Сон не шёл. Жалобно стонал рядом пацан. Терпение таяло.
«Терпи, Зёма, терпи», — только и оставалось повторять себе.
Мучение продолжалось двое суток, пока парень не открыл глаза. Лена назвала его Андреем. Своего имени он не помнил, как и жизни. Существование для него словно началась с чистого листа с того момента, когда открыл глаза. Амнезия. Не помнил даже, что вставал и бродил по вагонам.
— При травмах головы и не такое случается, — пожала плечами Ольха.
Все вопросы к пацану отпали сами собой. Он просто стал новым членом команды. Тихим, послушным, неприметным, всем по нраву, так как других детей больше не было. Даже про татуировку забыли.
Восстанавливаясь, Зиновий только постоянно отмечал, как поразительно быстро пацан набирает силы.
Глава 23Контейнер
Ольха возникла в дверях купе мрачная, поникшая. Вошла без стука, сразу села напротив, перехватив взгляд завхоза. Смирнова была на дежурстве, Андрейка нагуливал аппетит, бродя по свободным вагонам, так что в купе Зёма был один. Валялся, пытаясь собраться с мыслями после беглой зарядки. Силы возвращались не так быстро, как хотелось бы. Бессилен был и костюм «Саламандра».
— Ну чего случилось, медицина? — Зёма приподнялся.
Подспудное ощущение чего-то холодного, неприятного сжало изнутри. Натянутая через боль в щеке улыбка пропала сама собой.
Ольха опустила голову в ладони, буркнула приглушенно:
— Добрыня облучился.
— В смысле? Как облучился? Где⁈
Самонареченный доктор медицины подняла взгляд:
— Наверное, его костюм порвало ещё в Уссурийске. Гвоздем, арматуриной… да чем угодно. Какая-нибудь небольшая дырочка в районе ноги — и всё, пиши пропало. Костюмы теперь уже не проверить. Может, вовсе бракованный попался.
— Ты чего мелешь? Радиационная безопасность — это едва ли не единственная отрасль в России до войны, к которой относились серьёзно ещё после Чернобыля. Брак невозможен по определению!
Ольха отклонилась, прислонившись спиной к стенке.
— Может, и так, а может, пока костюмы химзащиты валялись на складах, мышь прогрызла. Маленькая такая подлая мышь. — Она замолчала, ожидая реакции.
Зёма промолчал.
— Говорю же, что при том уровне радиации в Уссурийске, что вы описывали, хватало и дырки размером с монету, чтобы отправить человека на тот свет. Да что человека? Стадо слонов. Не все такие радиационно-устойчивые, как убитый Таранов.
Значит, вскоре экспедиция потеряет ещё одного человека.
— Мрачное дело. А как Ряжин?
— Очнулся. Учится обходиться без руки.
— Что Бессмертных?
— Тоже приходит в себя. Кабурова ему костыль строгает. Скоро доделает.
— Ещё облученные есть помимо Добрыни?
— Возможно, но конкретно досталось только Добрыне. Остальные — узнаем со временем. Пока отмечают только немного увеличенные щитовидки. Раздала йодные таблетки.
— Не говори никому.
— Знать, что смерть близко — не лучшая из новостей. Одно осознание, что в твоём внешне здоровом теле уже происходят дестабилизирующие процессы, — сильный стресс. Стресс и страх. А от него бунт и паника по всему составу. Я не дура, Зём.
Ольха привстала, но тут же снова присела, продолжив шепотом:
— Вот знаю, что у Добрыни рак, но ничего не могу поделать. Симптомы у него, вообще-то, начали проявляться почти сразу. Облученный рабочий не вылезал из сортира, а когда приполз ко мне среди ночи, ткани уже начали отмирать. Сейчас в относительно изолированном лазарете лежит просто заживо гниющее тело. И что я могу ему предложить? Нет даже обезболивающего. Дала спирта. Больше никак не могу облегчить его муки. Я долбанный доктор лишь по названию! — Ольха придвинулась, в бессильной злости зажимая кулаки. — Я прошу тебя, Зёма, надо как-то облегчить его муки. Он сначала стонал, потом кричал, перебудив под утро весь вагон. Сейчас же эти мольбы об убийстве слушать невозможно. Прояви гуманизм, шеф. Я сама готова нажать на курок. Народ притих по купе и молча слушает. Но я не могу — команда твоя. СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ — ИЛИ Я САМА!
Зёма вздохнул и потянулся к рюкзаку под столиком. Там лежал старый Макаров Брусова. Свободный от любой радиации пистолет с почти вековой историей. Адмирал не брал его наружу.
— Сама, говоришь? Нет, это — моя работа, — твердо ответил парень, тиская рифленую рукоятку.
— Да не всё так просто, — вздохнула доктор.
— Что ещё?
— Иван Столбов, — почти по буквам произнесла Ольха. — Он и сейчас должен быть на смене, но Салават его подменяет.
— Ясно… друг, — протянул Зёма.
Появилось стойкое желание дать Фортуне по лицу, будь она хоть как-то олицетворена в живых образах.
— Сидит рядом и рвёт волосы, глядя на агонизирующего товарища. Но его мольбы о смерти всячески отвергает, — добавила совсем тихо Ольха.
Зёма застыл, обдумывая услышанное. Да, надо облегчить муки, раз ничего другого сделать не мог. Ещё несколько дней назад это был крепкий, здоровый мужик в самом расцветет сил. А сегодня — пулю ему в лоб, как какой-то скотине. А всё почему? Потому что не повезло парню? Это лживое, подлое слово — «везение».
