На рассвете мы подошли к скале Зуб. Так называют шпиль за Чертовым мостом. Он торчит над рекой вроде часового в брезентовом, немного покоробившемся плаще. Вдруг слышим, то в одном месте сыплются камни, то в другом. Правда, они сюда, вниз, не долетают, только наверху слышен шум.
— Что там? — спросил я.
— Может быть, человек, — шепнул ефрейтор. — Давай-ка, поднимись проверь.
От его шепота мне стало вдруг жарко. Человек! А если нарушитель? Сердце отчаянно забилось. Вот когда наступает, может быть, самый ответственный момент в моей жизни!..
Я стал осторожно пробираться среди камней. И вдруг в плечо мне ударил обломок породы. Я замер, притаился. Еще один камень скатился сверху. Я крепче сжал карабин, выглянул из-за скалы и увидел… двух горных козлов. Почуяв меня, они быстро запрыгали прочь.
Разочарованный, спустился я вниз:
— Козлы…
Мне показалось, что ефрейтор чуть-чуть улыбнулся. А может быть, только показалось. Во всяком случае, он очень серьезно проговорил:
— Ничего, Крыга. Еще доведется задержать и настоящего диверсанта.
Однажды странную картину наблюдали мы с Горобцовым, когда несли дневную службу. Горобцова назначили старшим пограничником наряда. Расположились мы на скале и стали наблюдать за сопредельной стороной.
Напротив нас — чужой пограничный пост. Мы видим, как солдаты лежат около своей глиняной казармы, греются на солнце. Вдруг один вскочил и побежал к реке, а за ним с криком устремилось несколько человек. А тот спустился к реке и сел на камень.
Через некоторое время к нему подошли двое, взяли под руки и повели к посту. Нервно прохаживаясь взад и вперед, их поджидал офицер. Когда к нему подвели солдата, офицер частыми ударами стал бить его по лицу, потом несколько раз пнул ногой в живот. Солдат упал.
— Видал, как живут солдаты? — спросил Горобцов.
— Это не жизнь, а каторга. И как они терпят?
— А что они могут сделать? Я вчера видел, как одного солдата до самого поста волокли за ноги по камням…
Возвращаемся на заставу. За сыпучкой — арык. Раньше здесь стремительно текла вода, а теперь идет глина с камнями.
Ночью проходить этот арык опасно. Но сейчас день, все видно. Горобцов, присев на корточки, инструктирует меня. Вид у него серьезный, глаза чуть прищурены. В руках длинная палка, которую он то и дело опускает в поток.
— Ты смотри, Крыга, за камнями, — говорит он, — переходи, когда их нет.
Камни обнаружить нетрудно. Я всматриваюсь в этот необыкновенный поток. Течет широкая полоса желтовато-красной, вязкой, как тесто, глины. Местами на ее поверхности видны вздутые, двигающиеся бугорки, которые бегут, догоняя друг друга. Это и есть камни. Их так много, что я долго жду, наконец погружаюсь по пояс в жидкое месиво.
— Быстрее, камни идут!
Я благополучно выбрался на противоположный берег и стал с тревогой следить за Горобцовым. Он осторожно ступает, с трудом вытаскивая ноги. На середине вдруг вскрикивает, падает и сразу исчезает в вязкой жиже. А течение быстрое, потому что поток бежит по крутому склону и метрах в двухстах отсюда впадает в бурную реку.
Не задумываясь, бросился я в поток, но руку с автоматом увидел далеко впереди. Слабый крик донесся оттуда.
Торопливо выскочил я на берег и пустился вдоль потока бегом. Тропа то подступала к самой воде, то вдруг огибала скалу, совершенно скрывая от меня бурные волны. Я спешил. Я задыхался. И вот, наконец, устье. Желтым бурливым клином врезается глинистый поток в чистую стремительную воду реки… Но где же Горобцов? Может быть, его уже вынесло в реку?.. Я снова бросился в воду. Камень ударил меня по ноге. Но я не замечал боли.
И вот внезапно впереди показался сапог. Потом высунулась рука, уже без автомата. Камни били меня по ногам, желтая вода старалась свалить, но я крепко уцепился за куст, повисший над арыком, и стал медленно пробираться к середине потока.
Я боялся, что Горобцова протащит так далеко от меня, что я не смогу до него дотянуться. Но, словно решив, что пора кончать эту жестокую игру, волны швырнули бойца прямо в мою сторону. Я успел крепко схватить его за ворот гимнастерки. Куст затрещал. Но я держался цепко. На какой-то миг мне стало страшно. А что, если не хватит сил? Но ведь мог же я подтянуться на турнике! Целых шесть раз!.. И, стиснув зубы, как тогда, я вытащил Горобцова на берег.
Медленно возвращалось к нему сознание. Вот он открыл глаза и первое, что спросил: «Где мой автомат?»
Найти автомат оказалось нелегким делом. Больше часа ходил я по арыку, шарил руками в глине…
— Я сейчас помогу, — говорил Горобцов.
Но я покрикивал на него:
— Сиди, сиди!
Наконец окоченевшие пальцы мои нащупали твердый, в дырочках кожух автомата.
— Ура! — закричал я. — Нашел!
На следующий день начальник заставы выстроил весь личный состав во дворе. Зазвучали знакомые команды: «Равняйсь!», «Смирно!»
