Я слушала, веря и не веря. Это был взгляд с другой стороны, и для них он являлся правдой. Но была и правда моя — правда слабых, очутившихся, как говорят люди, между молотом и наковальней. Во мне поднимались гнев и горечь, и желание спорить и желание убеждать, донести до них то, о чем они даже не думали, да и представить, наверное, не могли…
Хорошо, что леди Инта произнесла вовремя:
— Оборотни принесли с собой старые знания, старую письменность, и эти руны, вышитые тобою, — часть их наследия.
Как и моего!
— Так скажи, Лисса, откуда ты родом?
Я выдавила:
— Вы думаете, мы можем быть… в родстве?
Бэрин, уже сидевший на шкуре, пожал плечами:
— А почему нет? Правда, в очень и очень дальнем. — Он смотрел на меня внимательно. — Это тебя тоже страшит?
Быть в родстве с чудовищами, которыми нас пугали в детстве? С теми, кто вступил в сговор с людьми, предав другую половину своей крови? Конечно, Волк, я просто счастлива и горда! Но я вспомнила еще об одном чудовище, Зихарде, который вовсе не был Волком. Леди Инта быстро дотронулась до моей руки — наверное, это было проявлением сочувствия, но я дернулась, как от удара. Они все тут то и дело касаются друг друга: то для поддержки, то для выражения приязни, то просто потому, что это им приятно…
Я решила сказать полуправду.
— Мать говорила, мы с севера — оттуда, где истоки Обсидиана.
— С гор? Вы пришли из Сунгана?
Я неопределенно шевельнула рукой.
— Да. Может быть… Я не знаю. Мать называла их просто Горы. Мы жили там… потом двинулись в путь… сколько помню, мы шли и шли и шли… теряли своих… и снова шли. Сюда добрались только мы с братом.
Вот так. Я не соврала, но и не сказала правду — ту, которую они хотели услышать. Женщина поглядела на Бэрина. Тот вновь пожал плечами.
— Все может быть. Кто-то ушел еще раньше, и позже, и дальше нас… Среди них были и просто люди.
Странно, но они даже не подозревали во мне не-человека. Неужели Волки настолько свыклись с мыслью, что кроме них больше оборотней не осталось? Или… они просто не умеют, как я, видеть, понимать — кто перед ними? Значит, не так уж они сильны и всеведущи? Странно, что эта мысль пришла ко мне лишь сейчас — до этого я жила в постоянном страхе разоблачения.
— А что… что эти, как вы говорите, старые руны значат?
Бэрин взял с колен леди Инты перчатку.
— В таком бестолковом сочетании — ничего. Одна нейтрализует другую. Поглощает, обессмысливает… — Он помолчал. — А может, изначально так и было задумано — сохранить руны хотя бы в памяти мастериц, но одновременно не причинить никому вреда?
— Ну вот… хотя бы эта? — Я указала на самую большую на тыльной стороне перчаток — там, где люди обычно вывязывают снежинку или цветок.
— В абсолютном значении — Щит. Здесь, видимо, она играет роль оберега. Но, как я говорил, такое дикое сочетание… Да и сама руна без приложенной к ней Силы все равно что мертва… или спит непроявленной.
Что же я вывязала на его рукавицах? Уж точно не щит… пальцы тогда просто двигались сами, и узор я не выбирала. Сила… а можно ли считать Силой мои недобрые мысли?
— Ты говорила, что пришла сюда с братом? Где он? Приводи в замок и его.
— Он… в безопасном месте… — Если бы так! — Может быть, потом, позже…
Бэрин широко зевнул и поднялся одним длинным слитным движением.
— Ну что ж, леди, я иду спать. Инта, Лисса…
— Я тоже…
— Останься! — неожиданно приказал Бэрин. Добавил, улыбнувшись: — Составь компанию леди Инте на сегодняшний вечер.
Я забеспокоилась. Я не заметила взглядов или знаков, которыми они обменялись, но Бэрин ушел явно по приказу хозяйки.
— Знаешь, Лисса, — начала женщина, не откладывая, — я тоже опасалась оборотней. Да, да, я очень боялась их, когда мы прибыли сюда, вернее, даже раньше, когда я узнала о жребии моей сестры Эйлин. Я последовала за ней, поклявшись беречь и защищать ее от этих чудовищ. — Она помолчала, с легкой улыбкой вглядываясь в огонь камина, точно видя там свое прошлое. — Никто не знал, что так странно и удивительно сложатся наши судьбы. Эйлин замужем за добрым лордом, у нее двое детей. А я… я стала леди Фэрлин. Вместо ожидаемого ужаса я нашла то, чего не ждала встретить здесь, да и где-либо еще, — доброту и любовь. Так что я хотела сказать тебе: не бойся. Или хотя бы на время преодолей свой страх, приглядись, попробуй понять, вглядеться, вслушаться…
Меня уговаривают забыть, что Волки — это Волки? Вот так вот запросто перелинять, отринуть страх и злобу, точно сбросить зимний пух со шкуры?
Продолжение было еще неожиданнее — леди заговорила о Бэрине.
— Он прекрасный парень. Сильный, умный, храбрый, выдержанный и справедливый…
— И нравится женщинам, — поддакнула я.
Леди Инта улыбнулась.
— Конечно! Но если он встретит девушку, которую полюбит… думаю, с легкостью расстанется со своими подругами. Поверь мне, оборотни — хорошие семьянины. Они всегда готовы защищать свою женщину, своих детей, свою семью.
