Учёба наладилась, и он даже смог опять заняться боксом, а в бассейне осваивал новые стили плавания. Правда, до рекордов не дошло: слишком много на себя брал. И ещё хотел конструировать. Зря, что ли, в «той жизни» придумал столько новых приборов?..
Для начала он подготовил схемы и спецификации для повторения радиодальномера, первого прибора, которым он сделал в артели Кубилина. Но в артели была солидная финансовая подпитка! – а как делать столь дорогостоящее устройство без денег? В вузовском КБ студенты занимались ученическими поделками, не его уровень. Надо было что-то придумать. И тогда он пошёл в комитет комсомола.
Там обрадовались, похвалили за инициативу:
– Молодец, Гроховецкий! Для чего это можно приспособить?
– Надо военных спросить. Вдруг им нужно.
– Хорошо! – сказал секретарь комитета. – Я свяжусь со штабом Красной авиации. То есть, с их комитетом комсомола.
И уже вскоре Лавр сидел в кабинете того самого командира, который отправлял его в Липецк, но теперь тот Лавра не помнил, потому что и поездки в Липецк не было.
– Нужная вещь, – сказал командир. – И очень интересное решение. Вы удивитесь, товарищ, но этой проблемой мы уже озаботились. Разместили заказ в Ленинграде. В Москве никто не брался.
– А кто делает в Ленинграде?
– Завод имени Козицкого, и они уже предложили несколько вариантов, Но всё не то! Как вы посмо́трите, если мы вас туда командируем?
– Это надо согласовывать с моим ректоратом.
Через два дня он уже был в северной столице. Дела в этом мире делались быстро, не то, что в феодальной Москве. Там любили поволынить! А здесь путь от задумки до начала реализации мог уложиться в несколько дней.
Погрешность ленинградского прибора была выше допустимой, и инженеры завода не знали, что делать. Он, имея уже опыт, проконсультировал их. Его идея применить ультразвук для уменьшения трения оси произвела фурор.
В Москву возвращался, радуясь, что прежние труды не пропали втуне. А вернувшись, предложил студенческому КБ заняться конструированием целого ряда нужных для обороны страны приборов, пока ещё не изобретённых, но за которые он бы взялся, работая на базе этого КБ.
– Нельзя, – сказали ему. – Мы простое студенческое конструкторское бюро. А в этом деле должна быть секретность! Ничего себе, на оборону работать.
– И какие проблемы? – возразил он. – Нет такой секретности, которую не смогли бы обеспечить большевики. И комсомольцы.
К Новому году были составлены планы; отправлены куда следует извещения о готовности студентов участвовать в создании новых приборов; а главное – было получено разрешение Особого отдела. И началась запарка. Даже в зимние каникулы Лавр пропадал в КБ или вёл переговоры в Наркомате обороны. А первый реальный заказ поступил – чего он никак не ожидал – от Генеральной прокуратуры СССР.
Лёня Ветров явился в КБ без всяких формальностей – благо, хоть в дверь постучал.
– Гой еси, добрый мо́лодец! – обрадовался Лавр. Он пребывал в одиночестве, а тут – прямо подарок, старый знакомый. – Как ты сюда прошёл? Без звонка, без пропуска?
– Это вуз, а я студент, – удивился Ветров. – Предлагаешь сразу перейти на «ты»? Я не против, легче будет разговаривать. Меня зовут…
– Молчи, молчи! Тебя зовут Лёня Ветров, и ты пришёл от самого товарища Вышинского, чтобы заполучить здесь детектор лжи. Как поживает Андрей Януарьевич?
– Но каким чудом?! – Ветров нервно огляделся. – Вы тут что, уже изобрели прибор, читающий мысли? Это было бы куда интереснее детектора лжи.
– Твои мысли я читаю, как открытую книгу. Прокурор ждёт нас через три часа, и ты сейчас предложишь мне быстренько посчитать, сколько нужно времени и денег на работу.
– Да, посчитать попрошу, а прокурор нас не ждёт, потому что он занятой человек, и такими пустяками не занимается.
– Ой, как жалко, что я не увижу его строгий стол с прекрасной чернильницей и маленьким флажком, и портреты за спиной, и не посижу на скрипучем стуле. Слушай, а зачем он поставил для посетителей такой стул? Чтобы они в его присутствии боялись шелохнуться?
– Откуда… Что происходит? Неужели ты бывал у Януарьича в кабинете?!
– Ладно, не будем отвлекаться. Давай, излагай свою версию.
– Да ты сам всё знаешь! Я просто теряюсь. Но, если коротко, суть в том, что вся страна, от малого до старого, ждёт и требует одного: изменников и шпионов, продавших врагу нашу Родину, расстрелять, как бешеных псов!
– Так, так, – поощрил его Лавр.
– Но мы не можем переступать через законность. А они, враги народа, юлят, не говорят правды. Для этого и нужен прибор, который помог бы определять, врёт подозреваемый, или нет. Андрей Януарьевич узнал, что за Западе такой уже есть, а я как раз увидел в газете статью о вашем КБ.
– Очень интересно! Ни в какой газете не было статьи про наше КБ.
– Было. В газете «Щит и меч» Главного управления государственной безопасности НКВД СССР. Там есть рубрика о полезных технических новинках. Плохо ты читаешь мысли, Лавр Гроховецкий.
– Надо же! Каких только газет не выходит в нашем Отечестве.
