Будто картина шумного города, узких тротуаров и широких дорог, этих стеклянных небоскребов, подпиравших сами облака, была тем, о чем он всегда мечтал. Запах свежих булок из кондитерской мешался с бензиновой гарью, и этот «букет» отзывался чем-то радостным внутри.
Он мечтал о домике в уединенном живописном уголке из рекламы, но бродил по городу и не мог надышаться им. Действительно ли мы хотим того, о чем мечтаем? Или стоит оглянуться и понять, насколько ценно то, что уже есть.
Ворс понимал это, но все равно находил странным.
Быть может, виной тому были сны. Красочные, жестокие, апокалиптичные, и в каждом он погибал. Иногда сценарии менялись, как и мир вокруг, но неизменно в конце его ждала смерть. Умирал он сам, умирало все живое.
Война закончилась сотню лет назад, и Ворс не застал ее. Могли ли отголоски далекой трагедии, чуть не уничтожившей Землю, долетать во снах? Или причина была ближе, ощутимей, страшнее.
Каждый раз он просыпался в холодном поту, включал свет и долго не сводил глаз с ночного города за окном шестидесятого этажа. Второй Оплот процветал, и ничто не предвещало опасности. Сон был просто сном. И только оранжевые облака, зависавшие ночью над городом, угнетали, но люди привыкли их не замечать.
Сегодня проспект Инчи был непривычно малолюден. Казалось, вечернее время – самое благодатное для прогулок, алые лучи закатного солнца мелькали между небоскребами, отражались от зеркальных окон и заливали мостовую. Лица редких прохожих тоже тонули в алых цветах, и откуда-то шел легкий, едва уловимый запах роз. Чем не время для отдыха?
Но с каждой минутой улицы пустели все больше, пока Ворс не остался почти один. Он уселся на скамейку у фонтана и грустно взглянул на воду. На дне в закатных лучах сверкали монеты, и он вдруг задумался, а не кинуть ли самому. Начал шарить, но в карманах оказалось пусто.
А потом рядом с фонтаном возник человек. Именно возник, Ворс был готов поклясться, что он не приходил и секунду назад его точно не было в обозримой части проспекта. С виду похожий на студента, в растянутом свитере и круглых очках, заштопанных джинсах и кроссовках.
Почему-то казалось, что он не местный, во Втором Оплоте, тем более в самом его сердце, старались одеваться элегантней. Деловой стиль давно вошел в моду, вытеснив пережитки поствоенных времен. А когда он подошел ближе, Ворс понял, что и с возрастом прогадал – глубокие морщины, залегшие вокруг глаз незнакомца, никак не могли принадлежать студенту.
Он был странный. И вызывал такое чувство, будто все внутренности готовы были перевернуться, – охарактеризовать его иначе не получалось да и название дать тоже. Человек швырнул в струю воды что-то серебряное и медленно подошел к скамейке, на которой сидел Ворс.
Сначала он совсем не смотрел на него, как делают люди, которые желают, чтобы их заметили первыми. А когда присел рядом, неожиданно заговорил.
– Его там не хватало, правда? – Голос у него был довольно молодым, поэтому все выводы о возрасте окончательно обесценились.
– Кого? – не понял Ворс, поворачиваясь к собеседнику. Тот старался не смотреть в ответ, избегая прямого взгляда.
– Кулона. Истории часто повторяются.
– Я все еще не понимаю, о чем вы.
Одна часть Ворса хотела уйти. Нет, даже не уйти, а бежать без оглядки. Забыть навсегда этот вечер с запахом роз, чем-то неуловимо выбивавшийся из общей череды спокойных дней. Проигнорировать странного человека, навязчиво заводящего беседу, но таящего глаза. Не открывать ящик, не зная, что ожидает на его дне.
Уснуть этим вечером в счастливом неведении.
Если заранее знать, что именно этот шаг разделит на «до» и «после», – сделаем ли мы его? Или воспользуемся последним шансом оставить свою жизнь обыденной и спокойной.
Другая часть Ворса, о которой он не подозревал до этой секунды, билась в агонии. Она пахла его дурными снами, апокалиптичными кошмарами и первобытным страхом – инстинктом выживания. Она задыхалась и хотела свободы.
– Может ли человек быть собой без своих воспоминаний? Что делает нас – нами? – протянул незнакомец, поднимая глаза к небу.
– Каждый наш шаг через секунду лишь воспоминание. Но это не значит, что мы его не делали, – автоматом выдал Ворс слишком знакомые слова. Где он слышал их раньше?
И тут же провалился в недавний сон. Палящее солнце, сбегавшее с горизонта, хруст кожаной куртки и рев мотоцикла. Пригорок, на котором он нашел этого старика. Мир без имен.
Все вокруг резко свернулось в воображении и потеряло ценность. Розовый воздух приобрел нотку отчаяния и обреченности. Чувства, будто притупленные этим закатом, включились на полную силу, дыхание перехватило… Но вместе с тем надежда, что жила все эти дни на задворках сознания, отодвигаемая разумом как нелогичная и беспричинная, вспыхнула ярким огнем.
– Николай, – выдохнул Ворс облегченно.
Обычно воспоминания, явившись впервые, приносили за собой почти невыносимую волну боли. В каждом мире он еле справлялся. Так что этот раз можно было назвать успешным – ни обмороков, ни припадков.
