— Ты самая удивительная женщина в мире, — благоговейно произнес он.
У Билли кружилась голова. Она ощущала потребность в том, чтобы Трэвис смотрел на нее, прикасался к ней, наслаждался ею.
— Колдунья! Моя удивительная, обворожительная Билли, — шептал он.
Его руки обвились вокруг нее, большими пальцами гладя снизу округлость ее грудей. Потом он целиком обхватил ладонями ее груди, поднимая их и покачивая, в то время как его большие пальцы теребили розовые соски, которые твердели и напрягались все сильнее и сильнее. Рыча от наслаждения, Трэвис наклонился и взял выступающий сосок в рот, пробуя его языком. Сделав языком несколько вращательных движений, он стал целовать его, потом сосать, снова целовать. Другой рукой он мял ее вторую грудь. В глубине живота у Билли возникло сладкое томление. Подступившие волны желания грозили затопить ее. Она застонала примитивным животным стоном.
— О Господи! О мой Боже! — шептала Билли.
Но Трэвис не спешил. Он свел ее груди вместе и уткнулся языком в ложбинку между ними, потом стал губами трогать то один сосок, то другой попеременно. Затем опустился на колени, и его руки заскользили по изгибу ее талии, а рот начал исследовать поверхность ее живота, сужая круги поцелуев до ямочки пупка.
Билли в счастливом изумлении смотрела на него сверху вниз, наматывая на пальцы его густые волосы. Она любила его, ох как она любила его! Он поднял голову, и их взгляды встретились, посылая друг другу импульсы страсти, пока еще неутоленной.
— Я хочу тебя, — торжественно сказал он, заглядывая, кажется, в самую глубину ее души. Он поднялся на ноги, взял в ладони ее лицо, нежно, мягко, благоговейно прикоснулся к ее губам. Она страстно ответила на поцелуй, прижимаясь к нему всем телом. Ее пальцы чувственными движениями гладили выступающие мускулы его спины.
Трэвис прижался бедрами к ее бедрам, и Билли почувствовала напрягшуюся мощь его мужской плоти. Она задрожала — то ли от страха, то ли от желания.
— Я хочу тебя! — страстно шептал он ей в самое ухо. — Смотри, как сильно я хочу тебя! — И он приложил ее руку к своему члену. Его твердость вызвала у Билли новую волну желания, но и усилила страх.
— О, моя любовь, — почти задохнулась она.
А Трэвис улыбался.
— Сейчас? — спросил он.
Билли кивнула. Ее глаза наполнились слезами любви, слезами удивления. Он любит ее. Конечно, он любит ее! Это не может быть ошибкой, это все слишком удивительно, чтобы быть ошибкой.
С бесконечным терпением Трэвис начал стягивать с нее колготки, выжидая, пока Билли приподнимала по очереди каждую ногу. И затем его рот проложил дорожку поцелуев от лодыжки до колена, поднялся выше и вновь вернулся по нежной внутренней стороне бедер. Она затрепетала от этой ласки. Он замер, глядя на нее. Билли не дышала. Горячие черные глаза не отрывались от ее глаз. Затем один его палец проскользнул под резинку ее трусиков. Его глаза, темные озера, будто спрашивали разрешения. Билли ждала, просто ждала. Палец двинулся вниз, разделяя завитки, проскальзывая в тайную глубину. Он нашел чувственный бугорок и стал взад и вперед водить по нему пальцем. Билли задохнулась, потом громко застонала, переполненная утонченной болью наслаждения. А он все еще удерживал ее взгляд, не позволяя ей отвести глаза.
— Я хочу тебя, дорогая, — страстно повторил он.
Он встал. Его глаза, полные страсти, не отрывались от ее лица. Брюки последовали за рубашкой в угол комнаты, и в мягком освещении настенных ламп перед Билли предстало обнаженное слегка загорелое мужское тело. Казалось, оно слегка светится. Настала очередь пиршества для ее глаз. Она была счастлива и напугана. Напугана потому, что пробудила зверя в мужчине. После сегодняшней ночи ее мир уже никогда не будет прежним. Трэвис, удивительный Трэвис, перевернул его вверх дном.
Он раскрыл руки, и Билли, счастливо улыбаясь, шагнула в его объятия. Он снова зарычал от удовольствия, прижимая ее к себе, гладя выступы ее ягодиц. Потом, опустившись на колени, он ловко стянул по ее бедрам полоску кружевной материи. Трусики упали на пол.
— Ты моя! — шептал он, его пальцы мяли ее тугое тело. — Вся моя, и я хочу тебя немедленно.
Он подхватил ее на руки и, прижимая к себе, понес к огромной кровати. Билли дрожала. Он осторожно опустил ее на пуховое одеяло и сам вытянулся рядом. Он не прикасался к ней, просто смотрел, опершись на локоть. Он ласкал глазами все ее тело и улыбался удовлетворенно и торжествующе. В душе у Билли все пело. Он любит ее, хочет ее, нуждается в ней, ее тело приводит его в восторг. Высокая, нескладная, какая угодно, но только не изящная — такой она считала себя. Оказывается, такая может нравиться мужчинам, а точнее этому мужчине, которого она любит. Билли находилась наверху блаженства.
Он поцеловал ее, и словно электрический разряд проскочил между ними. Маленькая пауза, вдох. Затем он стал целовать с безумством, соответствующим ее собственному. Билли раздвинула ноги, вдохновляя его на дальнейшие действия.
