Кузнец, увидев через раскрытые двери кузни богато одетого господина с оружием, побросал дела и встал на колени. Вслед за ним – постояв немного с разинутым ртом – рухнул на колени молодой подмастерье. Лавр махнул им рукой, чтобы вставали, но они упорно тыкали головами в землю. Так уж было заведено в княжестве Литовском по примеру соседней Польши!
Печь в кузне имела первобытный вид. Сразу напомнала Лавру жизнь у вятичей. Может, поэтому, взойдя в кузню и вдохнув те же запахи угля, дыма и разогретого металла – или чёрт его толкнул под руку? – он произнёс не христианское приветствие, а «Стрибог вам в помощь». Результат его оговорки оказался удивительным.
– Господин! – взвыл кузнец. – Ты помянул Стрибога! – и крикнул подмастерью на языке балтийских йотвингов: – Кланяйся, скотина! Великая радость у нас!
Лавр сообразил, что подмастерье-то – не иначе раб этого кузнеца, возможно, беглый от ливонцев, захвативших сейчас его страну. Язык йотвингов он изучил много жизней назад, и помнил, что у этого племени не было ни кузнецов, ни других ремесленников.
Раб распластался по земле, а кузнец кланялся беспрестанно.
– Вы, оба, прекратите тут валяться, – озабоченно сказал Лавр на языке йотвингов, вызвав у этой парочки очередной шок. Ему стало страшно: как бы слух о том, что княжеский слуга вместо Исуса Христа почитает Стрибога, не дошёл бы до митрополита Фотия. Тот такого не потерпит. На костре, может, и не сожжёт – хотя кто его знает – но какую-то пакость с членовредительством точно устроит.
Оба встали, причём кузнец подвывал от счастья.
– А вы что, и господа бога Ярилу чтёте? – спросил Лавр.
– Да, да.
– И память предков почитаете, Древа и Камни?
– Да, господин.
– А православный священник у вас тут есть?
– Да, господин.
– Как же вы управляетесь разом с Исусом и Ярилой?
– А наш ерарх, господин, сам предков чтёт. Только когда приезжают из Луческа, по книге читает.
Это Лавра не очень удивило. Витовта, который был трижды крещён: сначала в католики под именем Виганд, затем в православные как Александра, и третий раз опять в католики – все, даже князь Василий, звали языческим именем. А мать его, прабабка Василия, вообще была языческой жрицей.
Однако пеберечься не мешало.
– О том, что вы тут слышали – забыть, – приказал Лавр. – Никому ни слова. А теперь, кузнец, пусть твой йотвинг раздует горн. Ты отдай мне свой фартук и молот. Держать пищаль будет этот парень, поправлять молоточком – ты, а молотом закреплю я сам. Ибо чёрт тебя знает, с какой силой ты ударишь.
Для кузнеца это был ещё один шок: господин ковать умеет!
Лавр жил в этом мире уже десять лет. Обычно, проваливаясь в прошлое из своей комнаты, он пробивал крышу избы, стоявшей в старое время на месте их дома, и имел проблемы с хозяином. В этот раз он отправился «в путь» с кухни – под звуки репродуктора, транслировавшего речь товарища Кирова. А потому, падая, промахнулся мимо избы. Угодил в поилку для свиней, чтоб её.
Услышав его причитания, прибежала хозяйка, но, узрев в своём дворе голого парня, с визгом скрылась за углом. На улице началась суматоха; сначала туда-сюда сновали бабы, потом подтянулись мужики. Лавр, обмотавшись дерюгой, сдёрнутой с забора, держал себя грозно и произносил непонятные им слова. Чтобы успокоить его, деревенские нанесли во двор всякой одежды, а хозяин, пока Лавр выбирал, что надеть, устроил небольшое застолье. Когда пришёл староста, они уже поладили.
Теперь ему надо было легализоваться. К счастью, времена – по сравнению с более поздним периодом отечественной истории, оказались буколическими. Не доросла ещё Москва до контроля народонаселения. Ограничения передвижения касались только приписанных. Центральное управление было в руках единичных приказных; удельные же князья были вообще неподвластны Великому князю. В каждой деревне все вопросы, кроме уголовных дел, решал выборный губной староста, подотчётный одному только общему собранию колхоз… то есть, сельскому вечу.
Проще всего было бы пришельцу из будущего остаться там, куда попал. Но Лавр «простой» жизни уже наелся, и ему, как той старухе из сказки Пушкина, которая не желала быть крестьянкой, хотелось чего-то бо́льшего. В «столбовые дворяне»[59] он не метил, потому что их делом была война. А зачем ему воевать. Лучше было бы устроиться мастером по какому-либо ремеслу при знатном господине, а уж попасть к иноземному купцу – например, персидскому – вообще предел мечтаний.
Он решил прикинуться беженцем из Литвы. Граница с этим русским государством проходила всего в сотне вёрст от Москвы. Лишь недавно москвичи вернули себе Алексин, Калугу и Медынь. Людие бежало оттуда, не желая терпеть польского окатоличивания и жестоких поборов. Причём князья шли прямиком в Кремль, крестьяне растекались по всей земле, а для ремесленников сама собой возникла к западу от Кремля своеобразная «биржа труда»: длинная деревня, разместившаяся вдоль Шивцева вражка, Арбат.[60] Там искали себе специалистов великокняжеские приказные, удельные князья и богатые иностранцы.