— Проехали посёлок Ласточка, — сообщил тем временем по рации машинист.
Состав ехал, завтрак варился, Пий кидал дрова в топку один, наверняка задавая вопрос, где его напарник. Жизнь шла своим чередом. А разнорабочий Столбов, здоровенный детина, теперь был нетрудоспособен.
«Надо сделать то, что требуется. Гуманизм в том и заключается, что стоит переступить через себя и позволить чему-то свершиться вне зависимости от твоего эгоистичного „спасения собственной души“», — пришло в голову оправдание очередному убийству.
— Надо, — только и обронил Зёма вслух, выходя в коридор.
— Надо, — повторила как под гипнозом Ольха, встав за спиной.
Вдвоём пошли в коричневый мужской вагон. Ноги были как деревянные, руки дрожали. Завхоз едва не выронил пистолет по пути. Ольха за спиной шла, качаясь, как бычок из сказки.
Все купе, едва завидев шефа с пистолетом, погрузились в могильную тишину. Застыли, прислушиваясь к каждому шороху в коридоре. Ощущение, что живых не было вообще.
Зёма отодвинул дверь лазарета, и увиденная картина больно ударила по глазам. Добрыня превратился в тухлого гниющего урода: вздувшееся обезображенное лицо большими кровоточащими губами кусало края одеяла. Кровь шла из дёсен, что уже лишились зубов. Человек стонал, чудовищной силой воли не позволяя себе кричать. Лишь ещё живые глаза отчетливо говорили, сколько в нем скопилось внутри боли. Он осознано плавал между двумя мирами, почти перестав понимать, почему его все еще держат в этом мире. Почему не дают уйти в лучший, освободить от боли?
Богатырь Столбов уставился на Зёму ненавидящим взором. То на него, то на пистолет в его руке.
— Шеф, — протянул Добрыня умоляюще.
Это длилось какие-то секунды. Столбов подался навстречу, попытавшись помешать, но завхоз первым сорвался в действие.
— Какого хрена ты сидишь здесь? Я дежурства не отменял! — Почти не понимая, что творит, Зёма схватил Столбова за шиворот рубашки и отбросил в коридор, добавляя пинка для разбега. — Живо на кочегарню! Иначе без завтрака и обеда останешься!
— Шеф, не надо! — запоздало закричал тот из коридора, поднимаясь с пола.
Но Ольха и прибежавший Демон уже повисли у него на плечах, заламывая руки и мешая подняться. Он мог их скинуть, но в следующий момент на Столбова в коридоре навалились всей толпой, окончательно похоронив его попытки подняться.
Крепкий от природы, Столбов обладал недюжинной силой, но против коллектива не попрёшь.
Зёма закрыл дверь купе. Перевел взгляд на Добрыню.
— Прости, мужик. Ты был хорошим рабочим. Передай адмиралу по ту сторону, что мы постараемся прожить немного дольше.
Больной моргнул, не в силах даже ответить. Это была уже лишь тонкая оболочка, из которой на волю просилась измученная душа.
Зёма поднял пистолет, подхватил соседнюю подушку и приставил её к лицу Добрыни. Палец дёрнул курок. Приглушенный выстрел, тем не менее, оглушил. Не уши, а что-то внутри. В самом разуме вдруг всё затихло, глядя, как по подушке расползается кровавое пятно…
Очнулся на соседней полке в лазарете долгие минуты спустя. Пришел в себя с ясными мыслями о том, что, подобно сожжённому в Средневековье за «еретические» взгляды учёному, предводитель экспедиции так же стойко должен держаться своей правды. Что бы ни случилось, этот внутренний стержень — ощущение своей правоты — должен быть. Обязан быть! Иначе всё рухнет. Вообще всё. Весь проклятый мир вокруг перестанет иметь значение.
Ольха пощёлкала пальцами перед глазами, возвращая в действительность.
— Зём, ты в порядке?
— Всё отлично! — сгоряча ляпнул завхоз, поднимаясь. — Где Столбов и Добрыня?
— Столбов намотал сопли на кулак и пошёл дежурить, как ты и сказал. А тело Добрыни мужики отнесли в розовый вагон. При ближайшей остановке похороним. Ты бы шёл спать к себе в купе — мне продезинфицировать весь лазарет надо. Тело Добрыни, конечно, создает не тот уровень радиации, чтобы могилу плитами накрывать, но всё же я пока запретила народу появляться без необходимости в розовом вагоне, где он лежит. Нам надо захоронить тела, а не устраивать молельные дома.
Зёма снова присел на место. Радиация, смерть, смерть, радиация. Почему мир — такое Чистилище? Куда столько проблем на горстку выживших людей? Отвечать за поступки нескольких идиотов, позволивших ИИ развязать Войну из-за нелепых амбиций человечества, переставшего думать своей головой и доверившего эту работу компьютерам, было тяжело.
Ольха без дальнейших разговоров подхватила под плечо и вывела в коридор.
— Ты если хочешь когда-то получить звание «бати», вспомни, что тебе ещё детей строгать. Вот и береги яйца смолоду. Вот будешь дедом — сиди тут сколько хочешь! А пока пошёл вон с подвластного мне клочка территории! Здесь надо всё обеззараживать!
Мужики в коридоре отвели взгляд, опустили глаза, сделав вид, что заняты интересной беседой.