– Рецепт был не очень сложный, – скромно сказал о. Мелехций. – Берётся одна часть лебеды, две части бронзины, которую в Зихии называют «ногти дьявола», и тёртый рог чёрного козла. Всё это вываривают на медленном огне, а в конце процесса следует добавить паука. Но паук нужен не простой, а среднеазиатский, в крайнем случае кавказский «крепс». Конечно, Телегина мы душили в России, а там нет ни бронзины, ни крепса, но когда мы шли через Кавказ, я сделал кое-какие заготовки. На всякий случай. Опасался, правда, что отвар получится слабым, ведь паук был не свежий, а сушёный.
– Нет, нет, господа! – вскричал полковник Хакет. – Отвар получился замечательный!
Только из уважения к другу короля, генералу Френчу, присутствующие безропотно выслушали этот бред. Уже никто ничего не понимал.
– Позвольте, вас же отправили напрямик в Прибалтику, если я правильно понял, – спросил министр иностранных дел. – Вы пошли кружным путём, неужели через Кавказ?
– Что вы, сэр! В Прибалтике мы просто обошли это Трокайское озеро, дали круг примерно в пятьдесят миль, – пояснил о. Мелехций. – А мистер Хакет вообще не ходил с нами. Он в тот день отправился сводить с ума русского генерала Корнилова, а Телегина задушил намного раньше, через триста лет после моей встречи с ним в Прибалтике. Потому я и заинтересовался, увидев, что он там болтается.
– Кто? Телегин?
– Да.
– Которого задушили, накормив пауками?
– Да, да. Надо было всё выяснить.
– Не понимаю.
– Как же! Ведь эти русские всегда прячутся. Мы смогли найти время его реальной жизни, выследили и ликвидировали. Но у него уже родился ребёнок, даже, может, два. А найти место, где он жил до того, как мы его задушили, и где родились эти дети, мы не смогли! Поэтому я решил следовать за Телегиным и узнать о нём побольше. А Элистер Маккензи отправился выслеживать ещё двух русских, которые там были.
Премьер в недоумении посмотрел на Биркетта. Тот пояснил:
– У русских «ходоков» способности совершать тайвинг передаются от отца к сыну, или внуку, или даже правнуку – нам это пока не ясно, но, в общем, по прямой мужской линии. Надо выявлять, где они живут реально, и ликвидировать.
– Зачем же его задушили, не выяснив про детей? – удивилась мисс Дебора.
– Чтобы он ещё детей не наделал, – сказал Хакет. – Ну, раз уж мы его нашли. С русскими всегда так. Сколько раз его увидишь, столько раз его и…
– Нет, погодите, – поднял руки министр иностранных дел. – Это какая-то мешанина фактов. С непривычки трудно разобраться. Нам, то есть Великобритании – какая польза?
– Эти русские меняют прошлое, и всё нам портят.
– Пока мы видим, что мистер Хакет всё испортил. Сам же написал в отчёте.
– Я испортил, я и поправлю, – возразил Хакет. – Мы ведь знаем, что было, и что получилось. А вот, если русские нагадят, то мы даже не догадаемся, что произошло. Был такой случай: вернулся из прошлого Маккензи, которого теперь нет. Его посылали, чтобы он остановил русского ходока. В чём точно было дело, неизвестно: прошлое изменилось помимо нашего внимания! А Маккензи, он же впервые… В общем, он только и мог сказать, что будто исправил прошлое, в котором русские совместно с Наполеоном разгромили нас. Он об этом написал рапорт.
– Не знаем мы никакого Маккензи, – буркнул директор Биркетт. – И рапорта нет.
– Так, так, – потрясённо произнёс премьер-министр. – Ведь это дальняя разведка! Подавление рисков, зародившихся в прошлом. Такая работа как раз для вас, генерал Френч.
– Тот я, который сидит перед вами, не генерал, – отозвался о. Мелехций.
– Ошибаетесь. По всем нашим документам, вы – это он. Что, если мы назначим вас директором лаборатории? А прессе сообщим, что вам поручено одно из подразделений разведки, и ваше исчезновение из Брюсселя связано с этим назначением.
Хакет обрадовался:
– Да, надо назначить директором отца Мелехция, то есть генерала Френча. Биркетт всегда был мне подозрителен. Он будто не британец, у него нет чувства юмора.
Биркетт, до этого сидевший как истукан, зашевелился, и тягуче произнёс:
– У нас много тайверов, которые умеют хорошо собирать информацию, и не порождают никаких проблем. Кроме этих двоих.
– Сколько вам лет, Биркетт? – спросил премьер.
– Лет? Не помню. Зато знаю, что все неприятности последних дней – от господина Хакета, породившего Советский Союз, и этого второго, который отказывается даже от своего воинского звания.
– Биркетт стар, – веселился полковник Хакет. – Конечно, я и генерал Френч прожили раз в сорок дольше него, зато у нас здоровье лучше. А Биркетт всего один раз сходил в тайвинг, и то помер.
– Я никогда не ходил в тайвинги и не помирал.
– Ха! У него, оказывается, ещё и память плохая. А у меня хорошая.
– Речь не о вас, Хакет, – отмахнулся премьер-министр. – Ваши заслуги будут учтены, если вы исправите положение, и Советский Союз сгинет.