– А теперь твоя очередь: рассказывай, что тебе известно о таком приборе.
– Мне известно многое. И тебе, думаю, тоже, – ответил ему Лавр, прикидывая, что всё-таки придётся объяснять заново. – В экстремальной ситуации в организме человека иначе протекают некоторые физиологические процессы. Пульс, модель дыхания, потоотделение и прочее. В Западной Европе уже лет пятнадцать работают над прибором, который улавливал бы эти изменения, сравнивал с образцом нормального поведения организма, и позволял определить реакцию человека на вопросы.
– Вы – конкретно ваше КБ, можете сделать такой же прибор?
– Можем. Но! Придётся подключить Институт мозга и НИИ физиологии. Что им надо будет делать – напишу, и завтра передам. Расходы подсчитаем по спецификации на материалы и смете трудозатрат, а их я тебе составлю… ну, скажем, к завтрашнему вечеру. Нет, лучше давай договоримся на послезавтра. Идёт?
– Слушай, Гроховецкий, ты классный парень! Схватываешь на лету, читаешь мысли, и говоришь, как по писаному.
– Будет тебе! Я просто экономлю своё время.
– Тогда давай сэкономим и моё. Зачем мне тратить его, выясняя, откуда ты меня знаешь, кто тебя информировал о заказе Вышинского, кто описал обстановку его кабинета… Правда, будет лучше, если ты мне сам всё это расскажешь?
– Нет, Лёня, лучше не будет, уж ты мне поверь. Я точно знаю. Может быть, позже кое-что расскажу – и то, сначала посмотрю на твоё поведение.
– …А ещё я работала с Марией Лобановой! – рассказывала Лина. – Взяла у неё интервью, и фотографировала. Снимки будут готовы послезавтра. Главный редактор сказал, что она актриса малоизвестная, зачем о ней писать. А я ему отвечаю: а зачем писать об известных? Что в этом интересного, повторять про одних и тех же?
– Правильно, правильно, – похвалил её кинодеятель Лев Ильич Иванов. Он пришёл в гости к её маме, Дарье Марьевне, и теперь они вместе с Лавром пили чай с пирожными, которые принёс кинодеятель.
– А твоя-то мама скоро будет? – спросила Лавра Дарья Марьевна. – А то, гляди, не хватит ей пирожных.
– Мы ей отложим, – предложила Лина. – Правда, Лев Ильич?
– Да, да, конечно.
– У мамочки в библиотеке новое поступление книг, – сказал Лавр. – Весь день разбирали. Через полчаса, думаю, будет.
– А про редактора, Ангелочка, я тебе вот что скажу, – продолжал кинодеятель свою мысль. – Ты ему напомни, что ЦК ВЛКСМ принял постановление о работе с молодыми. Надо активнее пропагандировать творчество молодых.
– А точно! – спохватилась Лина. – Он же сам стал печатать мои статьи из-за этого постановления! Ой, хитрец. Значит, доверил практикантке серьёзную работу, и вроде как выполнил указание сверху. А что оно относится не только к его кадрам, и забыл.
– Ничего он не забыл, – сказала Дарья Марьевна. – Просто привык работать по старинке. Чем больше звучных имён, тем лучше. Вот такие редакторы и выстраивают в представлениях народа схему, где сверху – таланты и гении, а о тех, кто вышел из народа, говорить им некогда. А на деле, может, эта твоя Лобанова станет звездой первой величины.
– Да, мама! Когда она играла в ленинградском Театре драмы и комедии, ей давали только роли служанок! И в «Гамлете», и в постановках по Чехову играла роли второго плана. А когда её сманили в кино, на ленинградскую студию, уже доверяли большие роли!
– Я её не помню, – сказала Дарья Марьевна.
– Принесу готовые снимки, вспомнишь, – заверила Лина. – Она играла в «Трактористах» простую колхозницу, а теперь, говорят, Пырьев на неё глаз положил, зазвал в Москву и скоро, может, главную роль даст.
– Ну, если Иван Александрович глаз положил, и она правильно это поймёт, и не будет кочевряжиться, то наверняка он ей главную роль даст, – со значением сказал Лев Ильич.
– Ой, не верю я вашим россказням, Лев Ильич, – отмахнулась Дарья Марьевна. – Всё-таки он крупный режиссёр.
– Он не только режиссёр крупный, он и ходок тоже крупный! – хохотнул Лев Ильич. – На студии про его повадки все знают. Неукротимый мужчина, этот Пырьев.
– А что Лобанова про него сказала? – полюбопытствовала Дарья Марьевна.
– Ничего, – пожала плечами Лина. – Я и не спрашивала. Мы же с ней об искусстве говорили. Это вы о другом, постороннем… Хотя, она рассказала о потустороннем! Не для интервью, а так, к слову. Оказывается, в 1934 году у них в театре завёлся призрак. Ходил в салопе Офелии из «Гамлета» Шекспира. А перед самым убийством Кирова она, то есть не Офелия, а Мария Лобанова, сама видела Смерть с косой!
– Что? – встрепенулся Лавр. – Что там было перед убийством Кирова?
– Смерть бродила по театру! И знаете, что Мария сказала? Они с одной девушкой сидели вечером в буфете, открыли форточку – так эта Смерть пришла, форточку закрыла, и чихнула два раза! Вот это сюжет!
– И что, убила их всех вирусом гриппа? – иронически спросил Лев Ильич.