Сначала она отнекивалась, не хотела ничего говорить, но он её убедил: мол, меня расспрашивают, и что же я, как баран, так и буду в этом деле дураком?
Оказалось, действительно, объявился её бывший муж. Подкараулил во дворе. Он теперь с другой фамилией. Работает в представительстве фирмы из Детройта, что в Америке. Будто их фирма консультирует Советское правительства по строительству заводов: тракторных, автомобильных и ещё каких-то, она не запомнила. Работает в Союзе уже два года, и решил навестить. На кой он ей чёрт нужен. Извинялся, что не приходил раньше. В Москве бывал редко, говорит, а всё на Урале, или в Сибири.
Самое главное, хвастался, как много иноспецам платят денег, и как вообще хорошо жить в Америке. Предлагал ей уехать с ним, взяв Ангелину. Потому что он благородный человек, а тогда, ещё до рождения дочери, обстоятельства заставили его бежать, и он не мог оказывать им помощи, но теперь срок его командировки подходит к концу, они уедут вместе, и всё будет по-другому. Деньги совал.
Она отказалась и от эмиграции, и от денег. Как чувствовала, что будут неприятности. Её уже вызывали к заместителю наркома, и там был какой-то инспектор, выпытывал про бывшего мужа. Неважно, что он сменил фамилию: они знают, кто он на самом деле.
– Инспектор – такой слегка плоский, а когда улыбается, зубы торчат? – спросил Лавр.
– Да, – засмеялась она. – Похожий портрет. Его фамилия Цындяйкин.
– А! Мне он сообщить своё имя отказался, собака.
– Мне тоже, – задумалась она. – Просто замнаркома его по фамилии назвал, а он его после этого прогнал.
Они сидели в его комнатке. Когда в прихожей зазвонил телефон, трубку сняла баба Нюра. Крикнула:
– Лаврик! Это тебя! Какой-то мужчина.
Звонил Ветров, говорил озабоченным голосом.
– Надо встретиться, – сказал он. – Ты завтра когда свободен?
– С четырнадцати ноль-ноль! – отрапортовал Лавр. – Суббота же. В КБ надо совещание провести, и домой. Что, есть новости?
– Есть. У тебя.
– Смешно! Ладно, завтра объяснишь. Где встретимся?
– Я сам тебя найду.
Ветров действительно нашёл его сам – в автобусе 22-го маршрута. Хлопнул по плечу, шепнул:
– Это я.
Лавр обрадовался:
– Вот те здрасьте! Какая встреча!
– Тихо! Проходи к дверям, сейчас выходим.
– Вроде рано?
– Выходи.
– Слушай, давай до дома…
– Пошёл! – зло шепнул Ветров. – Пройдёмся, поговорим.
Они вышли, двинулись вниз по Покровке.
– Я от института за тобой шёл, – сообщил Ветров.
– Чудак! Подошёл бы сразу, и уже бы поговорили. Чего ты вдруг таинственность на себя напускаешь? Ведь я…
– Говори тише. Я от института проверял, нет ли за тобой хвоста.
– Чего нет?
– Слежки нет. Но для надёжности лучше подстраховаться. Вот и вышли раньше. Вдруг они тебя там ждут.
– Что за дела? Кто меня ждёт?
– У тебя проблемы, Гроховецкий. Ты почему вчера опоздал на первую пару?
– А, ты об этом. Нелепость какая-то. Недоразумение.
– Рассказывай.
Лавр, наплевав на запрет, рассказ всё, как было. Как участковый надул его, зазвав к себе. О чём спрашивал его наглый незнакомец, и как хитроумно Лавр ему отвечал. Как он из-за этого опоздал в Бауманку, и как за это опоздание его отчехвостил секретчик Тюрин. Завершил словами:
– Этот тип мне не представился, но я знаю, что его фамилия Цындяйкин.
– Откуда знаешь? – вскинулся Ветров.
– Он ещё и соседку мою расспрашивал. Она знает его фамилию.
– Рассказывай про соседку.
Тут Лавр задумался. Дарья Марьевна ничего плохого ему никогда не делала. И если она не желает, чтобы кто-то знал о её графском происхождении, то не ему её судить. Но, с другой стороны, Цындяйкин-то уж точно об этом знает. Так почему бы не узнать и Ветрову?.. И он рассказал.
– Час от часу не легче, – прокомментировал Ветров. – За тебя, Лавр, всерьёз взялись.
– А что такое?
– Тебе лучше не знать.
– Да иди ты! – заорал Лавр. – Это моя жизнь! Настоящая! А мне все тыкают, что мне о ней знать нельзя!
– Тише. Лучше признайся: ты хоть что-то подписывал этому, как его?
– Нет. Да он и не предлагал.
– Фу-у… Хоть это слава богу. Значит, месяц или два у нас есть. Пойдём к тебе домой, хочу посмотреть на твою соседку.
По пути Лавр стал расспрашивать, что предпринято по делу крейзи-Джека.
– Нашли всех фигурантов, – нехотя сообщил Ветров. – Действительно, и у Чемберленов, и у Френчей есть мальчики и девочки подходящего возраста. Они ещё не знакомы друг с другом. У молодого Чемберлена был роман с красоткой актриской, но они в последний месяц охладели друг к другу. Наш человечек устроил вечеринку примирения, чтобы они наконец поженились. Это сорвало бы женитьбу Чемберлена на девице Френч, и поломало бы всю схему, но ничего не вышло. Они только ещё раз разругались.
Лавр внёс несколько предложений, как надо вести дело, но Ветров их не одобрил.
