зло стыдила тех, кто мог работать и валялся под одеялом. И это помогало. Люди поднимались, торопливо брались за дело.
Мы обошли почти полкишлака и очень устали. Надо было отдохнуть. Ведь мы тоже, как и дехкане, были истощены. Решили пойти в штаб.
В штабе стоял шум. Здесь собрались комсомольцы. Посреди кибитки топтался высокий парень. Он был в теплом халате, в шапке, с кнутом за поясом. Дней десять назад его послали в Кара-боло за баранами, наказав вернуться через три дня.
— Я баранов привел из Кара-боло… — виновато повторял он.
— Слышали? — возмущался Назаршо. — Баранов привел! Двух баранов вел десять дней. Из Хорога можно было быстрее привести!..
Рыжий Кадыр наскакивал на него, потрясая кулаками:
— Комсомолец! Спишь целыми днями!..
— Он силы бережет, — насмешливо сказал кто-то.
Волей-неволей, несмотря на усталость, нам тоже пришлось принять участие в этом летучем собрании. Отдохнуть мы так и не смогли. Савсан опять потащила меня в кишлак.
Через день Шуляк и Кравцов привезли с соседней заставы десять мешков муки. Мы были на месяц обеспечены хлебом. Люди воспрянули духом.
За хлебом
Именно в эти дни сравнительного благополучия мы вновь решили попытаться пробиться в Хорог через перевал. Сидя в канцелярии, Фаязов, Назаршо, Вахид. Прищепа, Максимов и я долго обсуждали, какой выбрать путь.
Было решено все-таки попытаться пройти ущелье. Взять побольше людей. На границе в эту снежную пору было спокойно. И мы знали, что половина кишлака, все молодые люди с охотой примут участие в нашем тяжком походе. Я сам вызвался возглавить экспедицию. И Фаязов крепко пожал мне руку.
— Поезжай, комиссар. Я верю — ты справишься.
В день отъезда двор заставы гудел, как пчелиный улей. Бегали красноармейцы, суетились комсомольцы-колхозники, одетые по-дорожному — в теплые халаты и заячьи шапки. Одни выводили коней, другие вьючили сено.
Приближался час отъезда. Кравцов, сидя на коне, поторапливал бойцов.
Вышел Фаязов и подозвал всех к себе. Осматривал «хлебную» экспедицию зорко и придирчиво. Вдруг его похудевшее лицо посветлело, расплылось в озорно-насмешливой улыбке.
— Савсан! А ты куда собралась? — воскликнул он с удивлением.
И все заметили девушку. Она стояла около Айдара и Ашура в старом полушубке, ватных брюках, заправленных в валенки.
— С ними, — твердо сказала она.
Этого никто не ожидал.
— Тебе нельзя, Савсан, — сказал начальник. — Это далеко… Ты слабая…
Савсан побледнела. Фаязов подошел к ней и, легонько подталкивая, сказал:
— Сейчас же иди в кишлак!
— Я поеду, — упрямо повторила она.
— Пусть едет, — неуверенно проговорил я.
— Я запрещаю! — сказал Фаязов, и Савсан со слезами ушла в кишлак в сопровождении повеселевшего Айдара.
Когда все было готово, Фаязов пожал руки Вахиду и мне и, обращаясь ко всем, сказал:
— В добрый путь, товарищи! Я знаю: этот путь не легкий. Сейчас трудно добраться до Хорога. Но надо. Приложите все свои силы. Помните, что голодные люди, которые лежат в кибитках, ждут этого хлеба, как своего спасения.
Кравцов тронул шпорами коня, и Буланый размашистой рысью вынес его со двора заставы. За ним устремились другие всадники. Я замыкал колонну. Впереди меня покачивалась спина Вахида. От кишлака наискось к колонне бежали Савсан и Айдар. Девушка проваливалась в снег. Айдар помогал ей выбираться.
Я остановил колонну.
Савсан подбежала к моему коню и обеими руками схватилась за стремя.
— Я не поеду, Петр-ака, — тяжело дыша, говорила Савсан. — Пусть Айдар едет. Он сильный. Он выдержит. Он поможет…
Айдар стоял рядом с ней, широкоплечий, в своем халате-премии, который успел порядком пообноситься. Он исподлобья поглядывал на меня, дожидаясь решения.
— Ладно, — кивнул я. — Айдар пусть едет.
Мы вели несколько запасных лошадей. Я приказал дать Айдару рослого коня, который носил громкую кличку Идеал.
Прощание Айдара с Савсан было коротким.
— Я буду ждать, Айдар, — сказала Савсан.
Парень кивнул.
Мы тронулись дальше. И, когда колонна уже сворачивала в ущелье, я оглянулся и увидел далеко на снегу маленькую темную фигурку. Савсан стояла и смотрела нам вслед.
Мы не поехали тем путем, который прошлый раз выбрал Максимов, вдоль реки, а решили перехитрить природу и свернули в Ваханское ущелье. Оно обходило добрую половину обвальных мест. Но снега и здесь было много. Лошади, как в воду, по круп проваливались в снег.
— Давайте поедем по скату горы, — предложил я. — Там снегу меньше.
Мы поднялись выше. Двигаться лошадям стало легче. Тропа вилась над высокой стеной обрыва. Я шел впереди и вел коня в поводу. Вскоре тропа расширилась настолько, что я подал команду сесть на лошадей. Все шло хорошо, пока мы не свернули в желтовато-рыжую расщелину, которая была вдавлена в стену обрыва снизу доверху полукруглым желобом. Тропа шла по карнизу этого желоба-расщелины и огибала его. Подковы моего коня заскользили по граниту.
