Дальше Волк двинулся осторожней, избегая мест, где лед приобрел желтоватый оттенок. К краю протоки он подползал уже на брюхе. Распластавшись, выждал, когда льдина с ребенком поравняется с ним, подобрался… Прыжок — лед обломился, но Волка уже там не было.
Волк не промахнулся, но под его тяжестью плывущая льдина накренилась, зверь наполовину соскользнул с нее под дружные «Ах!» и «Ай!» на берегу — среди них был и мой вскрик… Бэрин рванулся вперед, льдина наклонилась еще больше — и ребенок, взмахнув руками, полетел в воду. Волк, изогнувшись, лишь бессильно цапнул зубами воздух.
И в этот момент вставшая вертикально толстая льдина обрушилась, переворачиваясь и накрывая их обоих.
Тишина. Мы напрасно вглядывались: лишь темнота воды, белизна и серость льда… Кто-то из детей всхлипнул и обратился ко мне, единственной взрослой рядом:
— Потонули, да?
Я не знала, что ответить: только прижимала к груди стиснутые кулаки и смотрела, смотрела… смотрела так напряженно, что уже начала видеть. Видеть, как движутся под водой мощные лапы, преодолевая ледяное течение, как детская рука сжимает волчий загривок, как звериные глаза ищут свет — путь к спасению… ну же, еще, продержись еще немного, и еще… плыви, плыви!
— Смотри, вон они, вон!
Дети припустили по берегу. Гораздо ниже по течению Волк уже выбирался из воды, ребенок, вцепившийся в его загривок, полз по льду рядом. Волк, наконец вставший на лапы, встряхнулся и, бесцеремонно цапнув мальчишку за одежду на спине, в несколько длинных прыжков выбрался на берег. Здесь он встряхнул пацана несколько раз — так собаки трясут за шкирку провинившихся щенков — и отбросил в сторону. Мальчишка приземлился в снег, перекинувшийся Бэрин поднялся с четверенек и еще хорошенько поддал ему под зад коленом. Рявкнул:
— В замок! Живо!
Поднявшийся пацан даже не стал оглядываться на своего спасителя — припустил к замку, оскальзываясь и проваливаясь в снег. Остальные кинулись за ним, на ходу обмениваясь возбужденными возгласами.
— И отцу скажу, чтоб выпорол! — крикнул Бэрин вслед. Провел ладонью по мокрой голове — прямо на глазах волосы покрывались изморозью. Передернулся и оглянулся: — А-а-а, хорошо…
Он забрал принесенные мной сапоги. Пояснил, прыгая на одной ноге, чтобы обуться:
— Сапоги хорошие… жалко, если б порвал…
Я отдала свою шаль, начала стягивать и куртку, но Бэрин остановил меня. Сказал, заматывая шаль на бедрах:
— Прикрыл самое нежное место — и хватит! Ну вот, кажется, теперь мы заживем спокойнее!
И побежал к замку, неспешно, размеренно, словно каждый день бегал по морозу так: раздетым, в одних лишь сапогах и в чем-то наподобие женской юбки. Я смотрела ему вслед — он не казался смешным. Он выглядел сильным. И…
…красивым.
Я просто не могла оторвать от него глаз. Смотрела и смотрела. Лишь когда он скрылся в воротах замка, машинально оглянулась на реку. И поняла, что Бэрин имел в виду: начался ледоход, и теперь тот берег был надежно запечатан. Для всех.
И для меня — тоже.
А как же мой Рыжик?!
В замке только и делали, что обсуждали случившееся. Все сводилось к: «Эти проклятые сорванцы, никакого с ними сладу!» Кое-кто вспоминал собственные детские проказы — и на реке и на границе. Хвалили Бэрина, но как-то вскользь, вроде как он сделал то, что и должен был сделать. Должен рисковать собственной жизнью ради спасения ребенка? Хотя… насколько все-таки Бэрин рисковал? Я вспомнила, как буквально в воздухе он превращается в зверя, какие у него сильные лапы и мощное тело… И как оглушенный ударом льдины Волк едва не идет ко дну.