– Пойми, Лавр, такие акции можно проводить только в рамках оперативных планов. А работа по твоей теме – побочная. Да, нас интересуют министры английского правительства, в том числе Галифакс. Молодой Чемберлен ему близок. Поэтому, когда мы пытаемся помирить его с подружкой – это нормально, ведь нашему агенту надо быть ему полезным, завоёвывать доверие. Но срывать его знакомство с кем-то, это извини. Только с разрешения очень высокого начальства. А у нас нет оснований, кроме твоих слов.
– Но они познакомятся на гастролях балета Большого театра!
– Это я уже слышал!.. Но подумай сам: что мы имеем? Сумасшедшего изобретателя не существует, он даже ещё не родился. Вредным будет его изобретение для нашей страны, или нет, и будет ли оно вообще, неизвестно! Даты гастролей Большого театра не согласованы, а в связи с нападением Германии на Польшу вообще непонятно, состоятся ли они. Что за призрака якобы видели в день убийства Кирова? Неведомо! Лично я той девице из ленинградского театра не верю. Говорит, то была Смерть в образе какого-то шекспировского героя. Но, знаешь, незамужним девицам её возраста кто только не мерещится: то суженый, то ряженый, то принц на белом коне с алыми парусами.
– Да, но Галифаксы-то и Чемберлены существуют! Когда у них родятся дети, будет уже труднее исправить…
– Пока у них не только нет детей, а они даже не знакомы. Кроме твоих слов, которые невозможно проверить, ничего нет. Кто даст разрешение убивать ни в чём не повинных англичан? И кого из них? И за что?
– Как, убивать? Ты спятил?
– А что делать-то? Что? Ты сам не знаешь. Неужели, дождавшись, когда они купят билеты в театр, остановить их у входа, попросить огоньку, и незаметно вколоть снотворного? А вдруг эти парни не курят. Или пригласить выпить? А вдруг они не пьют. Хотя нет, пьют. Или набить Чемберлену морду, чтобы он постеснялся идти в зал?
– Да, смешно, а ведь это лучшее решение.
– Не знаю, не знаю, Лавр. Хотя… Если очень-очень высокое начальство поверит в твои выдумки, то тогда…
– Что?..
Они дошли уже до его дома, и Лёня не ответил. Поднялись в квартиру, а там новость: приходил участковый, проверял у всех документы. А в квартире посторонняя – Мими. Сказала, что в гости пришла к Пружилиным. Вроде обошлось, но что дальше будет? Фамилию-то он записал, а её муж, бывший дипломат, расстрелян как враг народа. Не сходить ли в органы, чтобы выяснить, как ей дальше жить?
– Ехали бы вы, голубушка, в Сибирь, – посоветовал Ветров. – И чем быстрее, тем лучше. Прямо сегодня. И сидите там тихо.
– Ах, меня здесь теперь ничто не держит, – сказала Мими.
Потом Ветров уединился с Дарьей Марьевной, но о чём они говорили, никто не слышал. Затем он ушёл. Что намерено сделать его высокое начальство, чтобы деды-бабки математика крейзи-Джека не сумели бы познакомиться, он Лавру так и не сказал.
Ленинград, 1940 – сентябрь 1941 года
– Вообще я сильно удивлён, – вполголоса говорил новый постоялец. Его только вчера поселили в их спальню. – Хорошие кровати, постельное бельё, тёплые одеяла – ну, прямо санаторий. Мне выдали костюм! Галстук! Ботинки! – он указал на эти ботинки, стоящие под кроватью, и, нервно оглянувшись на дверь, добавил шёпотом:
– Даже не думал, что такое может быть в тюрьме! И кормят, будь здоров.
– Ты зря шепчешь, – лениво сказал самый старший из них, Яков Прохорович. – И охраны не бойся. Они в спальню заходят, только когда здесь никого нет. Тумбочки проверяют, смотрят, чтобы под матрасами чего запрещённого не было. А когда мы здесь, то мы хозяева. И смотрят, чтобы к нам вольняшки не заходили.
– Вольняга сюда и так не пойдёт, – сказал ещё один член их компании, Николай Сурмин. И рассказал, что сделают с вольнонаёмным сотрудником, если он передаст заключённому что-нибудь с воли.
Новичка – его звали Сергеем, и был онспециалистом-металловедом, эти вопросы пока не интересовали. Он думал о себе.
– За что? – страдал он. – Почему? Я нормально работал! Вдруг схватили, и сюда!
Все невесело засмеялись: каждый прошёл эту процедуру.
– И говорят, что работа здесь – та же самая, что я делал в институте! Только в тюрьме! Зачем?! Не понимаю. Они что, решили на моей зарплате сэкономить?
– Нет, – сказал Лавр. – Зарплата здесь такая же, как и на воле. Правда, купить мало что можно, и только в тюремном ларьке. Зато сумеешь накопить.
– Кстати, про охрану, – продолжил свою мысль Яков Прохорович. – Кроме этих, в коридорах и на входах-выходах, есть ещё охрана периметра ОТБ[114], и говорят, ещё посты наблюдения на смежных улицах. Так что даже не думай бежать. В лучшем случае застрелят, а в худшем – попадёшь туда, где тебе никто не подарит галстук и ботинки.
– Я не думаю бежать. Я понять хочу! Обвинили, что я навредил промышленности, рекомендовав к внедрению сплав номер А12, а не более дешёвый и прогрессивный А17. Но ведь тогда прогрессивного-то сплава ещё не было! Его создал я сам