Припомнила скупые выражения, в которых Хендрик сообщал о разводе. Все письмецо на одной страничке уместилось. Встретил другую, завязались отношения, она хорошая, а ты дрянь и не жена мне более.
Хмырь болотный, я тебе мозги вправлю! Загулял, кобель паршивый, от рук отбился. Ведь всегда до женщин падок был.
Я, конечно, тоже молодец: оставила без пригляда. Так ведь не думала, что он… Ну погулял бы тайком – нет же! Не иначе, лахудра постаралась, нашептала обо мне гнусностей.
Мама – почему она молчала?
Плотно сжала губы, утерла слезы и начала собираться. Сегодня же уезжаю. Пусть в глаза все скажет, трус!
Когда прощался, целовал, ничего не предвещало… Почему?!
Душила накатившие слезы рукавом. Плечи тряслись.
Муж меня больше не любит. У него другая, она беременна, а я – неблагодарная тварь.
Мы и не ссорились толком, всегда мирились. Хендрик зимой со мной на ярмарку ездил, бусы купил, улыбался… и уже спал с той женщиной.
Разрыдалась в голос, перемежая всхлипы проклятиями.
Может, письмо – это шутка? Хендрик не подлец, он не мог так поступить. Просто хотел напугать, чтобы бросила академию, примчалась к нему. Он же грозился принять меры. Конечно, в остальных письмах ведь ни намека на развод, мама тоже молчала. Опять же, радовался, что на лето приеду, говорил, соскучился. И я тоже…
Так, хватит распускать нюни, Агния! Из доказательств – только бумажка, мало ли в каком состоянии она писалась. Почерк опять же странный, пусть похож на почерк Хендрика. Он немного иначе петельки делает, чуть короче, и на перо не налегает, хотя в остальном как обычно. Точно, выпил, наслушался дружков и припугнул. Если бы муж действительно подал на развод, меня бы разыскал поверенный, вручил приглашение в суд. Надо у Лаэрта спросить, не приносили ли, он лгать не станет.
Более-менее успокоившись, уложила вещи. Одного узелка хватит, нечего всю жизнь с места на место перетаскивать. Перекушу – и вперед, искать попутный купеческий караван.
Боевой настрой высушил слезы.
Оставив пожитки на постели, спустилась вниз. Походя подняла подушку – нечего хорошей вещи на полу валяться!
Лаэрт божился, что никаких других писем не приходило, никто не разыскивал, слухи не распускал. Правды рассказывать не стала, хотя друг выпытывал. Прости, Лаэрт, не сейчас.
Поесть удалось в преподавательской столовой. Туда меня милостиво пустили как участницу оморонских боевых действий. Удивилась, застав за соседним столом Алоиса, а потом вспомнила: некромант на несколько дней задержался в академии.
Ксержик носом чуял неладное. А может, просто заметил опухшие веки и опущенные уголки губ. Встал, подошел и поинтересовался, с чего вдруг стала ревой-коровой. Отцовская забота проснулась? Сомневаюсь, да и поздновато. Отмахнулась, буркнув про соринку в глазу. Папаша хмыкнул и посоветовал больше гулять на свежем воздухе: «Чтобы в меланхолию не впадала». Алоис извлек из кармана шоколадку и положил на стол.
– Ешь. Поможет придумать решение проблемы. Только не лги, будто ее нет.
И все, ушел, даже не расспросил толком.
– Кто это? – глянул ему вслед Лаэрт. – По виду – маг, но не из академии.
– Он из Школы иных. Мой папаша.
Объяснять подробнее не было ни сил, ни желания.
Тем же вечером я покинула Вышград. Не одна: Лаэрт уперся рогом, не пожелал отпускать в таком состоянии. Не знаю, как объясню все Хендрику. Увидит с другим мужчиной, решит, будто изменяю, поэтому взяла с эльфа слово, что он ни в нашем доме, ни в деревне матушки носа не покажет. Лаэрт согласился, обещав сойти раньше, чтобы не компрометировать. Золото, а не друг!
Глупо, но тайно надеялась, Алоис перебросится со мной парой слов перед отъездом. Увы, он предпочитал общество магистра Тревеуса.
Посматривала по сторонам и гадала, что творится с семейным очагом. Поклонниц у Хендрика всегда было много, не удивлюсь, если одна из них оказалась ушлой девицей. Могла и письмецо написать.
Почерк опять-таки странный: похож, но некоторые буквы другие.
Поразмыслив, оправдала супруга. Он на подлость не способен. Ничего, познакомлю молодуху с острыми каблуками, а Лаэрт огненными шарами волосенки спалит. Станет тролльей невестой.
Однако внутри скреблось беспокойство, нашептывая: нет дыма без огня.
Лаэрт слово сдержал, попрощался в небольшом городке на тракте. Прежде взял оба адреса и назначил встречу на постоялом дворе. Последний сама же посоветовала – эльф приедет в наш городок при первой возможности.
Не удержалась, сначала заглянула к матери. Сердце, конечно, не на месте, но если случилось, то случилось.
Родительница обрадовалась, напекла оладий, обещала опару под пироги поставить. Только вот меня волновал Хендрик, не могла ни о чем другом думать. Да и больно подозрительно мама суетилась, глаза отводила.
– Ничего не случилось. – Вот и теперь отвернулась. – Тяжело ему без хозяйки, работает много, а так жив-здоров.
– Ма-а-м? – усадила за стол, помешала опять повернуться спиной. – Ты чего-то не договариваешь. Не надо меня щадить, говори как есть.
