— Да… это возможно, — протянула Ольха. — Но если личинки действительно способны жить внутри тел носителей довольно долго, поедая переваренную субстанцию из пищеварительного тракта человека или зверя, то все «захваченные» личинками люди или животные должны быть очень худы. Тут все совпадает — Таранов как раз отличался невероятной худобой. Он или явно не доедал, или кто-то пожирал пищу внутри него. А пацан не выглядит тощим. Подробнее могут показать лишь анализы. Кстати, что ещё странно — я не нашла больше личинок в теле Таранова. Она была одна. А это не говорит за версию об «отравлении». Паразитов всегда много в помёте.
— Или единичная личинка подавляет рост остальных во избежание конкуренции, — предположила Вики, сама поражаясь свои догадкам.
— Но мы все забыли, что Таранов оказался в составе так же, как и мы. А значит, личинка тоже была под действием гипноза. Иначе зачем ему сдаваться нам в плен? — напомнил Зёма. — И что самое странное: тело сталкера не излучало радиации. Совсем. Словно он шёл по стране грез, а не по зараженной радиацией территории.
Все призадумались. По логике выходило, что ничего общего с наведенными галлюцинациями личинка не имела, так как сама оказалась их заложницей. А значит, доктор переоценил её возможности.
— Но что тогда с радиацией? Она освобождала тело сталкера от радиации, спасая себя? Это возможно, но вот родиться сразу с разумом?
Демон схватился за голову, зарычав.
— Нет, она не рождалась с разумом. Они вообще не рождаются. Они создаются на заводах — там же, где собирают роботов. Личинка — биоробот, транслирующий волю ИИ. Так он не теряет контроль над созданной биологической формой жизни. Он вшил им нечто вроде чипа, но на биологической основе. Или настроил мозги на свою волну.
— Это как рассказывать друг другу страшные истории на ночь: чем правдоподобнее рассказ, тем крепче сам рассказчик начинает верить в выдуманную историю, — хихикнула Ольха.
— К чёрту все догадки! Ольха, проверь анализы мальца. Богдан, Ленка, приходите в себя. У экспедиции есть дела поважнее, чем ковыряться в… теориях. У нас почти кончился уголь! — напомнил Зёма, возвращаясь к текущим реалиям.
Все усмехнулись. Действительно, пора было браться за реальные дела.
Зиновий поднялся и первым вышел из купе. Женский вагон был почти пуст. Раненые, вроде Ряжина и мальца, спали.
— Кабурова!
Не участвующая в походе ефрейторша, полная энергии, резво выскочила из женского купе с автоматом наперевес. Похоже, чистила оружие, прислушиваясь к разговору офицерского состава.
— Да, шеф.
В свои восемнадцать лет она была готова ко всему: бежать, кричать, умирать, отдаться. Все исключительно во имя высшей цели. И Зиновий понял, что вся молодежь анклава «Владивосток» свято верила в экспедицию. Это было видно по блестящим задором глазам. Даже после похода в схрон и провала остальных участников команды они и не думали падать духом.
— Собрать команду Алфёрова и всех, кто способен к работе. Подготовиться к десантированию.
— Есть! — Ефрейторша пулей помчалась в мужской вагон.
— Стой.
— Да, шеф? — Она резко повернулась.
— Возьми у Кузьмича карту местности.
— Есть!
Кабурова вновь развернулась, удаляясь, и Зёма ощутил резкий жар во всем теле. Мир повело и заволокло чернотой. Он с грохотом упал на пол. Похоже, на температуру все же следовало обратить больше внимания.
Исчерпал лимит тела. У каждого есть свой предел.
* * *
— Зёма, вот что ты за человек? — Капитан Смирнова сидела на полке рядом. Протянув руку, ущипнула за кожу. — Сталь? Латунь? Из чего ты вообще? Тебе мало похода к схрону, нашей тотальной отключки, из которой ты нас вывел, так ещё и к Таранову с личинкой разбираться полез. С температурой-то! Мне доктор все рассказала! Зачем геройствуешь?
— Не знаю, — разговаривать не очень хотелось. Все ещё саднила щека. — Где мы, Лен?
— Добрались до Лазо, проехали Дальнереченск-1, Эбергард и застряли под… как там его… Станция Губерово. — Она тут же сменила гнев на милость, интонация голоса потеплела, суровость пропала. — Погода отличная. Солнце, всё тает, как будто это та самая загадочная весна. Скоро трава зелёная полезет. Я же видела её только на рисунках. Она мне и снится этими детскими рисунками. Во сне я летаю и обязательно бегаю по зелёной траве из гуаши.
— Да, детские мечты, — припомнил Зёма и свои сказки, рассказываемые детям в подземельях подкупольных городов в свете термофонарей.
Чего только не выдумывали всем скопом ребятня и взрослые по очереди, коротая бессмысленную в смену дня и ночи в детских садах. Биологические часы отключились на второй-третий год у всех подземников.
— Но ты прав, уголь кончился, — вздохнула Ленка. — Вот ждали утра, пока ты очнёшься. Ночью никто не дежурил. Мы просто все поотрубались от нервного перенапряжения. Сдали нервы у народа. Можешь всех наказать. Меня в первую очередь. Ольха только над анализами корпела полночи, всё тщательнейшим образом перепроверяя. Ничего не нашла. Чист пацан. — Она на некоторое время замолкла, смотря на мерно дышащего мальца рядом с собой.
