– Вот, мистер Хакет вам это объяснил, – вмешался Биркет, – а сам настроен против женщин и «инородцев». Но я, при всём уважении, обязан вам сказать, что не потерплю неполиткорректных высказываний. Среди молодых кадров у нас есть арабы, китаец, турок и два индийца.
– Я человек военный, – сказал Хакет. – Прямой и твёрдый как древко флага. И полагаю, что кроме англичан никого не следует привлекать к нашей работе.
– Они – англичане! У них английские паспорта.
– А ещё, – отреагировал на его слова о. Мелехций, – полковник рассказал мне, что у вас нет геомагнитного корректора. Если так, то ваши сарацины никуда, кроме средневекового Лондона, не попадут. И появятся они там голыми. Объясните, как они смогут выжить? Ведь их сразу разорвут на части.
– А если они начнут призывать толпу к политкорректности, то их сожгут! – захохотал Хакет. – Люблю средневековую Британию.
Только наблюдательный человек заметил бы, что директор доволен. Отец Мелехций это заметил.
– Неужели у вас есть козырь в рукаве, профессор Биркетт? – спросил он.
– Да, генерал, – важно сказал тот.
– Не зовите меня генералом, – поморщился о. Мелехций. – По имени, титулу или прозвищу, но не генералом. Так что у вас за козырь?
– Мой козырь – это наша техника, установленная на корабле, виконт, – признался Биркетт. – У нас есть своё судно.
Пока они так пикировались, пришли профессор Гуц и Сэм Бронсон. Прислушавшись к их разговору, Сэм с энтузиазмом поддержал директора:
– Мы уже опробовали эту технику! Прямо на побережье, недалеко от Стамбула, отправили турка-тайвера в 1453 год, и он составил нам прекрасное описание взятия турками Константинополя.
– Ха! – громыхнул полковник. – Константинополь! Там народов было намешано, что хоть русалку внедряй, никто бы и внимания не обратил. Зачем именно турка посылать? Вы хоть соображаете, что он, обладая нынешними знаниями, запросто организует в XV веке взятие турками не только Константинополя, но и Лондона?
– Вы опять позволяете себе выпады, оскорбительные для некоторых этносов, – возмутился Биркетт.
– Позвольте! Турция создала колониальную империю, догадавшись использовать наш принцип максимальной жестокости. Если я это признаю, то чем же я оскорбил турок?..
– Сейчас другие времена!
– Ха-ха! Слышать про «времена» в этих стенах, Биркетт, очень смешно. Вы готовите специалистов из … … [цензура: хитрых азиатов] и отправляете как раз в другие времена, где не можете их контролировать. А ведь вам неизвестны их подлинные интересы.
– С некоторыми народцами можно общаться, лишь сохраняя чувство тревожной бдительности, – подтвердил о. Мелехций. – В том мире, откуда пришли мы с полковником, это понимали. А у вас тут…
В дверь постучал вестовой:
– Господа! Приехал премьер-министр!
– Боже мой! – простонал Биркетт, вставая и направляясь к выходу. – Я вас умоляю, не надо обсуждать эти вопросы при его превосходительстве…
Неизвестно, кто «слил» прессе информацию, что генерал Френч вернулся в Англию. С ночи вольные журналисты и сотрудники телевизионных и сетевых информагентств со своими автобусами собралась у лондонского дома, где жил генерал с семьёй. Ни они, ни семья представить себе не могли, что «найденный генерал», а на деле о. Мелехций, даже не знает, что имеет семью и апартаменты в престижном районе столицы.
К утру пронёсся слух, что генерала видели в Оксфорде, и колонны машин с журналистами заполонили дорогу в сторону этого города. По его улицам рыскали, заглядывая во все подворотни и окна, целые толпы любопытствующих.
Чтобы попасть в сверхсекретную лабораторию РР незамеченным, премьеру пришлось наклеить фальшивую бороду, а в путь он отправился на частной машине, принадлежащей Деборе Пэм. Министр иностранных дел, по ведомству которого официально числилась лаборатория, тоже добирался туда со всеми мерами предосторожности.
Их машины въехали на территорию объекта, и далее во внутренний гараж, и лишь тогда – когда никто посторонний не мог бы их увидеть – высокие гости вышли на белый свет. В гараже их встретил директор Биркетт: премьер-министр и министр иностранных дел, конечно, были с ним знакомы.
Биркетт провёл их в здание, а когда вошли в зал, попытался провести процедуру представления друг другу, с одной стороны, полковника Хакета и о. Мелехция, а с другой – вновь прибывших руководителей. Но руководители-то полагали, что они с отцом Мелехцием давно и хорошо знакомы, ошибочно принимая его за генерала Френча! Не слушая Биркетта, премьер сразу ринулся к о. Мелехцию:
– Как я рад, что вы снова с нами, дорогой генерал! – и хотел его приобнять, чем вызвал бурную реакцию протеста:
– Даже не думайте хватать меня руками, незнакомец! Кто вы такой, чёрт возьми?
Пришлось Биркетту завершить процедуру представления их друг другу, объяснив, что Хакет и генерал Френч – вовсе не те, за кого их принимают.
О. Мелехций поведал, что он сбежал из Брюсселя, не желая подставить руководство страны и боясь выдать тайну о проводимых в интересах короны исследованиях в прошлом. А это было неизбежным, поскольку у него память человека другого мира.
