[162], просчитывал всё, даже выражение чувств.
В первых числах июня 1944 года он уже был в Крыму. Сначала занимался ремонтом техники в Керчи, в подразделениях, занятых работами по очистке жилой зоны и ближних земельных угодий от мин. Чуть ли не след в след за бойцами-минёрами шли местные жители, быстро восстанавливая свои огороды.
Но вскоре командование решило, что использовать такого специалиста на ремонте несложной, в общем-то, техники, нерационально. И перебросили его на энергетику; поручив восстановление электростанций. Когда приехала Лена с малышом, он уже работал в Севастополе.
Город стоял пустой. Уж в чём немцы преуспели, так это в уничтожении населения. Во всём Крыме осталось меньше полумиллиона человек! Центр выдал ближайшим областям директиву по переселению отдельных семей в Крым; русские области переселяли в соответствии с нормативами, а власти Украины волынили и хитрили.
– Представь, Лавр, – с весёлым удивлением говорил комендант Севастополя, – с Одесской области и Херсонщины нам шлют почти сплошь русских, греков и евреев! По сути, насильно выселяют. Украинцев придерживают. Будто не в одной стране живём…
Занимаясь основной работой, участвуя постоянно в субботниках по расчистке города от развалин, заботясь о семье, Лавр находил время для общения с археологами, небольшие группы которых уже здесь появились. Поскольку работали они тоже по заданию советского правительства, никто не мешал Лавру в свой выходной помогать им.
Вблизи Севастополя на нескольких точках копала группа профессора Скворцова. По его рассказу, в период оккупации немцы искали на полуострове следы древнегерманского племени го́тов, что дало бы им основание присоединить Крым к Германии. А некая Аненербе[163] искала магические предметы шаманов, задолго до нашей эры переселившихся сюда из Северной Африки! Якобы те умели соединять свою внутреннюю энергию с энергией космоса, и такое творили, что и представить невозможно. Даже путешествовали во времени туда-сюда!
– Дичь какая-то, – с отвращением сказал Лавр.
– Согласен с вами, коллега! – приобнял его седовласый профессор. – Но смотрите: они и вправду развернули широкие поиски. Перелопатили пещерные города, монастыри и храмы, а работами руководили высочайшие чины СС.
Однажды утром Лавр, одолжив у соседа ослика, отправился на берег моря к археологам вместе с семьёй, с Леной и пятилетним Петрушкой. Сына посадил на ослика, а ещё вьючная скотинка везла мешок с запасом продуктов и фотоаппаратами, а треногу нёс Лавр. Для Лены, сотрудницы местной газеты, этот выходной день тоже был рабочим. Она намеревалась сделать репортаж с раскопок.
– Смотрите: отсюда вдавался в море обрывистый мыс, – показывая рукой, говорил Скворцов. – Мы знаем множество мысов на побережье Чёрного моря. Мыс Меганом со следами древних строений; Ифигения тоже с развалинами; мыс Айя, где есть руины крепости; здесь недалеко – мыс Феолент, что по-гречески значит «божий». Их десятки. Этот отчего-то разрушился, остались только скалы, как торчащие из воды зубы…
Он говорил всё это не столько Лару, который и так неплохо разбирался в истории, сколько Лене. И она клюнула: отправилась фотографировать «зубы». Петя капризничал, дёргал мать за подол. Девушки экспедиции совали ему свои археологические метёлки и скребки, пытаясь увлечь поисками сокровищ, а он всё равно прятался за мамку.
– Как мы предполагаем, – снизив громкость голоса, сказал профессор Лавру, – здесь то ли с VII-го, то ли с IХ века был пещерный монастырь. Теперь его нет, но некоторые элементы остались на берегу. И мы нашли кое-какую церковную утварь и вещи обихода!..
– А что за элементы на берегу? – не понял Лавр.
– Покажу! Всё покажу! – радовался профессор. – Идёмте к раскопу!
Увидев, что там было, Лавр ахнул:
– Трубопровод! Деревянный!
– Да! Он старше, чем водопроводы Новгорода! И ведёт от родника, который здесь когда-то был, в море – а это значит, что там, за кромкой берега, жили люди. Отсюда и предположение, что был мыс. Вот вам кусок трубы.
Лавр повертел изделие в руках.
– Ага… Рубили ствол вдоль. Вынули сердцевину по всей длине. Соединили половинки… ну, наверное, используя смолу. Понятно. В торцах что-то вроде втулки. Стык замотали берёстой и скрепили медной полосой.
– Совершенно верно!
Лавр вдруг почувствовал: тянет.
– Пойду, прилягу в тени на часок, – сказал он. – Вы меня только не трогайте…
Крым, VIII век
…Уже год, как Джон Смит, тайвер английской темпоральной лаборатории, жил в монашеском пещерном городке на берегу Чёрного моря. Впрочем, «Чёрным» никто это море не называл, а говорили просто «Понт», и только некоторые моряки, знавшие другие моря, могли назвать его точно: «Понт Эвксинский».