Зёма не сразу его и заметил. Выходит, лежал в одном купе с парнем, который, возможно, был заражен. Так недолго и завхоза потерять.
Кряхтя, как старый дед, и морщась от боли Зёма присел на край полки. Приподнялся, пытаясь найти в себе силы для новых подвигов. Работы много. Нечего валяться. Залеживаться в такой экспедиции — последнее дело.
— Так, пора за работу. Надо идти в лес за дровами.
Приподнялся — и, покачнувшись, сел обратно. Организм ещё не восстановился.
— Все понятно, ещё не в кондиции, — поняла Ленка, положив ему руки на плечи. — Лежи — отдыхай. Мы выбрались из этого чертового Уссурийска. Дальше все привычно — звери, люди, радиация. Я сама организую группу в лес за дровами. Не переживай и отдыхай. Присмотри за малым. Если что — зови Вики. Ольха тоже где-то рядом должна быть. Вот тебе рация.
Не слушая ответа, она подхватила винтовку из-под полки и упорхнула в коридор. Зёма остался один на один с собственными мыслями. Поезд стоял. В коридоре повисла гнетущая тишина. Не слышно было ни разговоров, ни просто человеческой суеты.
Ни звука. Траур. Похоже, что каждый копается в своих мыслях, перебирая события вчерашнего дня. Только пацан рядом спокойно дышал. Его дыхание успокаивало, и клонило в сон.
Веки сами опустились…
По коридору что-то периодически грохотало, слышались шаги, торопливое: «Да тащи ты уже!» Зёма боролся с температурой, периодически отключался. Когда приходил в себя, тут же появлялась мысль, что лучше бы не приходил. Настолько стало плохо. Тело ломало, организм боролся с инфекцией в плече. Сжигало изнутри и морозило снаружи.
Должно быть, в соседних вагонах таскали дрова. А то и открыли тендер-вагон и опускали бревна прямо к дровосекам под пилы, если деревья не фонили радиацией.
«Кого Ленка поставила пилить дрова? Столбова? Добрыню? Они самые мощные мужики в группе. Бревна просмоленные должны быть, задубевшие. Пий не справится с распилом один. Нужен мощный напарник, вроде Демона. А лучше группа людей».
Ленка вернулась только к обеду. Алиса успела покормить завхоза с пацаном уже дважды. При температуре есть приходилось через силу, Зёма впихивал в себя ложку за ложкой, чтобы скорее вернуться в строй. Щеку щипало, пачкался как ребёнок, не в силах держать нормально ложку. Руки дрожали.
«Надо в строй. Нельзя группу одну надолго оставлять. Капитанша одна за всеми не уследит, хоть и вышла из депрессии. Если же в каждом сидит такой потенциальный маньяк, как в Вики в галюнах, то нужен постоянный контроль», — думал Зёма, но был пока бесполезен.
Смирнова присела рядом. Глаза уставшие, улыбка бледная. Набегалась за день.
— Набрали мы дров. Листвяка. Долго будет гореть. Алфёров говорит, что температуру хорошую даст. Всех пилить и рубить заставил. На руках вон мозоли от пил и топоров, — капитанша показала ладошки. На бледной коже действительно выступили волдыри. Скоро превратятся в жёлтые наросты. — Но по большей части пилить придётся в самом вагоне. Пию нужен помощник, — продолжила снайпер-дровосечка.
— Я думал об этом. Поставь Столбова с Добрыней. А Пию в напарники — Салавата и Демона.
— Добрыня плохо себя чувствует, блюет весь день. В лазарете отлеживается. Не похоже, что косит. Ольха к нему не подпускает.
— Тогда Столбова с Пием и Демона с Салаватом. Пусть посменно пашут. По четыре часа. Кто там ещё мощный на ногах остался? Сформируй третью группу. Алфёрова туда запихни, к примеру.
— Я посмотрю…
Первые распиленные и разрубленные дрова были заброшены в печь. Поезд дёрнулся и потихоньку стал набирать обороты. Хвала всем силам земным и небесным — тяги от дров хватило. Отцеплять вагоны не пришлось. Потерю антирадиационной камеры Зёма бы себе не простил.
Но поезд останавливался каждый десяток километров, простаивал. Не успевали пилить и рубить достаточно. Как же быстро таяли бревна в ненасытной печи!
Так непонятно и прошёл день, а за ночь глаза не сомкнулись. Напала бессонница.
Зёма ощущал, что жизнь тяжела. Пацан стонал рядом. Ленка периодически свисала с верхней полки, но лишь бессильно смотрела вниз в темноту и вздыхала, не зная, чем помочь. Обезболивающие давно кончились. Ольха, так же ворочающаяся наверху, сделала всё, что могла. Дальше пацан должен был бороться сам. Всё зависело только от него.
Лежать Зёме стало как-то не по себе. Не из-за самочувствия. Проклятый мозг подкинул новую идею, и теперь на плечи давило ощущение, что все вагоны снаружи пропитаны радиацией после Уссурийска. Постоянно казалось, что она должна проникнуть через металл. Пусть внутренние счетчики-радиометры состава оставались каменно спокойны, а внешние обманчиво похрустывали, ловя излучение только от наружной поверхности металла, чисто психологически хотелось сильного ливня. Или огня. Он тоже вроде очищает. Проскочить бы через какой-нибудь пожар или водопад. Только лихо, с ветерком, чтобы ничего не повредилось.