До сих пор всё шло на редкость гладко. Я только боялся, не помешает ли моя встреча с беспризорниками выполнению задания? Я ведь проник сюда не для того, чтобы научиться, как вырывать «радикули» из рук барынек!..
Не зря мама говорила, что я «везучий». И на этот раз мне повезло. Мой сосед, потягиваясь, сладко зевнул.
— Жрать охота, — сказал он.
— Не мешало бы, — ответил я.
— Хочешь, попытаем фортуну у солдат?
— Дают?
— Когда как… Бывает, дадут, а то и по шее получишь.
— Пошли! — Более подходящего случая не мог предвидеть даже Овсянников.
— Бугай, мы с новичком прогуляемся до солдат, жратву пошукаем, — обратился мой сосед к атаману.
— Валяйте, — сонным голосом откликнулся тот.
Пошли по вспаханному полю. Уже совсем рассвело.
— Как тебя зовут? — спросил мой спутник, когда мы отошли на порядочное расстояние от костра.
— Иваном.
— А меня Миша… Только все меня Телёнком называют.
— Почему же тебе дали такое прозвище?
— За ласковость мою. У меня характер такой: лаской я беру. У одной старухи за будь здоров целый месяц прожил. Не жизнь, а лафа была. Ешь, пей — не хочу. Яичница в масле плавает, в борще жиру с палец толщиной, каша, парное молоко, хлеб пшеничный. Спал на мягких перинах. Потом тягу дал, — от сытой жизни такая тоска взяла, что хоть удавись. Старухе записку оставил: мол, так и так, благодарим за угощение. Можете не сомневаться, я у вас ничего не стащил и своим дружкам не велю вас и пальцем трогать…
— Разве дружки послушаются?
— Ещё как! Ты что, законов наших не знаешь? Братва решит — значит, амба. За нарушение смертным боем забьют.
— У меня был дружок, его Костей звали, — сказал я, чтобы переменить тему разговора.
— Куда ж он делся?
— Не знаю, кажется, к красным подался…
— Я и сам махнул бы к ним! Боюсь, не возьмут. Годы мои малые, да и ростом не вышел. — Телёнок вздохнул.
Вышли к лощине. Там расположилась войсковая часть. Кони, палатки, походные кухни, тачанки. По красным лампасам на шароварах и по высоким шапкам я догадался, что это казаки. А сколько их — полк, бригада, — не мог определить. Думал, подойдём поближе, я на глазок посчитаю лошадей, но Телёнок потянул меня в сторону.
— Ну их, казаков! Они злые как собаки — ничего не дадут, да ещё нагайками огреть могут, — сказал он.
— И что это казаки сюда сунулись, фронт-то далеко? — спросил я, надеясь выведать что-нибудь полезное.
— От красных прячутся!
— А много их?
— Целый полк! Вот там, — Телёнок показал рукой на юг, — в трёх верстах, ещё одна кавалерийская часть стоит… Вань, ты броневики видел?
— Нет!..
— Хочешь, покажу?
— Далеко?
— Совсем рядом! — Телёнок зашагал по высохшему руслу речки.
Показалась зелёная полянка, обнесённая изгородью из прутьев. У прохода стоял часовой. В конце полянки белела палатка, рядом громоздились бочки, ящики. Подальше, под скалой, стояло три броневика, выкрашенных в защитный цвет. Издали они казались игрушечными. Если бы не резиновые колёса и не стволы пулемётов, их можно было принять за ящики, в которых развозят хлеб.
Часовой преградил нам путь:
— Куда?!
— Дяденька, хлебца, — жалобно заныл Телёнок.
— Проходите!
Из палатки вышел человек в синем комбинезоне.
— Что там у тебя, Карасёв?
— Оборванцы тут, хлеба просят, — ответил часовой.
— Погоди! — Человек в комбинезоне вернулся в палатку и вынес нам полбуханки хлеба, коробку мясных консервов и два куска сахара.
— Спасибо, дяденька! — пропел Телёнок.
— Ладно, а теперь убирайтесь!
Отойдя шагов пятьдесят, мой напарник остановился и испытующе посмотрел на меня.
— Консервы съедим, а хлеб и сахар ребятам отнесём, — предложил я, поняв его мысль.
День складывался для меня удачно. Я узнал, где расположилась белая кавалерия, видел три броневика, о существовании которых наши и не подозревали. Если бы мне удалось подойти к передовым линиям и узнать расположение окопов, укреплений и артиллерийские позиции, я считал бы свою задачу выполненной. Но как подойти?
— Хлеба этого ребятам на один зуб, — сказал я Телёнку, когда мы расправились с консервами. — Давай попробуем ещё достать?
— Давай! — с готовностью согласился он.
Пошли по высохшему руслу ручья. Чем ближе к передовым, тем больше встречалось людей — одиноких солдат, ездовых. Попадались подводы, гружённые продовольствием и боеприпасами. На нас никто не обращал внимания.
Добрались до какого-то лагеря. У сколоченных на скорую руку длинных складских помещений, похожих на железнодорожные пакгаузы, суетились солдаты — грузили и разгружали подводы. Подошли к складу, — к нему только что привезли тёплые, пахучие буханки хлеба.
— Дяденька!.. Мы голодные… дайте хлебца, — начал Телёнок.
На беду, из склада вышел офицер.
— Это ещё что за явление? — крикнул он, указывая на нас.
— Говорят, голодные, — ответил солдат на подводе.
— Гони их в шею! — приказал офицер, повернулся и ушёл.
