[935]. На Урале с революционной публикой тесно взаимодействовал еще один известный купец и гласный Пермской городской думы Н.В. Мешков. Этот владелец крупного торгового пароходства в Волжско-Камском водном бассейне отличался острым неприятием царизма, откровенно заявляя, что «самодержавие надо валить; оно нам мешает»[936]. Он регулярно предоставлял свой огромный дом для сходок революционеров и даже привлекался полицией по политическим обвинениям, считавшей его пособником стачек в регионе. Л.А. Фотиева, будущий секретарь советского вождя Ленина, знавшая о Мешкове, восхищалась тем, «сколько людей вызволили его деньги из тюрьмы»[937]. Очевидно, сотрудничество с богатым купечеством для профессиональных революционеров было жизненно необходимым. В воспоминаниях одного московского рабочего содержится забавный эпизод. Он рассказывал о том, как с товарищами из Лефортова летом 1905 года закидывал камнями, бил стекла в домах и квартирах фабрикантов. После чего их собрали представители местного районного комитета РСДРП: они укоряли рабочих за их поступки, разъясняли, что промышленники «тоже начинают проникаться революционным духом, и также заинтересованы в свержении самодержавия, как и рабочие, и что нам с ними по пути»[938]. А подобные действия только отпугивают полезных союзников[939].
Но все же не нужно забывать, контакты между эсдеками и купеческой буржуазией с обеих сторон носили сугубо тактический характер. Это хорошо видно из стенограммы III-го съезда РСДРП, В тексте имеется сноска, воспроизводящая первоначальную запись, где А.И. Рыков (впоследствии крупный советский руководитель) упоминает о встречах в Москве с двумя либералами из промышленников. Их неодобрение вызвал тот факт, что в ходе забастовок партия наряду с политическими лозунгами, направленными против самодержавия и правительственной бюрократии выставила и экономические требования. При этом А.И. Рыков добавил:
«Не надо смешивать политические и технические услуги. Думаю также, что нам надо действовать так, чтобы они согласовали свои действия с нашими, а не мы согласовывались с их политикой»[940].
Любопытно, что контакты партии с московским купечеством квалифицировались съездом как работа по «пробуждению политического сознания русской буржуазии»[941].
Следует помнить, что «пролетарская карта», разыгрываемая в этой политической игре, не имела практически никакого отношения к действительным нуждам рабочего класса. Неудивительно поэтому, что, когда В.А. Морозова решила предстать в образе благодетельницы перед толпой на своем бастующем предприятии, в нее полетели камни; прогрессивной купчихе пришлось спасаться бегством[942]. На одной из фабрик, принадлежащих видным либеральным деятелям братьям Рябушинским в Вышнем Волочке, тоже проходили забастовки; они переросли в волнения, в ходе которых был убит управляющий директор[943]. С другой стороны, политическая пропаганда эсдеков тоже слабо привлекала рабочих, которых занимали конкретные хозяйственно-бытовые проблемы. В самом деле, трудно понять авторов листовок, предназначенных русскому трудовому простонародью и воспевавших при этом «героическую борьбу еврейских и польских рабочих... поражающую своим величием весь мир»[944]. Не вдохновляли русского человека и неизменные апелляции к международным центрам рабочего движения как высшим авторитетам в борьбе. Это приводило в уныние революционеров, считавших массы незрелыми. Камнем преткновения для русских марксистов стал вопрос о том, что важнее: экономическая или политическая борьба? Но главная проблема социал-демократии состояла в другом: в партии, объявленной передовым отрядом рабочих, представители последних занимали, мягко говоря, скромное место. Это подтверждают документы. Так, в апреле 1905 года в Петербурге арестовали часть столичного комитета РСДРП; среди задержанных оказалось 29 студентов (или бывших студентов), восемь мещан, одна дочь священника, одна – действительного статского советника и только шестеро были из крестьянского сословия, т.е. рабочими[945]. Как показывают источники, пролетарский авангард состоял преимущественно из радикальных интеллигентов: Совет рабочих депутатов Петербурга был сформирован исключительно их усилиями[946]. Один из участников Совета, Б. Радин, поведал, что выборы в него от одних заводов проходили на митингах в учебных заведениях, а от других – вообще не проводились. Да и собирался Совет рабочих не на промышленных предприятиях (что более соответствовало бы названию этого органа), а по учебным заведениям или в Вольном экономическом обществе, где вообще не было никакой возможности установить, кто рабочий депутат, а кто – нет[947]. Об одном из таких заседаний вспоминал известный революционер В. Зензинов, обнаруживший там много своих знакомых не только по Петербургу, но и по эмиграции[948].
