Молодые сотрудники притихли, поражённые тем странным фактом, что в честь Владимира город Петра называли Ленинградом. Биркетт воспользовался наступившей тишиной и попенял Хакету:
– Вы, как всегда, полковник, не учитываете, сколь крепки в нашей стране традиции. В лаборатории с первых дней её создания работают только британцы! И только мужчины. Мы чтим традиции!
– Да? Интересно. А я наблюдаю новую традицию: каждый раз вы меняете свои взгляды на традиции. Помню, совсем недавно вы обожали … … [цензура: разноцветных людей]. Обязательно отражу это в своём отчёте.
– А я наблюдаю, Хакет, что вы с каждым тайвингом всё хуже формулируете свои утверждения. Вы пользуетесь ненаучными категориями: «каждый раз», «в прошлый раз». Что за младенческий лепет? Вам бы следовало придерживаться научных определений, принятых в Темпоральной лаборатории!
– Cad е́ seo?[103] – каркнул полковник.
Биркетт пояснил:
– Вы сказали, что доктор Глостер исчезал из реальности. Когда? В какой версии истории? В её первой или второй вариации? А в какой модификации этих вариаций я придерживался иных взглядов на традиции?.. Вы обязаны быть точным!
Тут уже удивился о. Мелехций:
– Не ожидал, профессор, что вы сумеете настолько формализовать историю! Раньше этого не было.
– Как понимать это ваше «раньше», сэр? «Раньше» в нашем варианте реальности, или речь о варианте, который был до этого, и чем доказывается, что «раньше» был тот, а не этот, и по сравнению с чем?
– Ха! Ха! – загрохотал полковник. – Не пытайтесь выглядеть умным, Биркетт. Чтобы разобраться в ваших версиях, нам с отцом Мелехцием надо понять, куда мы попали. Сначала расскажите нам про нынешнюю геополитическую ситуацию! Про позицию Англии в ней! И тогда мы вам сообщим наше мнение о вариациях и модификациях.
– Господа! Господа! – похлопал в ладоши доктор Глостер. – Пройдите в мой кабинет. А вы, – обратился он к сотрудникам, набившимся в операторскую, – возвращайтесь на свои места, и – работать, работать, работать!
– Поскольку вы забыли, что такое советский Ленинград, – обратился о. Мелехций к доктору Глостеру, – то, значит, Советского Союза больше нет?
– Да, его нет, и очень давно. Сколько, профессор?
– Эта больная русская империя распалась в 1991 году, – припомнил Биркетт. – Я был совсем молодым. Все только об этом и говорили в то время.
– А когда мы отправлялись на задание – отсюда же, из нашей лаборатории, сегодня – та империя была вполне здоровой, – сказал о. Мелехций. – Значит, мы правильно рассчитали возможные изменения.
– Если коротко: каким было задание, и что вы сделали? – спросил директор Глостер.
– Мы организовали убийство коммунистического лидера Кирова в 1934 году. Если бы он остался жив, СССР существовал бы до сих пор.
– Киров? – директор посмотрел на Биркетта. – Он нам известен?
– Да, его в 1934 году убил оппозиционер Николаев.
– Вот, вот. Николаев, – усмехнулся Хакет. – Мы обработали его в пивной.
– Прекрасно! Значит, этот эпизод – заслуга нашей лаборатории! – обрадовался Сэм Бронсон. – Будет, чем похвастаться перед руководством страны.
– Не ради хвастовства работаем! – распушил седые брови Биркетт. – А ради славы Британии.
– Однако нас чаще ругают, чем хвалят, – заметил Глостер, – и лишний раз доложить, что у нас есть успехи, не вредно. Вы уж, господа, постарайтесь, чтобы ваш отчёт был готов поскорее. Мне вчера подтвердили, что плановый визит госпожи премьер-министра состоится двадцатого числа. Надо успеть обсудить все детали до её визита.
– Госпожа? – вскинулся Хакет. – Премьер-министр?.. – он опять захохотал и обратился к товарищу по недавнему путешествию в прошлое: – Послушайте, отец Мелехций, мне кажется, что из всех исторических перемен лучше всего нам с вами удаётся смена британского прави…
– Сэр! – оборвал его о. Мелехций, и произнёс резкую фразу на непонятном языке.
– О, да, – изменил тон полковник. – Я в восторге, что нас посетит столь высокое лицо, её превосходительство госпожа премьер-министр. А теперь простите, нам пора удалиться, чтобы написать отчёт, – и он, будто находился при мадридском дворе XVI века, стал прощаться, размахивая руками, кланяясь и отставляя в стороны ноги.
– Пусть нам принесут краткое резюме истории человечества за последние сто двадцать лет, – произнёс о. Мелехций, вставая. В его голосе опять прозвучал начальственный металл.
– И кружечку лысого русского пива[104], – присовокупил полковник Хакет.
Следующая неделя выдалась очень суматошной. То, что писали в своих отчётах двое вернувшихся тайверов, сразу шло в обработку. Спецы лаборатории сравнивали «старую» и «новую» версии истории, отмечали изменения в судьбах людей и стран, искали закономерности, готовили доклады. Особый интерес вызвал феномен репрессий, развернувшихся после убийства Сергея Кирова, которых не было в предыдущей версии.