Все насельники монастыря были беглые: из Царьграда, Эдессы, Антиохии или других мест. Они покинули Ромейскую империю, спасаясь от войска, которое громило «еретиков» по наущению имперской церкви. «Неправильно верующих» избивали, разлучали родителей и детей, монахов забирали в солдаты… Кто смог – тот бежал, так и возникла на берегу Понта новая община, а весь Устав монастыря, нигде не записанный, был таков: «Каждый верует во Исуса Христа Сына Божия, как хочет и может».
Эти монахи, в отличие от правительственных ортодоксов, придерживались христианской ортопраксии.[164] Не в тупом повторении священных текстов полагали они истинное служение! – а в добрых делах. Милосердствовать надо, а не повторять догматы, думали они. Любовь без святости лучше, чем святость без заботы о ближнем своём.
Предаваясь христианскому служению, монахи и послушники не забывали о хлебе насущном. А одним из способов снискать оный хлеб у них была рыбалка, ибо сказал Симон[165] Ему: «Наставник! По слову Твоему закину сеть».[166]
Вот и вышли однажды двое монахов в море, и закидывали сеть свою – а глядь, ниоткуда, будто с неба, но не с неба, свалился прямо в сеть их голый человек, слегка обросший бородой. И сказал им человек с неба:
– Мир вам, люди! Я пришёл с добром, и зла вы не увидите от меня.
Говорил он по-гречески, но так, что не сразу была понятна речь его…
То был Джон Смит, и сказать, что его явление поразило их – это ничего не сказать.
После вечерней трапезы, исполнив три канона с акафистом[167], в час, когда они обычно предавались разговорам, вопросили монахи его, откуда он взялся, но вопросили во тще, ибо не мог он им объяснить. Но твердил, что явился «соизволением Божиим», в чём и так никто не сомневался, ибо без Его соизволения ничто не происходит на свете.
Все знали слова Писания: «И сказал Симону Исус: не бойся; отныне будешь ловить человеков»[168], и вот, двое их рыбарей уловили человека сего. Это хороший знак! Они на верном пути!
Джон Смит, прошедший в своём XXI веке обучение правилам внедрения, больше слушал, чем говорил. Ему надо было всё хорошенько запомнить. Сколько он тут проживёт неведомо, но отчёт по возвращении писать придётся, а в этом только память поможет. И в следующие дни, когда водили его везде и объясняли, что тут и как, он мысленно сортировал информацию, поскольку знал также и основы мнемотехники.[169]
– А как нам звать тебя?
Он улыбался и помалкивал, и тут один из послушников помянул пророка Иону, коего за непослушание Богу проглотил огромный кит, а через три дни и три ночи, когда Иона раскаялся, выплюнул обратно. Чтобы глотал его кит, уловленный человек не знал, да и не видели они кита в Понте ни разу, но прозвище прилепилось, и стал новик сей в их монастыре послушником, и звали его отныне Ионой.
Всего на мысу жило, восславляя Исуса Христа, девять иноков, и ещё там были послушники, двенадцать человек. На берегу же за стеной и башней с воротами сам собой сложился посёлочек, где обитали паломники и приходящие помощники, и бывало их когда один-два человека, а когда и два десятка.
Берега мыса высокие и обрывистые, въезд в тревожные времена можно закрыть. Настоящая крепость! Келии и храм скрыты под землёй. Девять пещерок, каждая на одного инока, были выбиты в скале. Открытые к югу и не видные с берегов, зимой они не только укрывали насельников от северных ветров, но и позволяли ловить лучи зимнего солнышка. В кельях иноки жили, молились, переписывали книги… Под землёй же был и храм для общих молений, с иконами и церковной утварью.
Если инок желал спуститься из своей кельи вниз, он скидывал верёвку, а забравшись обратно, втягивал её за собой. Наверх с берега поднимались по узенькой деревянной лесенке, ужасно крутой, вбитой в скалу. Пройти по ней мог только очень тощий человек! А монахи, как убедился вскоре Джон, как раз и жили на тощах.
Кроме лесенки, было ещё подобие крана-журавля на треноге, с противовесом и длинной верёвкой. С ним мог управиться даже один человек средней силы. А ещё наверху – часовенка, она же маяк; жилища послушников; стол для трапез под навесом и хозпостройки с животиной, складами и мастерскими, в которых выполняли разные работы. А также запасные навесы и домики, чтобы в случае военной опасности на мысу могли спастись жители берегового посёлка, да и вообще любой нуждающийся в защите.
В дубовом лесу недалеко от берега имелся родник с чистой водой, и там же монахи завели небольшую купель, а на мысу была устроена большая глубокая каменная чаша для воды. Откуда туда попадала вода, Джон долго не мог понять, пока один из иноков под большим секретом не рассказал ему, что монах Базан много лет назад изготовил трудами своими водовод из стволов дерева. И так хитро попадает в него вода из родника, что враг, осадивши их крепость, никогда не догадается, что водой они снабжены надёжно.