после! А меня за это посадили. Это же бред.
– Ой, не пытайся понять. У них нет логики, – проворчал кто-то. – Мне тыкали в нос мои чертежи угольной машины для горизонтальных выработок, и доказывали, что, конструируя её, я планировал прорыть туннель в Польшу. Судья поверил!
Лавр обитал здесь уже почти два года. Поехал от их студенческого КБ в срочную командировку в Ленинград. Приехал. Покинув Московский вокзал, шёл по Невскому проспекту, щурясь на не по-зимнему яркое солнышко. Подошли двое, предложили подвезти до завода. Но вместо завода привезли в тюрьму.
Обвинения предъявили такие же смехотворные, как и остальным сидящим здесь. Хотя… Не до смеха, когда тебе «шьют» вредительство. Будто он, Лавр, сознательно «расхолаживал» комсомольцев, доказывая ошибочность пути построения социализма.
Основной уликой был протокол общего собрания комсомольцев МВТУ им. Баумана. Обсуждали на нём – за полгода до ареста! – решения съезда партии по индустриализации, и Лавр выступил за необходимость учёта ресурсных пределов. Он-то, побывав за свою жизнь в разных исторических эпохах, знал, как быстро меняются условия жизни людей, в том числе из-за природных катаклизмов и сокращения ресурсной базы!
Мелькавший во многих газетах лозунг «Возьмём у природы её богатства»[115] Лавра пугал. Вторжение в недра, поворот рек… Ему казалось, что люди, особенно молодые, не предчувствуют возможных катастроф. Они, выучивая марксистские тезисы о противоречии, возникающем рано или поздно между производительными силами общества и производственными отношениями внутри того же общества – были не в состоянии посмотреть шире, распространить этот тезис на отношения более высокого порядка, то есть не в обществе, а во всей живой природе. А ведь природа и есть основа производительных сил.
И это – люди, изучавшие диалектику! Читавшие Гегеля!
– Надо учитывать, – сказал он на том собрании, – что, добывая нужные для индустриализации природные ресурсы, мы обедняем природу, и загрязняем её отходами. Разрушаем почву! Кажется, что страна, добыв ресурс и произведя необходимый продукт, стала богаче. Да, это так. Но! Одновременно она стала беднее на размер этого ресурса, особенно если он не возобновляемый. А в итоге может пострадать обороноспособность.
– Ближе к теме, – предложил председатель собрания.
Лавр задумался, и заговорил о том, что хорошо знал:
– Возьмём окись кремния. Камень применяли в старинных пищалях для воспламенения пороха и выстрела, а добывали его специальные отряды стрельцов. Отдельных месторождений этого камня нет, он встречается, как вкрапление в известняках, но настоящий искристый «огневой кремень» даже там трудно найти. И как только поляки захватили хорошее известняковое месторождение к югу от Москвы, так сразу производство огнестрельного оружия встало. Вот почему, товарищи, в русской армии так долго применяли луки со стрелами! Были ресурсные пределы…
– Ты куда нас тащишь, Гроховецкий? – крикнул кто-то из зала. – В средневековье?
Председатель показал руками круг: дескать, закругляйся. Лавр торопливо, и немного путано сказал, что от каждого из нас тянутся в будущее некие нити, и оно, это будущее, зависит от того, как мы сегодня отнесёмся к природе, её сохранности.
Когда он уже шёл в зал, ему аплодировали.
Итак, он призвал действовать так, чтобы не перейти ресурсные ограничения, и сохранить родную природу. А на суде ему инкриминировали вредительство и «расхолаживание». В Ленинграде! За выступление на собрании в московском вузе!
Лавр подозревал, что какую-то роль в его судьбе сыграл Анатолий Михайлович, «секретчик» из Бауманки. Но зачем ему было бы «сдавать» Лавра?
В общем, судьба заложила крутой вираж, он оказался в тюрьме. И так же, как сегодняшний их новый товарищ, в первый же день был потрясён условиями содержания. На обед официанты – то ли вольняшки, то ли шныри из числа «простых» заключённых, одетые в белые куртки, выставляли на покрытые белыми скатертями столы тарелки с мясом, специальные плошечки с соусами… Каждому едоку подавали небольшой листок бумаги, чтобы записал, чего он желает откушать завтра: курицу, или рыбу, или предпочтёт нежнейшие сосиски. Еду подавали с пылу, с жару…
Названия «шарашка» он тогда ещё не знал, услышал его позже.
Кого здесь только ни было! Физики и химики, авиа– и судостроители, конструкторы, мастера по точной механике… Общей задачей было создание новых артиллерийских систем, в том числе самоходных пушек, орудий для флота и авиации. Секретность была абсолютная: допуск того или иного сотрудника к соответствующей документации давал лично нарком Л.П. Берия. Ничто из того, что создавалось или просто обсуждалось в этих стенах, не могло выйти за них.
В первые месяцы его пребывания здесь перемены в верхах порождали надежду, что вот-вот всё изменится. В декабре ненавистного всем Ежова сменил в должности наркома внутренних дел Л.П. Берия. Нарком юстиции потребовал строго соблюдения процессуальных норм; суды стали отправлять дела на доследование. По тюрьме циркулировали слухи, что тысячи людей освобождены… Потом надежды растаяли… в их «шарашке» послабления никого не коснулись.