Но случилось и нечто необычное: вскоре после outcrowding’а Хакета и о. Мелехция к воротам пришли несколько посторонних лиц, утверждавших, что они – сотрудники лаборатории, отправленные отсюда в прошлое.
Отец Мелехций подтвердил, что да, для бо́льшей точности в восстановлении «старой» истории одновременно с ними послали в разные века пятерых историков.
Вернулись четверо. По их рассказам, все они вели обычную жизнь в «этой» реальности, и вдруг очнулись кто где, дома или на работе – с новой памятью, забыв, чем занимались до того. Все «вернувшиеся» испытали настоятельную необходимость ехать в Оксфорд. Все знали один другого, могли назвать по именам руководителей лаборатории, но многих других здесь – тех же, кто не был известен полковнику Хакету и о. Мелехцию, видели впервые.
Их усадили за написание исчезнувшей истории.
Ещё одного, пятого, по имени Джон Смит, нашли по наущению о. Мелехция. Оный Смит в тот же день, что и остальные, «проснулся» с новой памятью, но не поверил ей, а решил, что сходит с ума. Чтобы разубедить самого себя в этом прискорбном факте, стал записывать всё, что с ним якобы приключилось: как его пригласили на работу в Темпоральную лабораторию, каковы там правила и порядки, и чем он занимался. Особо подробно он описал, как «ходил» в прошлое.
На самом деле Смита в этом мире знали, как креатив-менеджера международной рекламной корпорации Dentsu Aegis Network! Но когда его коллеги умоляли его вернуться к рекламным проектам, он им тоже не верил, и только отмахивался.
Он решил, что Господь бог подталкивает его к написанию научно-фантастического романа, и за неделю набарабанил чуть ли не сто страниц. Даже зашёл на сайт одного интернет-издательства с вопросами о порядке размещения и распространения текстов и получения гонораров. Тут-то к нему и явились те, кого он считал за плод своего больного воображения, а именно агенты той самой Темпоральной лаборатории.
Свой неудавшийся «роман» Смит переделал а отчёт, в котором повествовал, как, попав в VIII век, сначала жил на севере России, потом пошёл на юг, зимой сделал буер и отправился на нём по льду Москвы-реки. Даже вспомнил, что раскалённым гвоздём выжег на спинке саней буквы RB, первые буквы фразы «Rule, Britannia!».[105]
Он должен был найти в низовьях Москвы-реки русского ходока, жившего в городе Коломна. К сожалению, по прибытию на место буер влетел в полынью. Сначала одежда держала Смита на плаву, он пытался выбраться на лёд, а потом… всё. Дальше у него воспоминаний не было.
Закончив отчёт, он по утрам надиктовывал в микрофон историю того мира, откуда отправился в тайвинг, а вечерами писал очерки о жизни древних племён русского Севера с характеристиками их вождей для нужд будущих путешественников в прошлое.
Четверо из семи вернувшихся тайверов были не оперативниками, а профессиональными историками. Отправка их в тайвинг не имела другого смысла, кроме того, что, вернувшись, они могли точно рассказать, какие изменения произошли в истории. Теперь каждый из них максимально полно, даже с эпизодами из судеб исторически важных фигур, изложил ту историю Советского Союза, какой она была без такого события, как убийство лидера Ленинградского обкома ВКП(б) Кирова. В их версии политические репрессии второй половины тридцатых годов носили «точечный» характер, как и в предыдущие полтора десятка лет, причём наказывали не за «политику», а за конкретные преступления, разбирая дело в суде.
В новой версии репрессии приобрели массовый характер. Людей сажали в тюрьмы, а то и казнили вообще без вины. Дела часто рассматривали во внесудебном порядке. Вдохновителем и организатором этих безобразий наука история «этого мира» однозначно называла дядюшку Джо, то есть товарища Сталина.
Сравнивая версии, историкам удалось подготовить максимально лестный для лаборатории доклад: теперь было, чем порадовать высшее руководство страны.
Доктор Глостер не мог нарадоваться, но в среде историков гремели споры. Учёные собирались по двое, по трое, а иногда и бо́льшими компаниями и уедали друг друга. Если «местные» абсолютно верили, что репрессии в СССР организовал Сталин, то четверо «вернувшихся» и примкнувший к ним Джон Смит не могли поверить в такое объяснение. Они в своём «параллельном» прошлом учили совсем другую историю: ту, в которой Сталин был великим победителем гитлеризма.
– Какое наивное толкование событий! – сказал один из них, мистер Крендлл, когда во время five o’clock’a[106] опять заговорили о советском вожде, как о террористе.
– Сталина превратили в жупел[107], – подтвердил второй, мистер Мюррей, причём слово «жупел» он произнёс по-русски.
– Это ещё что такое? – спросил Историк Первый.
– Brimstone, – предположил профессор Биркетт.
– Bogey, – не согласился мистер Мюррей, знаток русского языка.