Солдат подмигнул нам и бросил буханку. Я поймал её на лету и сунул в бездонную торбу Телёнка.
— Пошли, — заторопился он.
Мне очень хотелось ещё побродить в этих местах, подойти как можно ближе к передовой. Но пришлось возвращаться обратно: Телёнок был смышлёным пареньком, — достаточно одной моей неосторожной фразы, чтобы он начал подозревать меня.
Беспризорники кипятили в большой закопчённой кастрюле воду и с нетерпением ждали нашего возвращения. Бугай молча взял у Телёнка хлеб, разделил его на восемь равных частей, достал коробочку с сахарином и дал каждому из нас по таблетке. Два куска сахара он спрятал себе в карман. К моему удивлению, никто не роптал. Мы съели хлеб. Потом из двух жестяных кружек по очереди пили сладкий кипяток.
Атаман встал, потянулся.
— Скучно здесь! — сказал он. — Айда на работу. Запасёмся жратвой на дорогу и — в город… Тюфяк, ты с Гвоздём пошукаешь в деревне, — может, попадётся чего из барахла — полушубки овчинные, шапки-ушанки, сапоги какие. Скоро зима, пригодятся. Да и на толкучке можно загнать, — цену дадут стоящую. Ты, Косой и Артемка промышляйте по части живности: куры, утки, индюшки. Давно мясного не ели!.. Телёнок пойдёт с новичком. Доставайте у солдат побольше хлеба. Соберёмся здесь, как стемнеет, покимаем и — ходу!..
Беспризорники послушно поднялись и разошлись. Ушёл и Бугай со своим напарником. Мы с Телёнком остались вдвоём.
Я был в нерешительности: идти с Телёнком или как-нибудь отделаться от него? Конечно, вдвоём было удобнее. Но пойдёт ли Телёнок, куда я захочу? Вот если бы сагитировать его, но я понимал, что это слишком рискованно. Решил до вечера побыть с ним, а к ночи улизнуть. В моём распоряжении был ещё целый день.
Ходить по местам, где мы побывали утром, не было смысла — нас просто прогнали бы. Это понимал и Телёнок. Он сам предложил выбрать новый маршрут. Мы взяли левее и попали на ту тропинку, по которой я добирался сюда ночью. Вот и Верблюжья гора. У меня от радости забилось сердце. Ещё день — и под той скалой я встречусь со своими!..
Расчёт Овсянникова оправдался полностью. На нас, оборванцев, никто не обращал внимания. Иногда прогоняли, иногда кормили, давали хлеб, сухари и даже сахар. Скучающие от безделья артиллеристы долго расспрашивали: откуда мы, куда путь держим, есть ли у нас родители? Пока Телёнок рассказывал им всякие небылицы, я считал количество стволов.
Орудия были хорошо замаскированы — в тридцати шагах их трудно было отличить от окружающих скал и кустарников. С артиллерийских позиций были видны три ряда окопов, соединённых между собой ходами сообщения.
Моё внимание привлекло одно странное обстоятельство: к передовым позициям беспрерывно подъезжали подводы, гружённые боеприпасами. Обратно они возвращались порожняком. Но ведь ни боёв, ни даже перестрелок не было. Белые к чему-то готовились…
В самый разгар нашей беседы с артиллеристами неожиданно подъехал на коне полковник в сопровождении двух офицеров и солдата. Увидев нас, он остановил коня.
— Где ваш офицер? — спросил он у вытянувшихся перед ним солдат.
— Поручик Никольский уехали в штаб, — ответил высокий артиллерист с двумя нашивками на погонах.
— А эти как попали сюда? — полковник хлыстом указал на нас.
— Сами пришли…
— Разумеется, сами, не с неба же свалились! — Он обратился к сопровождающему его пожилому офицеру: — Видите, капитан, что творится? В двух шагах от передовой свободно разгуливают переодетые большевистские лазутчики, а наши доблестные воины, вместо того чтобы задержать их и немедленно отправить в штаб, делятся с ними пайком… Взять немедленно!
Молодой офицер и солдат спешились, подошли к нам.
— Дяденька, вы зря на нас думаете! Мы мирные!.. Хлебушка собираем на дорогу, — захныкал Телёнок.
— Молчать! — грозно прикрикнул молодой офицер и указал на землянку: — Марш сюда!
— Обыскать и допросить, — сказал полковник по-французски.
Неужели попался? Страха я не чувствовал, — не расстреляют же нас без всяких причин. Но задержать могли, а это хуже всего.
Нас втолкнули в полутёмную, пахнувшую сыростью землянку. Солдат с карабином встал у дверей. Я шепнул Телёнку:
— Не говори, если спросят, что мы встретились недавно. Сюда пришли вместе потому, что слыхали, будто около солдат кормиться легче…
В ответ он хитровато подмигнул нечего, мол, учить, сам знаю. Вошёл офицер.
— Ну-с, господа путешественники, покажите, что у вас есть?
Телёнок молча вытащил из сумки хлеб, сухари, несколько кусков сахара, разложил всё это на столе перед офицером.
— А ещё что?
— Ничего больше нет, — ответил Телёнок.
— Обыскать!
Стоявший у дверей солдат подошёл, пошарил по нашим карманам и протянул офицеру нож Телёнка.
— Больше ничего нет, ваше благородие!
— Рассказывайте по очереди, откуда, куда держите путь, и главное, что делали здесь? Только правду. — Офицер повысил голос. — Предупреждаю, солжёте — расстреляем!