Берта, наливавшая травяной отвар, сказала озабоченно:
— Мальчик все никак не может согреться! Отнесешь ему?
— Да, конечно. — Я обхватила полотенцем глиняную кружку, чтобы не обжечься — в лицо пахнуло цветочным жаром летнего полдня, — и только на пороге кухни догадалась спросить:
— А куда нести-то?
— Бэрину, — удивленно отозвалась Берта. Увидела, что я не двигаюсь с места, и добавила: — Ты ведь помнишь короткую дорогу? Неси быстрей, пока не остыло!
Я приостановилась у двери, толкнула ее плечом и заглянула в комнату.
— Бэрин?
— Да, входи, — донеслось изнутри. Волк сидел, кутаясь в меховой плащ, у самого камина, с наброшенными на ноги одеялами. Принял кружку, отпил разом половину. Я отступила, но не ушла. Бэрин сжимал в руках кружку, точно грелся об нее. Сказал неожиданно, глядя в огонь: — Ты же была там, видела, как я… облажался?
— Что?
— Руки соскользнули. Не понимаю почему. Я бы спокойно уцепился за лед, вылез, подгреб к нашей стороне… а тут… — Он поднял руку, взыскательно осмотрел, точно отыскивая причину ее слабости. Не нашел и вернул руку на кружку обратно. — Вымокли.
Едва ли «вымокнуть» — самое страшное, что могло с ними случиться… Я все-таки задала мучивший меня вопрос:
— Этот мальчик, которого ты вытащил из воды, — ребенок Волков?
Бэрин указал на соседнее кресло. Я подошла, но садиться не стала.
— Нет, оборотни редко могут зачать ребенка с людьми. Когда такое случается, мы всегда следим за детенышем. И если у него проявляется Дар, забираем и воспитываем.
Мать-то наверняка рада-радешенька избавиться от маленького оборотня! Но я подумала о своей и устыдилась: она ведь не отказалась, не бросила меня, хотя ей со мной пришлось очень нелегко…
— Но ведь у ваших леди Невест… Берта говорила, у всех них родились дети!
— Важен обряд. Наш обряд. Когда лорд соединяет наши руки и говорит Слово…
— Слово?
— Ну ты же не ждешь, что я скажу — какое? — Бэрин отхлебнул отвара. — Не понимаю, чего я так разболтался…
Он казался возбужденным, раскраснелся, но вовсе не от пламени камина, в глазах появился странный, стеклянный блеск… Если б от него пахло вином, я бы даже решила, что он пьян.
— То есть, если обряда не будет, пара бесплодна?
Бэрин взмахнул рукой.
— Бывают и исключения! Например, таков Гэвин.
— Гэвин?
— Хоть он и полукровка, Дар в нем очень силен. — Бэрин фыркнул: — Еще и некоторым чистокровным даст фору! Сядь, что ты торчишь, как гвоздь!
Он наклонился, подбрасывая полено в камин: зачем, и так кожа от жара чуть не лопается!
— Но ты ведь не о том спрашиваешь, да, Лисса? — Он повернул голову. Глаза его блеснули. — Ты считаешь, что я мог прыгнуть в воду только за ребенком оборотня?
Я ответила молчаньем. Бэрин качнул головой собственным мыслям и сказал:
— Все, кто живет здесь, — под рукой моего лорда. И мы защищаем их. Я прыгнул бы в воду даже за тобой… — Он хрипло рассмеялся, — хотя, чтоб ты в это поверила, тебя пришлось бы туда сначала столкнуть… Проведем такой опыт, а?
Да он же… Не задумываясь, что делаю, я приложила ладонь к его лбу. Бэрин аж передернулся:
— Да ты ледяная!
— А ты как огонь! Бэрин, ты же простыл!
— Бред! — категорически сказал он. — Мы не болеем!
— Иди-ка ты в постель!
— А ты со мной? — живо спросил Бэрин и засмеялся: — Ну, не делай такое лицо! Я пошутил.