Но мать стояла на своем: ничего не знаю, не лгу, дочка.
Ладно, может, отчим скажет? Тот заверял: ничего дурного о Хендрике не слышал.
Успокоиться бы, отчим ведь врать не умел, только не могла, дурное предчувствие мучило.
От деревни до города двадцать верст, пока новости дойдут… В итоге всю ночь проворочалась. Из головы не шло: обманывает матушка, щадит. То взгляд отведет, то разговор на мое житье-бытье в Вышграде переведет. В итоге сговорилась с соседом, чтобы отвез в город. Заодно местные сплетни послушаю.
К счастью, подозрения не сбылись. Хендрик действительно пару раз приезжал, ничего такого не делал, не говорил. В деревне у любого забора по дюжине ушей, а у женской половины населения они и вовсе мышиный писк уловят. Словом, настроение улучшилось. Проведаю мужа, расцелую, а завтра с чистой совестью в «Спящую сову». Посидим с Лаэртом за кружечкой: я – сидра, он – пива, посмеемся над бабьими страхами.
Только авторшу письма все равно найду и волосенки повыдергиваю.
До города добралась без приключений. Никого из знакомых не встретила: ну да, час такой, не до гуляний. Отперла дверь, повесила дорожный плащ на крючок и прошла на кухню. Давненько я там не хозяйничала!
Хм, на столе лежит что-то, полотенцем накрытое, а в печи – суп. То ли в Хендрике кулинарные способности проснулись, то ли из трактира берет. Пошуровала ухватом, извлекла горшок, нюхнула: свежий, теплый еще. То есть не за деньги куплен, а тут, на кухне, сварен. Достала половник, попробовала: мясной, наваристый.
На столе холодный пирог с печенкой. Ладно, сейчас оценим, как муж в мое отсутствие ест. Только что-то по зиме у него разносолов не водилось – одни яичницы, дубовые покупные пирожки. Днем и вечером столовался у Шорта.
Пирог оказался вкусным. Хозяйка не пожалела масла.
Нахмурившись, кинулась в спальню.
Вроде все как обычно. Хендрик аккуратный, во всем чистота и порядок. Вот и сейчас кровать застелена, грязные носки на полу не валяются.
Обнюхала подушку, простыни – тоже ничего. Параноик ты, Агния, волосы ищешь, чужое нижнее белье. Муж позабавится, дурочкой назовет, только вот мне не смешно. Кто сварил суп? И пирог, он не из трактира.
Увлекшись осмотром, не расслышала, как хлопнула входная дверь. Как раз проверяла сундук с чистым бельем, когда на пороге спальни возник Хендрик. Вздрогнула и с шумом захлопнула крышку. Оправила юбку, встала и улыбнулась. На щеках горели пятна стыда.
– Приехала?
Голос холодный, нерадостный. Стоит муженек, уперев руки в дверной проем, буравит взглядом. На плече дорожная сумка, сам помятый – значит, ночью работал.
– Голодный? Я сейчас! – засуетилась, пытаясь растопить лед.
Ничего, как услышит, что я с ним до сентября, подобреет. Подскочила, обняла, поцеловала и замерла, уткнувшись в рубашку. Точно, костром пахнет. Надо проветрить, а может, и выстирать.
– Переодевайся, сейчас чайник поставлю. Я так соскучилась, так соскучилась!
Не утерпев, снова расцеловала. Только отчего он не отвечает? Губы твердые, будто чужие.
Хендрик, милый, я твоя жена, обними же, наконец!
– Агния, сядь, пожалуйста.
Оторопела от этих слов. Сердце ухнуло в желудок, ноги подкосились.
Хендрик осторожно отстранил, прошел к кровати и бросил на нее сумку. Вздохнул и лег.
– Все еще сердишься? – присела рядом и робко погладила по щеке. – Помню, ты возражал против учебы…
– Еще бы! – зло бросил супруг. – У меня не стало жены. Вбила в голову, будто станешь магичкой, наплевала на брак ради прихоти. Потешаются наверняка преподаватели над самонадеянной идиоткой. Или выгнали, наконец? Ума ни приложу, как ты сессию сдала.
Обидные слова хлестали словно плети. Впрочем, Хендрик и раньше был резок в суждениях. Пусть выскажется, остынет.
Хендрик замолчал, пристально уставился на меня. Провела рукой по волосам, поцеловала и обещала приезжать чаще. Так и распирало рассказать об Омороне, но это блюдо оставила на сладкое. Ректора Хендрик уважал, степень ответственности поручения оценит, перестанет дуться.
– Я все лето тут. Никаких книжек, никакой академии. – Ради мужа откажусь от поездки к Светане. – Ты рад?
Потерлась щекой о щеку благоверного – ничего. Странно. Ласкаюсь, а он – ноль внимания. Наконец супруг, будто нехотя, обнял, но поцелуй не вернул. Ладно, я упорная, добьюсь своего. Помиримся, заживем.
Заверяла, что Хендрик дороже академии.
– Ты не думай, я бросить могу, но разве приятно, когда рядом дурочка? Вот и хочу до тебя дотянуться, помогать во всем. Хочешь, задания на дом возьму, только на сессию в Вышград уеду?
Зависла над его лицом, слегка приоткрыв губы, – трюк беспроигрышный. Только Хендрик напрягся, отвернулся и сел.
– Агния, чайник поставь, – попросил он, – потом поговорим.
Почуяв неладное, спросила в лоб:
– У тебя кто-то есть? Я письмо странное получила. Вот.