Вот Лавр и отправился на Арбат. Оттуда его забрал купчина, но не персидский, что жаль. Лавр ковал ему ножи и сабли на продажу, и за высокий рост, худобу и твёрдость характера получил прозвище Гло́ба.[61] Два года спустя его сманил оружейный приказной Великого князя, боярин Рогожа. И вот – спустя несколько лет, он вместе со своим боярином в свите Великого князя Василия, и они уже приближаются к резиденции Великого князя литовского Витовта, граду Луческу…
По прибытии делегации в столицу, слуги Витовта направили делегацию, в том числе их с боярином Рогожей возок, в великокняжеский Верхний за́мок. А телеги с людием загнали в Окольный замок, примыкавший ко княжескому. Лавр, как только они устроились, отправился гулять по городу. Раньше он здесь не бывал. И обнаружил, что приезжих огромное количество! И монархи со своими свитами, и купцы из всех стран.
Первым сюда прибыл король Владислав II Ягайла с сотнями епископов, воевод и прочих знатных персон. Московская делегация оказалась второй. Юного своего внука Василия старый Витовт расцеловал и посадил рядом с собой. Митрополита Фотия чествовал ещё торжественнее: тот был духовным главой всех православных русских, живших в княжестве Витовта, и князю, пытавшемуся вырваться от объятий поляков, было выгодно, что церковный глава его подданных живёт не в Польше.
Ромейский император Иоанн Палеолог прислал послов. Молдавский господарь прибыл сам. Делегации княжеств Рязанского и Тверского возглавляли их Великие князья. Папа Римский прислал посланника, легата Андрея Доминикана с богатой свитой. Юго-восток представляли татарские ханы Перекопской, Донской и Волжской орд, а северо-запад – король датский и шведский Эрик. Конечно, были здесь гроссмейстеры орденов Ливонского и Тевтонского в сопровождении рыцарей.
Ждали главную персону, уже избранного, но пока не коронованного главу Римской империи Сигизмунда. Он запаздывал, а чём сообщили присланные им заранее послы.
Пребывая в ожидании, сиятельные особы и приближёнными предались безудержному обжорству. А почему бы нет: жаждавший заполучить статус короля Витовт обобрал всю свою страну, заготовив сотни бочек вина, пива и мёда, несметное количество мяса лосей, зубров, кабанов и баранов! Гости развлекались и пировали под музы́ку дворцовых гусельников и плоские шутки придворного шута.
Лавру их гастрономические привычки претили. Он был парень более продвинутый в физиологии, чем эти представители отряда приматов, семейства гоминид, которых некие умники полтысячелетия спустя гордо поименуют «человеком разумным». Он знал, что если кто-то, даже мнящий себя самым наиэлитнейшим, будет запихивать в рот исключительно мясо и спиртное, то заработает целый букет хворей, от гастрита до подагры. А именно так питались короли со сворами приближённых! Подагру они именовали королевской болезнью; свою тухлую отрыжку называли «благородной». Между тем, провонявшие блевотиной коридоры замка точно показывали, что большинство пирующих давно имеют хронические болезни желудочно-кишечного тракта.
Крестьяне питались иначе, грубой клетчаткой, и по этой причине страдали от других недугов, нежели их баре, хотя – какая им от того радость. Охота на барских землях им была запрещена, своей скотины и птицы держали мало, купить было не на что, а значит, ели мало мяса. На скоблёные их столы попадали в основном капуста, репа и чёрный хлеб. Зеленью брезговали, наверное, из-за неграмотности: ничего они не знали о витаминах.
Лавру, чтобы достичь баланса в питании, приходилось крутиться. Недалеко от замка нашёл он крестьянскую семью с хорошими запасами овощной продукции, таскал в их дом объеденные кабаньи рёбра, а взамен получал витамины и клетчатку…
Между тем, в княжеском дворце, который находился в Верхнем замке Луческа, шли переговоры делегаций Литвы и Москвы. Конечно, в кулуарах раздувался тезис о мире и полном понимании между Витовтом и Василием. Но точно так же заявлялось о дружбе между Литвой и другими русскими княжествами! Например, Новгородом и Псковом, хотя все знали, что Витовт многажды посылал рати на оба эти города.
Теперь, на встречах с Василием и митрополитом Фотием, Витовт гнул ту же линию: не желал он допустить даже намёка на какой-то союз Московского княжества с соседями.
– Ты почто князей тверскаго, да рязанскаго, и пронскаго вкупе, супротив Москвы настраиваешь? – грозно вопрошал Фотий.
– Сами они строены супротив Москвы, – благостно отвечал Витовт. – Ибо вершите вы набеги, сёла отнимаете. А я вам всем судия…
– Своё отнимаем! Своё! Те сёла сами желали к Москве припасть! И не ты всем судия, а я, высший здесь православный иерарх!
– Князья тобою помянутые не давали этим сёлам воли.
– Да ты сам отнял у татар Подолию. Спроси их, они такоже на то воли не давали.