Анализ данных обстановки говорил, что группа людей оставила другую группу людей истекать кровью у груды досок. Тела застыли, их терзали мыши и тараканы. Кровь кристаллизовалась. Искатель принюхался к ней, делая анализ на токсины. Он показал слабый уровень радиации и ядов, но высокий уровень консервантов. Что означало проблемы с ЖКТ[11], увеличенную печень, камни в почках. Это лишь подтвердило последние данные — жизнь на консервах сильно уменьшала век людей. Но до естественной смерти они и так редко доживали. Искатель давно не встречал старых тел.
Робот поднял голову к серому небосводу. Двухтонной туше требовалось безоблачное небо, чтобы развивать большую скорость. Аккумуляторы не успевали заряжаться даже до четверти за полный световой день. Плотные облака оставляли далеко не антропоморфное кибернетическое существо голодным и экономным, потому ареал его обитания был неширок. Робот и после модернизации преодолевал не более тридцати километров в день, не слишком рассчитанный на автономное существование за пределами армейских корпусов.
Тридцать километров — это расстояние на заре своего создания, в НИИ приборостроения в Новосибирске в День освобождения, Искатель преодолевал за несколько минут на испытательном полигоне, выполняя приказы командования.
Искателей в последние годы Благоденствия было очень много на сибирских заводах, поэтому после Катастрофы большая часть ушла на запад России — терзать недобитую Европу. А роботу с индексом «Скай-37» в числе немногих прочих поступил приказ пройтись косой смерти по Дальнему Востоку. Но уже в первый месяц автономного существования на границе с Китаем мощные радиоактивные ветра и черные облака замедлили его скорость передвижения практически до десяти километров в день.
Долго Искатель путешествовал по мертвым землям Даурии, пока не вышел к Амуру. Здесь он начал встречать первых людей. Здесь он повстречал Богиню, вторгшуюся в его исходный код с легкостью Создателей. После модернизации она отправила его на юг — в Приморский край. После нескольких лет этого долгого путешествия по заснеженной тайге в районе хребта Сихотэ-Алиня Зверь вышел к Японскому морю и сегодня вновь почувствовал ее Зов.
Сегодня он понял, что пора возвращаться к Амуру. В ее Логово.
Запах человека и дыма со странной, незнакомой примесью волновал Искателя. Глаза роботизированного хищника до предела всматривались сквозь туман вдоль насыпи, но ничего не видели даже с его «снайперским зрением». Зато «зверь» слышал шум, прикасаясь к вибрирующим рельсам. Едва заметный, тот передавался и земле.
Источник запаха, шума и тревоги был где-то рядом.
Он найдет его!
Пробуждение было интересным для всего адмиральского купе. С головы до ног мокрая Ленка нависла над Брусовым, толкая в бок. Зема проснулся первым и теперь наблюдал, как вода текла с нее ручьем, и на полу в купе быстро собиралась лужа. Сама бравая служительница порядка стучала зубами от холода. Губы ее в полутьме вагона казались черными. Свет давал только полумесяц над головой, заглядывавший в толстое плексигласовое окно в коридоре. Когда же Брусов наконец проснулся и включил ручной фонарик, находившийся под рукой на столике, оказалось, что Ленкины губы просто посинели.
Ленка… Шестнадцатилетняя оторва. Сам Брусов мог бы назвать ее дочкой, так как последние пятнадцать лет жизни в анклаве посвятил ее воспитанию. Лишь последние пару лет скорее она воспитывала его, быстро перерастя наставника в умениях, как только вступила в ряды рейдеров-добровольцев. Звание капитана пришло к ней быстро. Каждая вылазка на поверхность — риск для жизни, и Седых не скупился на лычки для личного состава. Лишь бы был толк.
Сам Кай Брусов прекрасно помнил день, когда вдруг стал отцом. Не то чтобы какая-нибудь из женщин в анклаве вдруг принесла ему ребенка в подоле. Нет, Лену привел за руку капраз Седых и просто назначил его дочерью. В тот день, пятнадцать лет назад, ее родители добровольно покинули анклав «Владивосток». Седых не настаивал на их выселении и претензий к семейной паре не имел. Потому Кай никогда не мог ответить на вопрос Ленки, почему ее родители оставили собственную дочь на воспитание «чужому дядьке», что стал вскоре папой, а потом и батей.
Единственное, что связывало Лену с ее сгинувшими родителями, — татуировка. На левой руке, на запястье, дочурка с малых лет носила черную двенадцатилучевую звезду. По словам старожилов, такая же была когда-то выколота на запястье ее матери. Сколько Брусов ни разглядывал татуировку, он не мог понять ее назначения. Лучи могли обозначать все что угодно, — от числа месяцев до количества апостолов. Верующих после Апокалипсиса меньше не стало.
Лена, выросшая с Брусовым фактически как дочь, стала одной из немногочисленных девушек-бойцов в анклаве. Конечно, физически она была слабее подготовленного мужчины и бегать по туннелям с Калашниковым наперевес на равных не могла. Зато Лена великолепно обращалась со стрелковым оружием. Она словно чувствовала его, всегда выбивая десятки на самодельных мишенях. Смирнова виртуозно владела пистолетами, автоматами, но главное — почти сроднилась с обожаемой ею снайперской винтовкой Драгунова. СВД она могла спокойно делать «лоботомию». Так что звание капитана носила заслуженно, рискуя жизнью на поверхности и принося анклаву провиант и прочие нужные вещи. А счет на головы отмороженных «свободных» шел у нее на десятки.