— Не они одни. — Я не понимала, к чему эти речи, но тут леди Инта посмотрела на меня серыми проницательными глазами:
— А как ты относишься к Бэрину, Лисса?
Неизвестно, из-за чего началась ссора. Когда я, привлеченная шумом и криками, выглянула во двор, по снегу катались стиснутые крепкими объятиями дерущиеся: наверху оказывался то один, то другой, взлетала рука, раздавались невнятные возгласы, ругательства, злобное рычание. Молодые парни, толпившиеся вокруг, восторженно вопили, улюлюкали, подзуживали; женщины кричали, призывая прекратить драку; собаки метались вокруг и лаяли, пытаясь цапнуть дерущихся и отбегая…
Меня оттолкнули в сторону: пожилой Волк метнулся к драчунам, ему на помощь подоспел старший конюх. Через несколько мгновений они растащили парней в стороны. В том, что вырывался из рук Волка, я узнала Гэвина: парень хрипел и рычал, из разбитого носа у него текла кровь. Второй — его приятель Рик — сыпал ругательствами, зажимая окровавленную руку. Наррон отвесил ему подзатыльник такой силы, что даже у нас в ушах зазвенело. Волк, словно щенка, встряхнул Гэвина за шиворот — тот и внимания не обратил, все, хрипя, рвался к обидчику.
Обменявшись взглядами над головами подопечных, мужчины разошлись — Наррон с Риком на конюшню, а Гэвина поволокли в замок. Я отшатнулась, когда Волки проходили мимо: злоба клекотала в горле парня, выливаясь в рычание, глаза горели яростью… от него резко пахну́ло зверем…
Народ расходился, возбужденно обсуждая случившееся. Я потопталась на месте и нерешительно направилась в конюшню. Лошади смотрели с любопытством, пофыркивая и перестукивая копытами; казалось, они обсуждают меня друг с другом, и в этом обсуждении не было враждебности или страха: если уж они не боятся своих всадников-Волков… А вот и конь Бэрина, он зовет его Вороном. Рослый жеребец обнюхал мои робко протянутые пальцы, фыркнул и позволил себя погладить. Животные не задают опасных вопросов, не унижают, не насилуют друг друга… Они так красивы и честны.
Я услышала увещевающий голос Наррона; высокий голос Рика, в котором смешивались злость и слезы.
— А чего он!..
— Ты же знаешь, незачем связываться с ним в такие дни!
— А-а-а! А ему так все можно, да?!
Я осторожно заглянула за перегородку — Наррон жил в небольшом закутке прямо при конюшне. Лежанка, накрытая теплыми одеялами, печь, стол да пара скамей — вот и все его имущество. В углу свалены уздечки, седла и стремена: то ли для хранения, то ли для починки…
— Лисса? — сказал Наррон. — Проходи, поможешь.
Парень попытался незаметно смахнуть слезы боли и злости. Уже раздетый до пояса, он сидел на табурете у огня; Наррон рассматривал его окровавленную руку.
— Хорошо же он тебя порвал, шить придется!
— А может, так зарастет? — робко спросил Рик.
— Ага, зарастет, жди, пока Обсидиан пересохнет! — Наррон загремел какими-то жестяными коробками. Но именно он сказал, не оборачиваясь: — Добрый день, леди.
А ведь это я, а не человек, должна была услышать ее приближение! Или Инта научилась так бесшумно двигаться у своих новых родственников?
— Добрый день.
Волосы забраны небрежно, наспех, выбиваются пушистыми прядями, поверх домашнего платья накинут полушубок из драгоценного голубого меха полурыбы-полузверя, добытого в далеком северном море. В руках женщина держала полотняную сумку. Рик неловко приподнялся.
— Сиди, Рик. Что тут у нас?.. Лисса, подойди, помоги мне.
Наррон попятился и уселся на скамью — наблюдать. Леди Инта осторожно развернула поврежденную руку парня к свету. Кровь уже подсыхала.
— Ничего страшного. Видишь? Ни вены, ни сухожилия не задеты, лишь кожа и мышцы. Но раз рана глубокая, придется ее зашивать…
Рик безнадежно вздохнул.
Я молчала. Рука была не порезана и не проткнута — порвана, как сказал Наррон. Тут поработали острые зубы зверя.
— Ты будешь помогать мне.
— Я не лекарка…
Леди Инта подняла на меня оценивающий взгляд. Серые глаза ее были спокойны.
— Это ничего. Главное, ты не боишься крови. Смотри. Сначала нам надо смыть кровь и очистить рану…
Я делала то, что она говорила. Бедному парню было очень больно, но он терпел, лишь иногда шипя и постанывая. Я поглядывала в его мокрое лицо (глаза крепко зажмурены, зубы стиснуты) и представляла, каково это — когда ковыряются в открытой ране, а потом иглой протыкают «на живую» кожу… От сочувствия даже у меня самой рука разболелась.
Рик приоткрыл один глаз, с недоумением разглядывая свое предплечье:
— А уже почти и не больно!
Наррон подал голос из-за моей спины:
— Это потому что женщины шьют быстрее и ловчее! Представляешь, сколько б я с тобой возился! И какие бы у меня стежки кривые да большие вышли!
— Ну вот… — Леди Инта критически оглядела свою «штопку». Вынула из свертка срезанную белокурую прядь волос, подожгла, пробормотала три раза: «как поранил, так и залечи!» — и посыпала рану пеплом. Быстро и умело перехватила руку чистыми тряпками. — Завтра я еще раз погляжу и перевяжу рану, но думаю, все будет в порядке. — Она быстро улыбнулась конюху. — У Наррона есть замечательная мазь для лошадей…