Трэвис попытался войти, но встретился с сопротивлением. Он заколебался, в глазах его мелькнуло недоумение, он даже отступил назад, но Билли, выгнув спину, толкнула его руками, лежащими на его ягодицах, вниз. Он вошел в нее. Она почувствовала мгновенную боль, смешанную с утонченным наслаждением.
— Билли! Билли! — выкрикнул он. Они двигались в одном ритме, в едином порыве, удары его тела убыстрялись, пока не пришла кульминация.
Казалось, прошло несколько часов, прежде чем она открыла глаза. Он смотрел на нее с бесконечной любовью, и ее сердце ликовало. Но вдруг его глаза помрачнели. Он сел на край кровати и опустил голову. Эта внезапная перемена напугала Билли.
— Трэвис? — прошептала она. — Я… не была… была не во всем хороша? — спросила она, запинаясь и прижимая подушку к груди, чтобы прикрыть наготу.
— Хороша? — Он резко повернулся. Глаза его яростно сверкали. Билли задрожала. — Женщина, вы были великолепны, — сказал он ей.
— Но?..
— Да, «но». Всегда «но». — Он горько усмехнулся, и сердце у Билли оборвалось.
Клео. Ей следовало бы помнить. Трэвис любит Клео. И теперь считает себя нечестным. Он наслаждался, занимаясь любовью с Билли, но теперь презирает себя за слабость, а ее, наверное, презирает еще больше.
К глазам ее подступили слезы, и ей пришлось бороться с собой, чтобы не заплакать. Зачем смущать его еще больше?
— Я сожалею, — растерянно сказала Билли.
— Ты сожалеешь? — прервал он. Злость его куда-то пропала. — Нет, Билли. — Он продел пальцы сквозь свои волосы — странный отрешенный жест, от которого Билли снова чуть не расплакалась. — Я сожалею. Ты не сделала ничего плохого, чего можно было бы стыдиться. Но этого не должно было случиться.
— Прекрасно, — уступила она, силясь понять. — Итак, мы занимались любовью. Но, как выяснилось, это было ошибкой. Ошибкой с твоей стороны по крайней мере. Но мы вполне взрослые люди, Трэвис. Такие вещи случаются. И Клео…
— Клео? Какого черта ты о ней вспомнила?
— Но ты и она…
— Между нами все кончилось несколько недель назад, — объяснил он, и лед начал постепенно таять.
— Но тогда… я не понимаю, — сказала Билли. — Что мы сделали плохого?
— Ничего, милая. Совсем ничего. Но ты не понимаешь, в чем дело. А я понимаю. Я взял у тебя самое ценное, невосполнимое. Но я не знал, даже не догадывался.
Наконец-то до нее дошло.
— Но это рано или поздно случается с большинством женщин, — сказала она почти умоляюще. Ему стыдно. Благодаря ему она пережила удивительный момент в своей жизни, а он стыдится этого.
— Пожалуй, — огорченно согласился Трэвис. — Но это у тебя не должно было случиться со мной.
В чем же дело? Может быть, она неуклюжа? Когда он сказал, что она великолепна, он просто проявил снисходительность. Но ведь она не обманулась в своих ожиданиях. И если даже они никогда больше не будут заниматься любовью, у нее останется прекрасное удивительное воспоминание. Однако, по мнению Трэвиса, то, что между ними произошло, ужасно. Боль сразила ее.
Билли встала, чтобы взять платье, но, поскользнувшись о свои трусики, села на край кровати и трясущимися пальцами начала застегивать лифчик. Удовольствие вместе, а страдание врозь. А ведь менее чем полчаса назад они оба были на небесах. Она пошла за колготками, но, решив не тратить время на одевание, смяла их в комок и бросила на пол. Она позже засунет их в сумку. К тому же одеваться перед мужчиной, который так открыто ее презирает, казалось ей неприличным.
— Почему, Билли? — спросил он, когда она взяла платье. До этого он молча наблюдал за ней. — Почему ты мне не объяснила?
— Объяснять? — Она застегнула молнию и с вызовом вздернула подбородок. — О, конечно, давайте все переиграем. — Она усмехнулась. — Извините, Трэвис, я не могу сегодня лечь с вами в постель, так как я девственница, вы понимаете? В двадцать два года и все еще девственница. Но если вы подождете день или два, — издевалась она, — я найду кого-нибудь, кто лишит меня девственности для вас.
— Не…
— Что «не»? Не говорить правду? Не сыпать соль на раны? Большинство мужчин гордились бы этим. Но мне следовало бы знать, что ты воспримешь это иначе. Хорошо, тебе, возможно, стыдно, — вызывающе заявила она, — но мне нет.
— Стыдно? Да, мне стыдно, — раздраженно ответил он, обошел кровать и встал перед ней. Так близко и тем и не менее так далеко. Вид его обнаженного тела пробуждал в ней новые волны желания. — Но не за тебя, глупышка. Не за тебя. Ты не понимаешь? Я не имел права.
— Хорошо, если это все, что тебя беспокоит, не переживай, Трэвис. Я сама предоставила тебе это право, — заверила она его с легкостью, которая была чистой бравадой. — Ты, возможно, и опытен, но поверь мне, что если бы я захотела тебя остановить, я бы это сделала. Той ночью во Флите…
— Да, Билли. Той ночью во Флите я ненавидел тебя, рисуя себе картины, как ты занимаешься любовью с другим мужчиной. Потому что я безумно хотел тебя. В своей жизни я ни одну женщину не хотел так сильно. Но тогда ты остановила меня.