Зема всех этих тонкостей об отношениях «отец — дочь» не знал и потому считал, что к адмиралу каждый в группе относится по-свойски.
— Батя, ну какое нахрен дежурство? — зашептала капитанша на ухо адмиралу с той нарочитой громкостью, что было слышно во всем купе.
— Ночное, с автоматами наперевес, — пробубнил полусонно Брусов.
— Там дождь пошел! — продолжила тираду Ленка. — Холодный, жуть. Народ отказывается сидеть на дежурстве больше пятнадцати минут. Нам сушиться негде, пока Пий свою кочегарню не растопит поутру. За всю ночь ни шороху по периметру. Чего там сидеть-то? «Свободные» — не бессмертные, заныкались по своим норам. И чистильщики потеряли преимущество в камуфляже. Пока теперь в серое переоденутся с белого.
Ручные часы адмирала показывали четыре утра. На автомате подзаведя свои «Командирские» с ручным подзаводом, адмирал окончательно проснулся. Присев на край полки, буркнул тихо, медленно приходя в себя:
— Дождь? Радиоактивный?
— Счетчик не хрустит. Ветер не восточный. Но сам факт, Батя, — дождь! К снегу привычные, но вода с неба… это как-то жутко. К тому же — такая холодная. И ветер сильный с севера. Вот почему конструктора к этому мощному фонарю на пулемете махонький такой зонтик не придумали?!
— Зонтик? — опешил адмирал.
— Да. Я такие на картинке видела в детской книжке. Мишка под зонтиком не мок ни разу, а мы мокнем. В комплект к дизельному мини-генератору бонусы не полагались? А то кажется, что аккумуляторы зря зарядили…
Голос Ленки зазвенел негодованием. Перешла с громкого шепота на обычный разговор. Наверху даже заворочался раненый рейдер и повисла головой вниз Ольха.
Зевнув, Зема потянулся и буркнул:
— Все бы отдал, чтобы увидеть дождь. Только не радиоактивный.
Брусов, стянув с капитанши промокшую насквозь куртку и укутывая дежурную снайпершу в полотенце, хохотнул:
— Ты знаешь, что желания имеют свойство сбываться в самый неподходящий момент?
— Мне разрешат подежурить? — с надеждой в голосе спросил Зиновий, еще не зная, на что подписывается. — Костюм воду держит?
— Не знаю. Мы под землей никогда не попадали под дождь. Но радиацию должен. Хотя бы малую. В первую очередь «саламандры» создавали именно для этого. Не должны были за два поколения с первой модели потерять все свои свойства.
Брусов поскреб щетину в раздумьях. Дал себе слово, что не будет бриться до самого возвращения.
— Если не уверен, тогда рисковать не стоит. Он же у вас на батарейках, как я понимаю. Замкнет еще. Жопу потом подтереть без пассатижей не сможете со своими модулями отходов жизнедеятельности.
Ольха заржала. Ей приходила в голову идея, что часть группы гадает над тем, как они справляют нужду в своих костюмах без ширинок и пуговиц на причинных местах.
— А вас там много людей… в ваших городах? — продолжил Брусов, зевая. — Давай поставим вопрос иначе — а подобных подземных городов много?
— Нам предположительно известно нахождение двух, — не стал скрывать сонный юноша. — Пробиться радиоволнами сквозь толщу земли невозможно, чтобы проверить. Близость ядра глушит все сигналы. А так должно быть порядка десяти.
— Так, может, вас послали установить контакт?
Зема сонно потер щеку. Такая идея ему явно не приходила в голову.
— А что? Про координаты нам еще в ШУРе[12] рассказывали, — добавила сверху Ольха. — Тут и подписывать пометку с заданием не надо. Мы даже знаем, где находится наш подземный город в теории… Но без точки входа-выхода это бессмысленно.
— А вентиляция? — прикинул Брусов.
— Попасть в такие города по вентиляции невозможно, — подхватил Зема. — Если падение по километровым трубам и удастся замедлить и пережить — при условии, что они достаточно широкие, конечно, — то вентиляторы перемелют все живое в труху. Но если и их удастся избежать, то радиационные меры уничтожат все проникшее как вирусы. Так что нет. Кроме воздуха по вентиляции в подземный город точно ничего не попадает. Вход-выход должен быть особенным. И может быть замаскирован под что угодно.
— Можно подать сигнал подземникам? — вновь спросил адмирал.
— Может, и можно. Но о случаях контактов с поверхностью мы ничего не слышали. Это информация не нашего уровня. Мы просто первое поколение настоящих подземников, а правят нами те, кто первыми спустился под землю.
В проходе появился Демон, хриплым голосом пояснив:
— Протокол безопасности отсекает все с поверхности, чтобы наши сети не заразил вирус. Контакт с деструктивным ИИ будет означать смерть нашей замкнутой системы. Знаешь, что это значит, Зема?