– Почему ты все еще не нашел ее? Ты здесь уже несколько месяцев. – В голосе демиурга прозвучал легкий укор. Он наконец-то повернулся, и Ворс отметил, что его глаза стали совсем другие. Кажется, даже цвет сменили, с карего на льдисто-голубой. Все внутренние изменения всегда отражались на его виде.
– Почему не нашел? – хмыкнул он и кивнул головой на небольшое крытое кафе неподалеку от них. Именно оно источало чудесный запах булочек на весь проспект и пользовалось немалой популярностью. Вот только он не был внутри ни разу. – Она работает официанткой в том кафе.
– Но ты…
– Нет, не приходил и даже не приближался, – перебил Ворс.
Повисло долгое молчание. На широком проспекте не осталось ни души, кроме двоих мужчин на скамейке. Город не вымер, но будто притих, замер в ожидании итогов этой встречи.
– Почему? – не выдержал Николай.
– Есть ли шанс, что она будет счастливей, если не встретит меня? Что ее жизнь будет проще и легче…
– Жизнь?
– Еще пять минут назад я не помнил, сколько длятся наши «жизни». И считал, что у нее полно времени. Кажется, она нравится посетителю, который каждый день заказывает гору булок, но раздает их соседям, когда она не видит. У них могло бы что-то получиться, он упорный парень.
– И ты каждый вечер смотрел и не вмешивался?
– Я впервые видел ее такой улыбчивой и беззаботной. Засмотрелся и не хотел рушить…
– Ты сам только что сказал, что ничего не помнил.
– Я могу забыть все, что угодно, целый мир, но не ее. И та боль, что она переживает каждый раз с моим появлением, сидит даже в моей фантомной памяти.
– Марта права, – неожиданно выдал Николай, и Ворс резко дернулся. – Каждый человек – как целая Вселенная. Иногда совершенно непонятная.
– Не поддается рациональной логике бездушных существ?
Николай улыбнулся.
– Какая тут логика, ты либо можешь прочувствовать, либо… Неважно. Скажи, тебе не кажется, что Кая осознанно каждый раз делала этот выбор? Ради тебя. А ты одним решением обесцениваешь все ее муки.
– Их обесценил ты, когда бросил ее в последний раз.
– Ворс…
– Скажи, что мы на войне. Что тут любые методы имеют место быть. Я проходил это, Николай, и мне знаком такой подход. Он всегда неприятен.
– Мы на войне, – жестко отрезал он. Эта новая нотка в голосе демиурга раньше не звучала. С другой стороны – не этого ли хотел сам Ворс? Чтобы Николай взял себя в руки и начал бороться. Ведь у каждого свои методы.
– Тогда я в силах держать себя в руках, подальше от Каи.
– Ты лишаешь ее права выбора. Который она уже сделала.
– Я лишаю выбора? – Ворс усмехнулся. Из уст демиурга это звучало особенно абсурдно.
– Я никогда не влиял на чужую волю. Даже у Марты нет такой власти.
– Оставим это, у всех свои причины. Лучше скажи, где мы, Николай? Почему уже несколько месяцев такая тишь? Ведь это не победа, слишком горький привкус у этого заката.
– Мы в мире Марты. Он погиб столетия назад, и она оставила его.
Ворс присвистнул. Широкий проспект Инчи мгновенно показался чересчур маленьким, тесным и чужим.
– Ты уверен в этом выборе?
– Больше, чем в остальных. – Николай вздохнул. – Здесь она не всесильна, этот мир был создан задолго до нее. И самое странное, когда я пришел в него… Он уже оживал. Цвели деревья вдоль проспектов, работал этот фонтан, что так привлекает тебя. И даже здания будто начали себя заживлять. Когда я увидел его впервые, он был в руинах, в бесконечном оранжевом свете и днем и ночью – совершенно пустой. Но что-то случилось с ним, когда вы начали оживать.
– Он ждал нас?
– Это радует и пугает одновременно. – Николай снова посмотрел на него, и в этом взгляде Ворс нашел не так много страха, как несколько месяцев назад. И гораздо больше живого азарта, готовности к той самой решающей борьбе.
– Ты изменился.
– Начал мыслить шире.
Ворс не стал развивать эту тему. Он сам пережил столько трансформаций, что чувствовал, когда лучше не приставать с лишними вопросами.
– Но Марта может прийти сюда, так же как мы все.
– Уже пришла, – поморщился Николай. – Но куда и зачем, мне неизвестно. И, боюсь, это не единственная наша проблема.
– Ну конечно, когда все было просто.
– Пустота проснулась.
Ворс поднялся, подошел к фонтану и плеснул холодной воды себе в лицо. Вот кошмар догнал его и в этом мире, как давным-давно догнал в голове. Бежать на этот раз он больше не будет.
– Дай угадаю, – не поворачиваясь, заговорил он. – Пустота и погубила этот мир.
– Не совсем та, что ты видел. Эта, как болезнь, пожирала изнутри. Но сотни лет здесь не было людей, и она дремала.
– Если она хоть чем-то похожа на ту, что я видел… Нам нужно искать другое убежище, Николай.
– Другого у нас нет.
Демиург тоже поднялся, подошел к фонтану и ополоснул ладони в прохладной воде. И даже улыбнулся.