Лавр здесь начинал чертёжником. В этом тоже была какая-то загадка: чертёжника могли взять из вольных местных; зачем хватать гостя из Москвы?.. Он опять возвращался к мыслям, что всё это не случайно. Кто организовал? «Секретчик» Тюрин, или «друг» Ветров? Как раз через пару дней после разговора с ним его и отправили в Ленинград.
Чертежи он здесь «подписывал», ставя штампик с тремя цифрами; такая подпись называлась «факсимиле» и заменяла подлинную фамилию.
…Через полгода его оформили конструктором.
Только через месяц Лавру разрешили писать письма на волю. Но разрешение это сопроводили целым рядом условий: можно писать самым близким родственникам, то есть мамочке. Письма милой Ко́те – Октябрине, не принимали. Ведь она ему формально никто! Принимали письма не чаще раза в месяц. Сообщать, где он, нельзя; чем занимается по работе – ни полслова. Критиковать условия содержания или суд, сказали ему, он, конечно, может, но нет смысла, потому что после такой критики условия могут сразу измениться… и не обязательно в сторону улучшения.
Сдавать письма следовало в открытых конвертах. Заклеит их за государственный счёт специальный цензор, предварительно просмотрев на предмет ошибок. Причём за государственный счёт вскрывали также конверты, пришедшие с воли!
Ещё через месяц ему разрешили посылать домой денежные переводы. Он, конечно, стал посылать: зарплата была неплохая, а покупать в ларьке нечего. Там продавали туалетное мыло, одеколон, лезвия для бритья, носки и носовые платки, конверты и карандаши, конфеты и папиросы. Жили на всём готовом, а курить Лавр так и не научился.
Мамочка быстро освоила правила конспирации. Так, в первом же письме сообщила, что «соседка вышла замуж и уехала». Сиди, ломай голову. Ведь у них было три соседки. Ясно, что речь не о бабе Нюре. Замуж вышла или Дарья Марьевна, или Ангелина. Скорее, Дарья. Ангелину мамочка назвала бы «дочь соседки».
Действительно: из следующего письма он узнал, что «дочь соседки» устроила в одной из комнат настоящую фотолабораторию. Хотя она работает в газете (название не было упомянуто) и могла бы проявлять плёнки и печатать снимки там. Фотографии, сделанные «дочерью соседки», были якобы вложены, но в конверте их не оказалось.
«Заходила твоя подруга». Это наверняка об Октябрине! И заходила она, конечно, в библиотеку, а не домой. Он её ни разу домой не приводил, чтобы зря не бесить Лину.
«Дядя Ваня покинул нас навсегда», сообщила однажды мамочка. «О нём позаботились». Лавр сообразил, что деда подвёл его длинный язык. Не в чести оказались «старые большевики»!
«В библиотеке небольшое поступление книг»…
«Баба Нюра совсем постарела»…
– Задачи, которые ставят перед нами партия и правительство, – вещал начальник Бюро Герасимов С.С., – в том, чтобы в количественном отношении нашей продукции было бы достаточно на главном театре военных действий! Это, во-первых. А во-вторых, граждане учёные и конструкторы, в том, чтобы в качественном отношении мы достигли бы превосходство над противником по двум-трём стратегическим видам вооружений! А именно: по авиации, артиллерии и танкам. Мы с вами отвечаем за артиллерию. Так давайте же не подведём родную страну…
Лавр и слушал, и не слушал. В отличие от всех, содержащихся в этом учреждении, он иногда попадал «на волю». Вот и прошедшей ночью окунулся в прошлое, провёл там лет двадцать, и пока ещё не вполне освоился в своей подлинной реальности.
Ленинград давал для путешествий в прошлое совсем иной набор вариантов, нежели Москва. Добраться отсюда до Персии практически невозможно, зато Европа – недалече. Правда, прежде, чем попасть куда-то, требовалось легализоваться на «берегах Невы»! Население – маленькие семьи рыбаков и племена охотников, им не интересовались. Но авантюристы со всей Европы, шныряющие здесь в поисках янтаря, или воины, ищущие богатства и рабов – эти сразу замечали, если появлялся чужой, тем более голый.
Лавр предпочитал жить тихо, как простой рыбак-охотник. Однажды ему это удалось в полной мере. Ушёл подальше от моря, туда, где сосновые леса. Сделал себе луки и удилища, и даже каменный топор; поставил избушку, добывал шкуры на зиму, чтоб не мёрзнуть. Иногда его навещали боязливые соседи, такие же как и он дикари. Он подарил им лук, каких тут ещё не умели делать, а они привели ему жену. Неплохо пожил…
Второй раз угодил в самый разгар чудовищного наводнения. Спасался на верхушках деревьев, еле выплыл – благо, вода ещё не шла обратно, а то бы утащило его в море с концами. Выплыв, примкнул к небольшому шведскому отряду, стал в нём «общим рабом», попал в Швецию, а там оказалось множество племён, и все с разными языками. Прижился он при дворе предводителя того отряда, с каким бродил до этого у Финского залива, и наблюдал грызню разных племён, которые не могли решить, подчиняться им или нет новому королю Юхану. Многие говорили, что его отец Густав из Смоланда объявил себя королём не по праву, а самому бы Юхану не то, что королём Швеции, а даже князем Гёталанда негоже быть. И не признать ли верховным владыкой кого другого? – и каждое племя предлагало своего…