма краем глаза заметил, что повязка у него не только на щеке: левая ладонь и правое плечо забинтованы. А костюм «саламандра» снят.
«Это когда это я успел нахватать осколков?»
— Не дергайся, Зём, — предостерегла доктор. — Лежать тебе ещё и лежать. Нагулялся. Отдыхай.
— Что… слу… чи… лось? — юноша никогда бы не подумал, что произносить слова бывает так сложно.
На секунду показалось, будто увеличилась в размерах щитовидка, что означало бы сильное радиационное заражение. Но дышалось не в пример легче, чем говорилось.
Доктор приблизила к губам кружку с водой, приподняла голову. После первого же глотка Зёма закашлялся. Влага впиталась в иссушенный язык, и горло не получило ничего, лишь обиженно запершив.
— Да много чего. Почти половина группы не вернулось. Ты принес тело адмирала. Я сделала Брусову вскрытие. Обширный инфаркт не оставил ему никаких шансов. Его вытащили из-под тебя. Ты неудачно упал на рельс, вывернул руку из сустава. Мы едва сняли с тебя костюмы. АРК был нашпигован осколками, как ежик, и скрипел так, что выкинули от греха подальше. Облученный он. А сколько раз «саламандра» спасла тебе жизнь, я даже не считала. — Ольха вздохнула и продолжила: — Принесли тебя оглушенным, кровь хлестала из ушей. Да всё обошлось. Щеку только криво зашила. Темно было и времени мало. Так что прости за шрам. А самой радиации ты если и хлебнул, то немного. Бессмертных сказал, что фон за городом почти уже в норме был, когда вы возвращались. Но я тебе антирадин с физраствором влила на всякий случай, чтобы волосы свои шикарные не потерял. — Ольха улыбнулась уставшей улыбкой. Круги под глазами говорили, что она давно не спала.
Доктор снова позволила сделать пациенту глоток, после чего вернула его голову на подушку.
— Тебя старлей, кстати, и притащил. Раненый в колено, между прочим, притащил! Что тебя, что Ленку. Мы только потом осколок Богдана заметили в вагоне. Ты ста метров до состава не дошёл. Свалился на шпалы с трупом в обнимку. Предполагаю, что последняя мина взорвалась рядом с тобой или граната слишком близко упала. По итогу — контузия. Позавчера же не слышал ничего?
«Я ПРОСПАЛ ДВА ДНЯ⁈»
— Не надо округлять так глаза. Для изношенного организма это нормально. Не считая обезвоживания и полного исчерпания мышечных ресурсов тела, износа сердца и прочих внутренних органов, ты в порядке. Через пару дней придешь в себя. Отлежись, отоспись. Все будет хорошо. Связки растянуты, мышцы перетруждены. Но кости целы. Пару дней сна и активной жратвы, которой у нас теперь изобилие, сделают из тебя человека.
— Сер… ге… ев… главный? — выдавил Зёма.
Ольха молча покачала головой, сама пригубила кружку воды.
— Не дошёл майор. Капитан Смирнова теперь руководит. Лежит вон под тобой. — Ольха кивнула на нижнюю полку, которую Зёма не мог видеть, не свесившись вниз. — В отключке она, так что Богдан Бессмертных теперь главный. И… — Ольха склонилась над самым ухом: — Зём, странно все это, но у Лены и этого мальца одинаковые татуировки на запястьях. Двенадцатилучевые звезды.
Парень округлил глаза. Одними глазами спросил: «Культисты?»
— Богдан хотел с тобой поговорить на эту тему. Я позову его позже.
Зёма слабо кивнул. Мысли вернулись к почившему адмиралу. Стало больно, как будто потерял близкого человека.
— Долго в ночи не ехали — остановились, закрыли все двери и на боковую попадали, — продолжила Ольха. — Утром, когда распечатали турели и дежурные поднялись на посты — благодать: ни мутантов, ни дождя, ни Зверя. Вот и проехали в тишине и покое, судя по карте, станции Новошахтинскую, Озерную падь, Ипполитовку, Орехово-Приморское, Сибирцево… А знаешь, что самое интересное? По всем этим местам как будто кто-то огнём прошёлся. Округа выжжена дотла. Кто-то старательно заметал следы.
— Мутантов выжигали… Демон где?
— Под капельницей в соседнем купе. Вики за ним и Ряжиным присматривает.
Зёма прикрыл глаза, пытаясь моргнуть, и снова отключился. Измученному телу было совсем не до аналитики.
— Зём, просыпайся, разговор есть. — Богдан толкал в бок, выделив достаточно времени на покой, как он посчитал.
Вихрастый бледный юноша открыл глаза, ощущая, что физраствор переработан почками и требует выхода.
— Помоги прогуляться до гальюна.
Богдан с гипсовой лангеткой на правой ноге как мог помог слезть с верхней полки. Потревоженное вывихнутое плечо Зёмы кольнуло болью, но не настолько, чтобы падать в обмороки. Встав на пол, раненый доктор посмотрел на нижние полки. На одной из них лежала бледная как смерть Смирнова с повязкой, начинающейся от шеи и заканчивающейся где-то под одеялом. На другой лежал малец, что больше походил на снеговика, перебинтованный от макушки до подбородка. Только веки выбивались из общей картины. Закрытые, с длинными ресницами.
— Сегодня уже станции Мучную и Кнорринг миновали, те вроде не выжжены. Но мы не останавливались. Ленка в отключке. А я прикинул, что по зиме просто так округу выжигать не будут. В местах, где и гореть нечему. Не нравится мне это место, — уже выводя Зёму в коридор, сказал Богдан, поддерживая боевого товарища под руку. — Да и незачем вроде было останавливаться. Вода есть, провизия есть, патроны есть. Трасса, тьфу-тьфу-тьфу, отличная.
— А уголь? Дрова? В печку через пару дней тушенку будем кидать? — поинтересовался Зёма вернувшимся после пары глотков воды голосом.
— Что верно, то верно, — вздохнул старлей.
— И… Богдан, — Зёма увидел перед собой растерянного ровесника, а не нового главу экспедиции, потому с ходу решил перейти на ты. — Почему ты мне все это рассказываешь? Я же гость. Нам доверял только батя.
— Ты его и принес, когда другие хотели бросить. И не только доверял, но и завхозом поставил. Ты должностное лицо, выходит. Прикинь?
— Я временное должностное лицо. Завхозом должен быть Тёма, — припомнил Зёма, ощущая, как качается не только вагон, но и он сам. Слабость во всем теле надо было подавлять провизией.
— Временное или постоянное, мне до фени. Чин есть чин. Ряжин сказал, что Сергеев завалил рейдера, когда тот бежал предупредить нас о Звере. Нет больше Тёмки.
— За что его?
Богдан пожал плечами.
— Упырь всегда был жестоким. Все чистки рядов в анклаве — его рук дело. Но ты не думай, что съедешь со своих должностных обязанностей. Завхоз — это уровень прапорщика. Адмирала нет, капитан в отключке, старлей… — Богдан показал на лангетку, — временно обездвижен. Если ещё и ты сдашь позиции, то кто командование возьмёт? Ты следующий по списку. А больше у нас офицеров нет. Младшие чины можно получить за умение чистить картошку. Как это поможет экспедиции? А ты хотя бы понимаешь, с чем мы имеем дело. Эти все ваши разговоры о мутантах и технологиях. Вы явно головастые ребята.