– Простите, но я отказываюсь от такого назначения, – сказал о. Мелехций. – Административная работа не по мне. Хотя Биркетта надо бы убрать.
– Давайте официально введём генерала в состав МИ-7, а неофициально пусть он работает здесь военным консультантом, – предложил министр иностранных дел. – А формальным директором будет мистер Биркетт…
Москва, весна – начало лета 1937 года
За первые три месяца нового года Лавр сваял ещё два новых радиоприбора. Оба заинтересовали таинственных заказчиков, должности которых знал только начальник их артели «Красная радиоволна» Семён Иванович Кубилин. Заказчики, похоже, были из разных ведомств: у одних на форме были нашиты голубые «ромбы» и «шпалы», у других – красные звёзды или усечённые треугольники.[39]
Давать им технические пояснения Кубилин, конечно, не мог. На эту часть переговоров звали начальника опытного цеха Мишу Козина или Лавра. Чаще Мишу, из-за того, что небольшие серии приборов производил всё-таки его цех, и он должен был знать всё: и особенности приборов, и мнение заказчиков. Одновременно Миша пытался наладить производство новых телевизоров, но не мог добыть качественные электронно-лучевые трубки. Впрочем, были шансы, что к осени они сами наладят производство трубок…
У Лавра много времени уходило на учёбу. Он посещал вечерние курсы на физтехе МГУ, и кроме занятий обсуждал проблемы физики с новыми друзьями, среди которых были Виталий Гинзбург и Семён Коробков. Бывало, они приезжали к нему в артель, смотрели приборы.
– Мне иногда кажется, Грошик, что ты понимаешь в физике больше некоторых наших профессоров, – говорил ему Коробков.
– Да вы и сами не из последних, – льстил им Лавр.
Отношения с Леночкой катились под гору. Она проявляла холодность, будто за что-то наказывая Лавра, и под надуманными предлогами откладывала намеченные встречи. Что оставалась делать? Он сроду никому не навязывался, а при теперешней загруженности просто махнул рукой на этот пласт своей жизни.
Зато Лина с начала года оживилась. Каждый день рассказывала Лавру, на каких она побывала встречах, премьерах и съёмках. Стала водить в их дом каких-то вьюношей. Причём она показывала их соседу, будто дразнила: вот, мол, посмотри. Например, когда в её друзьях был поэт Юлик, она непременно врывалась к Лавру и требовала его гитару, чтобы вьюнош пел у неё в комнате свои самодельные песни.
– Ах, какой он талант! – говорила она Лавру таким восторженным тоном, каким на рынке расхваливают лежалую тыкву. Самому ему петь в присутствии Юлика она не позволяла. Тогда Лавр пошёл на хитрость: однажды, услыхав, что они вошли в квартиру, первым выскочил на кухню с гитарой, изобразил на ней замысловатое соло и спел романс Павла Козлова «Глядя на луч пурпурного заката». Голос у него был мощнее, чем у Юлика.
Поэт, видать, сообразил, что теперь – после Лавра, ему лучше не петь.
– Мещанство! – заносчиво сказал он. И перестал появляться в их доме.
Вскоре Лина стала приходить с молодым серьёзным юристом из ВЦСПС.[40]
– Вомарх, – представился юрист, и с первых же тридцати секунд знакомства стал вербовать Лавра в профсоюз.
– Вы, артельщики, оторвались от магистрального пути человечества, – вещал он, хватая Лавра за рукав и пытаясь усадить на табурет. – Прогрессивный социалистический рабочий – это не то, что задавленный тяжёлой эксплуатацией пролетарий. А воистину прогрессивным трудящийся может быть только в составе профсоюза.
Потом и этот говорливый деятель перестал заходить к ним. Лавр как-то спросил Лину, где он. Она поиграла глазами и ответила, что деятель «растворился в массе трудящихся женщин». Загулял, в общем. Лавр понял так, что Ангелина отказалась вступать с ним в некий «союз», и тот отправился решать свои низменные проблемы на стороне.
Потом были ещё всякие…
В марте вводили в строй Киевскую станцию метро Филёвской линии, и Смоленский метромост через Москву-реку. Лавр отправился туда, поскольку метрополитен закупил у их артели реостаты возбуждения[41] его конструкции. И там же, на открытии станции, оказалась Лина с фотоаппаратом и удостоверением газеты «Вечерняя Москва»!
На банкет, который устраивали для причастных, прессу не пускали (журналистов угощали отдельно), но Лавр Лину провёл. Потом они гуляли по Москве, болтали о текущей политике. Обсудили сражение под Гвадалахарой, где интербригада Мате Залки разгромила итальянский экспедиционный корпус, сняв угрозу окружения Мадрида.
Потом Лина рассказала, как они с мамой побывали на киностудии «Мосфильм». Их провёл туда новый знакомец, ассистент режиссёра Лев Ильич Иванов. Дарья Марьевна с ним долго болтала, и теперь они, кажется, встречаются.
– А я знаю этого Льва! – вспомнил Лавр.
– Как это?
– Да! Мы с профессором Силецким в прошлом году консультировали фильм «Пётр Первый». А этот Лев там работал… правда, не ассистентом режиссёра, а кем-то помельче. Ничего, приятный дядька.