— Стой! — закричал я, обернувшись.
Но было уже поздно. Колонна вся вышла на карниз, такой узкий, что слезть с коня было невозможно.
Колонна остановилась. Кони беспокойно перебирали ногами. Прищепе как-то удалось сползти с коня и удержать его за повод. Мир-Мухамедов наклонился и заглядывал в пропасть. Вахид тоже смотрел в пропасть. Замыкал колонну Кравцов. Он соскочил с коня и закричал:
— Не смотреть вниз! Не двигаться!
Я продолжал осторожно пробираться вперед. Конь часто поскальзывался, вздрагивал, припадал на колени. Я обогнул всю расщелину, выехал на ровную площадку и соскочил с коня. Когда я глянул отсюда на рыжий обруч карниза, то с ужасом понял, что нельзя было останавливать колонну в таком опасном месте. Люди могли каждую минуту сорваться в пропасть.
— Ехать осторожно, по одному, — как можно спокойнее сказал я, но почувствовал, что голос мой дрожит.
Первым тронул коня Айдар. Вначале конь шел медленно. Но на подъеме заторопился, запрыгал. Однако Айдар крепко держал поводья и только нервно поправлял свою шапку, которая сползала ему на глаза. Он перебрался ко мне благополучно. За ним повел коня Прищепа. Его норовистый и пугливый Дракон плясал по карнизу. Он задирал голову, пятился назад, вертелся, будто его муха укусила. Прищепа упрямо тянул его за поводья. Он уже был метрах в пяти от меня. Вдруг Дракон чего-то испугался, вздыбился и свечой стал на карнизе, подогнув передние ноги, словно для прыжка.
Прищепа рванул поводья на себя, но конь уже сползал в пропасть, а поводья были замотаны на руке старшины, и Дракон тянул его за собой. Каким-то чудом Прищепе удалось схватиться обеими руками за куст, который рос в расщелине скалы. Конь жалобно заржал, будто бы просил у своего хозяина помощи. Но мог ли старшина удержать такую тяжесть! Сначала одна его рука оторвалась от куста, потом поводья соскользнули с ладони, и конь полетел вниз.
Побелевший Прищепа все еще висел, держась за куст. Айдар опомнился первым и подбежал к старшине, подал ему веревку. Прищепа намотал ее на рукав полушубка, как наматывал поводья, и мы с Айдаром вытянули его. А колонна все еще стояла в оцепенении; люди смотрели вниз.
Я понимал, что сейчас от моего поведения, от моей уверенности зависит жизнь людей. И, стараясь говорить как можно спокойнее, подал команду Хамиду, который стоял впереди. Он неуверенно тронул коня.
— Не бойся, Хамид, — подбадривал его я. — Конь у тебя смирный. Отпусти поводья. Пусть идет сам…
Я говорил это нарочно погромче, чтобы было слышно всем.
С напряжением люди следили за тем, как осторожно, будто бы ощупью, конь Хамида ступает по тропе. Но, когда до меня оставалось каких-нибудь двадцать шагов, Хамид заторопился, дернул повод, конь заплясал, и нога его повисла над пропастью.
— Стой! — закричал я и в несколько прыжков очутился около комсомольца. — Брось повод!
Секунда — и повод был в моей руке. Я повел коня за собой. И тут до меня дошло, что ведь таким образом можно перевести всех лошадей по очереди. Так перевел я коня Мир-Мухамедова, Вахида…
Последним перевел коня Кравцов. Прищепа сел на запасную лошадь. Колонна двинулась дальше. К вечеру мы достигли зоны обвалов и разбили лагерь для ночлега.
Мужество
Перед нами была высокая снежная насыпь, ярко освещенная лучами раннего солнца. Проваливаясь по пояс в снег, я стал взбираться по ее крутому склону. За мной лезли Вахид и Кравцов. Высота насыпи достигала метров десяти. Когда мы поднялись наверх, то увидели за этой насыпью другую, третью… Обвалы лежали вытянутыми горбами, как песчаные дюны.
— Кажется, конец нашего пути? — сказал печально Вахид. Он щурился от слепящих лучей солнца, засунув руки в рукава своего темного халата.
— Что вы! — постарался ободрить его я. — Хорог рядом. Осталось каких-нибудь сто пятьдесят километров.
— Да мы до него на карачках доползем! — бодро воскликнул Кравцов, и, кажется, он говорил это не Вахиду, а себе.
— Будем расчищать, — сказал я, хотя понимал, что путь наш может окончиться здесь.
Кравцов сбежал вниз.
— Братцы! Берись за лопаты! Сбрасывай одежду! Начнем штурм обвала! — возбужденно кричал он, снимая полушубок.
Кравцов остался в одной гимнастерке, хотя было очень холодно. Он снегом растирал руки, с удовольствием похлопывал покрасневшими ладонями.
Его настроение передалось другим. Люди стали развьючивать лошадей. Зазвенели лопаты.
Айдар сорвал с себя халат и бросил его на полушубок Кравцова. Он остался в одной черной рубахе, могучий, рослый, решительный.
Мы с Вахидом тоже разделись и взяли лопаты.
— Давай, ребята! — звонко скомандовал Кравцов.
Он стал с азартом швырять снег, отсекал лопатой с одной и другой стороны будущей дорожки ровные линии.
— Давай, братцы, давай! — подбадривал он. — Скоро в Хороге будем!
Энергия Кравцова словно разгоняла усталость, подгоняла людей.