Шутил он или нет, но перебрался на кровать охотно. Вновь натянул на себя ворох одеял и шкур. Я постояла, вспоминая, что знаю про людские болезни: простуда, кашель, жар… Странно, что оборотень мог заболеть этим. Я тоже никогда не болею.
— Пить, — сказал Бэрин с кровати. — Дай мне пить.
Я отдала ему остатки травяного отвара. Больше питья, травы и ягоды, снижающие жар, припарки на грудь и спину… вот, кажется, и все, что я знала. Наверняка Берта и леди Инта знают больше.
Но и леди и Берта согласились со мной. Берта еще и безжалостно выгнала леди из спальни больного: мол, нечего тут, мало ли… а вдруг поветрие какое? Но леди Инта так беспокоилась и упрямилась, что я вынуждена была сказать, что помогу Берте сама. Да что там помогать-то, если Бэрин беспрестанно то спит, то бредит? В короткие периоды сознания я поила его отварами и ягодными компотами, прикладывала согревающие повязки к груди и спине и горячие камни — к ногам. Незаметно для себя я стала главной сиделкой, и ко мне приходили спрашивать о состоянии младшего Фэрлина — и не только женщины…
— Холодно, — сказал Бэрин. — Так холодно…
Он был накрыт всеми одеялами и плащами, огонь в камине горел так, как не горел, наверное, даже в Зале, я только что сменила нагретые камни в ногах, но Бэрина трясло так, что я слышала стук его зубов. Единственное, что он мог произнести, было: «Холодно, холодно, холодно!»
Мне не нравился его кашель. Так же, как и Берте, и леди Инте, которую Берта не пускала дальше порога. Я знала, что незадачливый мальчишка-рыбак жив и здоров, но с чего же тогда свалился Волк, по самой своей природе не склонный ни к простудам, ни к воспалениям легких…
Берта говорила, что лорд Фэрлин тоже приходит к брату — счастье, что не в мое дежурство. После его визитов Бэрину становилось легче, жар ненадолго отступал, он даже мог есть…
Я вновь потрогала его лоб. Бэрин, лежавший с закрытыми глазами, придержал мою руку, сунул ее между подбородком и шеей и сказал:
— Хорошо. Тепло. Знаешь, лед — он везде.
— Нет…
Он чуть приоткрыл тяжелые веки. Кивнул, утягивая мою руку к себе на грудь:
— Везде лед. Я не… выплыл.
— Ты выплыл. Ты вытащил мальчика и выплыл сам!
Бэрин сунул мою ладонь себе под мышку и содрогнулся.
— Я там… подо льдом. Остался. Мальчишка ведь вынырнул?
— Да.
— А я — остался, — он открыл глаза, но вряд ли видел меня, когда говорил доверительно: — Я утонул. Там… зеленый свет… и так холодно…
— Да нет же! Ты не утонул! Ты здесь, в замке. Вон камин, видишь?
Он неспокойно двинул головой на подушке, поглядел на камин:
— Он далеко! А лед — вот, рядом. Во мне. Хрустит, ты слышишь, наверное, у меня уже кости изо льда? И з-зубы…
Он говорил все невнятней, потому что стучал зубами — в самом прямом смысле.
— Ты бредишь.
— Х-холодно!
Я беспомощно огляделась — и укрывать уже попросту нечем. Что делать? Разбудить Берту? Жалко — она разрывается между больным «мальчиком» и большим замковым хозяйством, которое привыкла контролировать. Я поглядела на больного: сухие губы, ресницы прикрыты, но видно, как мечутся под веками глаза, точно Бэрин смотрит на что-то, происходящее в его воспаленном мозгу. Или судорожно ищет дорогу к воздуху и свету. Бэрин сказал, что там, под водой, оглушенный, он на мгновение перепутал, где верх, где низ, куда ему плыть. А потом словно кто-то дернул его за шкирку, он поднял голову и увидел зеленый свет… Наверное, ему сейчас кажется, что он снова тонет.