Дебора Пэм, которая всё-таки была уже в курсе дела, пересказала своему шефу легенду о матрице памяти, перешедшей в эту реальность из той. Профессор Гуц привёл пример старинного ленточного магнитофона: если на ленту записать новую музыку, то от прежней записи ничего не останется. Хотя из присутствующих никто, кроме Биркетта, ленточного магнитофона в натуре никогда не видел, пример получился убедительным, придав преобразованию, произошедшему с генералом Френчем, видимость закона природы.
– И что, теперь наш друг сумасшедший? – с тревогой спросил профессора премьер, а потом обратился к министру иностранных дел:
– Боюсь, королю это не понравится.
– Наверняка не понравится! – уверенно сказал Хакет. – А кто у нас нынче король?
Ему никто не ответил.
– Что же нам делать с генералом? – страдал премьер. – После всей этой шумихи, да ещё и в его состоянии.
– Скажем, что он заболел. Потерял память, – предложила мисс Дебора.
– Это ещё хуже, чем если бы он просто пропал.
– Ну, сообщим, что теперь он работает в этой лаборатории. А сами незаметно положим его в больницу, вдруг он выздоровеет.
– Нельзя! Об этой лаборатории не знает даже палата представителей! О ней осведомлены только двое в палате лордов. И король, конечно. Вы, Дебора, кому давали клятву о неразглашении?
– Королю, – призналась мисс Пэм. – Простите, я не подумала…
– Господа! – удивился профессор Гуц, изобретатель темпорального колодца. – Но ведь виконт Френч, так же, как и мистер Хакет, вовсе не сумасшедший. Они выполнили свои задания, и вернулись каждый со своей памятью в полном здравии.
– Они могут продолжать работу под моим руководством, – сказал директор Биркетт. – Если сумеют победить свою нетолерантность. А не сумеют – их придётся выгнать.
– Легко вам рассуждать, Биркетт! – вспылил премьер-министр. – «Выгнать»! А, между прочим, виконт Френч член высшего руководства страны.
– Я, вообще-то, тоже не последний парень на этой планете, – осклабился Хакет.
Озадаченный министр иностранных дел спросил его:
– Это ваш доклад я читал?.. Если изложенное там – правда, то результаты вашей работы весьма печальны. – Сказав это, он повернулся к директору Биркетту:
– А виконт чем занимался в своём путешествии?
– Пусть он сам расскажет, – бесстрастно сказал директор. – Я пока не знаю, ведь он ещё не написал отчёта. И я, признаться, в затруднении, как мне просить у него отчёта, ведь генерал не числится в штате моих работников.
Отец Мелехций посмотрел на него, посмотрел на премьер-министра, потом перевёл взгляд на висящий тут же на плечиках генеральский костюм и, вздохнув, сказал:
– Отчёт я, конечно, напишу. И не один. А в тайвинг прежнее руководство отправило меня, потому что наши приборы показали в одной точке пространства/времени сразу трёх русских ходоков.
– Что такое ходоки? – спросил министр иностранных дел.
– «Ходок», это по-русски то, что у нас называется тайвер, – объяснил о. Мелехций. – Итак, приборы показали, что ходоков сразу трое, и это впервые за всё время наблюдения. Такой случай показался нам подозрительным и опасным! Мало ли, о чём они сговорятся. И было решено, что я и молодой Элистер Маккензи отправимся за ними наблюдать.
Отец Мелехций повернулся к профессору Гуцу:
– Профессор, может быть, вы мне объясните одну странность. Туда, в Троки, столицу Великого княжества Литовского, нас забросили с помощью геомагнитного корректора. Но теперь его нет.
– Ничего не могу сказать, – ответил Гуц. – Я о таком приборе не знаю.
– Не отвлекайтесь, – попросил премьер-министр. – Технические подробности вы обсудите без нас. Что там было дальше-то, в княжестве Литовском?
– Сорри… В районе Троки намечался крупный саммит, в связи с желанием князя Витовта превратить своё княжество в королевство. Появлялась возможность объединения России не Москвой, а этой второй, проевропейской частью разделённой тогда страны. И вот, мы обнаруживаем, что туда же подтянулись трое русских ходоков! Возможно, с целью срыва коронации. Ведь она так и не состоялапсь. Нас, меня и Маккензи, используя корректор, отправили туда настолько точно, что мы, голые, сразу попали в руки стражи. К счастью, я хорошо образован в геральдических вопросах, и убедил их, что мы квартирьеры курфюрста Бранденбургского, ограбленные у озера. Они не рискнули нас вешать, а выдали нам какую-то рванину, вывели на дорогу в сторону Бранденбурга, и велели без курфюрста не возвращаться.
– И вы пошли к этому курфюрсту?
– Зачем? Он же нас не знал. Мы пошли кружным путём, огибая Трокайское озеро. По дороге изменили внешность, приоделись. И на другом берегу озера встретили русского ходока Никодима Телегина. Мистер Хакет его однажды задушил.
– Да, – приосанился Хакет. – Это было не так уж и легко. Никодим Телегин – здоровенный русский, прямо как медведь. Прежде чем душить, мне пришлось споить ему фляжку отравы, которую накануне сделал отец Мелехций. Он мастер в таких делах!