Купеческая буржуазия поддерживала связи и с другой радикальной силой – социал-революционерами. Здесь следует отметить один не слишком известный факт: значительную часть боевой организации эсеров, развязавшей террор против высокопоставленных чиновников Российской империи, составляли выходцы из крупного купечества. И если М. Гоц и А Фондоминская принадлежали к известным еврейским купеческим семьям, то Е. Сазонов (убийца министра внутренних дел В.К. Плеве), М. Прокофьева, В. Зензинов были отпрысками купцов-старообрядцев. Их родители делали немалые денежные пожертвования в кассу боевой организации. Так, отец М. Прокофьевой оплачивал безбедное пребывание в Европе целой группы во главе с Б. Савинковым, финансировал издание их книг о нелегких боевых буднях[949]. Старообрядческое присутствие в среде эсеров-террористов в те годы не было тайной. И, скажем, популярный писатель Л.Н. Андреев в известном рассказе «Тьма», посвященном эпизоду из жизни террориста, явно не случайно указывал на раскольничьи корни главного героя[950]. Конечно, прямые контакты лидеров купеческой буржуазии с террористами по понятным причинам были затруднены. Хотя известно, что уже упоминавшийся уральский пароходчик Н.В. Мешков собирал у себя в доме сходку, которой руководил лидер боевой организации эсеров Гершуни[951]. Сведения о наличии связей радикально настроенных купцов с эсерами имеются и в архивах. Так, в марте-апреле 1905 года полицейские источники докладывали о наблюдении за либеральным литератором С. Афанасьевым, который по приезде в Женеву контактировал с видными членами партии эсеров, а также встречался с одним из идеологов террора М. Гоцем. Обсуждая с ними задуманное покушение на Николая II и других высокопоставленных лиц, Афанасьев уверял, что располагает необходимыми для этого дела финансами. Для нас в этом донесении интересно следующее: после переговоров С. Афанасьев вернулся в Москву и прямо с вокзала направился в дом некого Гремячинского – управляющего предприятий С.Т. Морозова[952]. Судя по документам, контакты с террористическими кругами у фабриканта не прерывались и явно не пошли ему на пользу. Во время отдыха Морозова в Каннах его посещали революционеры из Женевы и большевик Л.Б. Красин; они требовали денег и, видимо, угрожали оглаской компрометирующих сведений. В результате психически надломленный С.Т. Морозов 29 мая 1905 года застрелился; так закончилась жизнь одного из ярких представителей московского купеческого клана[953].
Отношения купеческой буржуазии с земско-интеллигентскими кругами были, конечно, заметно поспокойнее. Выше уже говорилось о представителях купеческой Москвы, приютивших в своих особняках разную либерально-революционную публику. Именно здесь происходило формирование крупной партии – конституционно-демократической. Как писал известный русский литератор А. Белый, в морозовском доме постоянно собирались «организующиеся кадеты»[954]. Аналогичное мнение высказывают и современные исследователи: по их свидетельствам, М.К. Морозова не только предоставляла место для собраний интеллигенции, но и прямо оплачивала формирование партии конституционных демократов[955]. Заметим, что их программные установки заботливо учитывали потребности купеческой буржуазии – например, по такому чувствительному для капиталистов вопросу, как величина таможенных тарифов. Летом 1905 года будущее кадеты ратовали за:
«понижение таможенных пошлин в видах удешевления предметов потребления; ослабление покровительства промышленности и содействие развитию производства народного труда»[956].
Но уже в октябре этот пункт программы излагается более сглажено:
«Соответствующее положению отдельных производств понижение таможенных пошлин в видах удешевления предметов народного потребления и технического подъема промышленности и земледелия»[957].
Фритредерские теории явно были принесены в жертву практическим интересам. Подобная картина наблюдалась и в вопросе о продолжительности рабочего дня. Партийная программа не обошла популярное требование о восьмичасовом рабочем дне. Но оно сопровождалось весьма существенной оговоркой о введении этой нормы поначалу только там, где возможно, и лишь затем – повсеместно. Кадеты не спешили с практической реализацией данной меры, оправдывая свою неторопливость пока еще низким техническим уровнем предприятий: якобы переход на восьмичасовой рабочий день может повлечь заметное сокращение производств, приведет к уменьшению зарплаты и безработице