— Рядовой Крыга, два шага вперед! — вызвал капитан Налетов.
И я четко шагнул из строя. Я знал, что на этот раз меня вызвали не для того, чтобы отчитывать.
— Рядовой Крыга, — громко сказал начальник. — За умелые действия при спасении товарища объявляю вам благодарность!
— Служу Советскому Союзу! — с гордостью ответил я.
Когда распустили строй, меня окружили бойцы. Мне жали руку, поздравляли. Но я почти не слышал слов — такое меня охватило счастье. И только одно услышал я — как ефрейтор Громов сказал тому рыжеволосому солдату, который высмеял меня за расхлябанный внешний вид, рядовому Хохлову:
— Сразу видно, это боец н а ш е й заставы.
СВИРЕПЫЙ АЗ
Капитан Власов строго посмотрел на сержанта Вечёру:
— Почему Рекс не взял следа?
— Как — не взял? Я не знаю! — удивился сержант.
— А кто должен знать?
— Рядовой Фомкин. Вин же при Рексе…
— «При Рексе»! А вы на что?
— У меня Аз…
— Вот в том-то и дело, что вы занялись Азом и забыли об остальном. Кто на заставе инструктор? Кто должен проверять вожатых?
— Фомкин балует Рекса, — смущенно оправдывался сержант. — Собака любит строгую команду, а рядовой Фомкин все к ней с любезностями, все упрашивает…
— А вы, командир, что делаете? Следуете его примеру? Он лаской берет собаку, а вы лаской — Фомкина? Даю месяц сроку, сержант Вечёра, и чтоб Рекс работал, как раньше! Ясно?
— Я на это время передам Аза рядовому Фомкину, а сам займусь Рексом.
— Вот-вот! — возмутился капитан. — Вот она, ваша требовательность! У Фомкина собака перестала брать след, а вы, вместо того чтобы строго взыскать с солдата, решаете сами за него работать! И потом, не забывайте: он может и Аза испортить.
Вечёра пулей выскочил от начальника. С Рексом произошла такая беда, а рядовой Фомкин и в ус не дует, даже не доложил об этом командиру отделения!
Сержант направился в курилку, куда любил заглядывать весельчак Фомкин. Он знал, что даже в самых крайних случаях ему не удается быть достаточно строгим с подчиненными, и потому теперь постарался придать своему добродушному лицу непреклонно-грозное выражение:
— Что произошло ночью с Рексом? — строго спросил он солдата.
— Так это начальник заставы, — путано начал Фомкин. — Он наряды проверял ночью… Ну, и след по вспаханному полю проложил в аккурат там, где я с Рексом шел… След я обнаружил, и Рекс взял его, но, когда вышли на траву, этот Рекс сбился и не нашел следа.
— Почему мне не доложили?
— Чего ж докладывать?.. Начальник знает.
— А я, по-вашему, не должен знать?
Фомкин, опустив голову, молчал. Он был высокого роста, тонкий, немного сутулый. Гимнастерка топорщилась на его костлявых плечах. Узкое, остроносое лицо, на котором всегда играла улыбка, помрачнело.
Самые непослушные, упрямые и злобные собаки повиновались сержанту как укротителю, послушно исполняя, его волю. Не случайно у Вечёры была самая грозная в отряде розыскная собака.
Еще в первый год военной службы Вечёра мечтал воспитать пса, который стал бы грозой для нарушителей. И когда он услышал, что на Памире нарушители убили необыкновенно злобную собаку, от которой осталось два щенка, то поехал за сотни километров, чтобы заполучить одного из них. Теперь воспитанник сержанта, Аз, уже третий месяц нес на границе службу и был гордостью всего отряда. В Азе сочетались все лучшие качества: природная смелость, недоверчивость, возбудимость, хорошее чутье и острый слух. Это была большая, сильная собака-волк…
После неприятного события сержант Вечёра заставил рядового Фомкина вначале самого тренировать проштрафившегося Рекса. У солдата это получалось плохо. Рекс был ленив, работа с ним требовала строгости, а Фомкин отличался излишней обходительностью. Чувствуя мягкость вожатого, собака не слушалась его.
Но вот уже две недели, передав своего Аза Фомкину, сержант Вечёра сам занимался с Рексом, и, когда собака снова стала брать след, он доложил капитану, что все обошлось благополучно. Начальник заставы проверил слова Вечёры. Рекс взял след хорошо.
Южное солнце нещадно палило. Фомкин сидел под ветвистым кустом в пяти шагах от Аза. Даже в тени была такая духота, что по загорелому лицу солдата ручьями стекал пот. Гимнастерку Фомкин снял, и она лежала на траве рядом с панамой. Пса тоже разморило. Грозная, клыкастая пасть была беззлобно раскрыта, на грудь свисал длинный, как галстук, красный язык. Собака часто дышала и, отгоняя мух, равнодушно щелкала зубами.
— Неразумная ты тварь! — ворчливо укорял собаку Фомкин. — Волчья твоя натура! Из-за тебя я здесь хоронюсь в кустах. Понимаешь? Сижу, а мне велено с тобой заниматься. Вот увидит сержант, как мы прохлаждаемся, опять капитану доложит. Это позор, понимаешь? Одних попреков хватит на год…
Солдат взял панаму и отбросил ее далеко в сторону.
— Апорт! — крикнул он визгливо.
Аз продолжал мирно дремать, точно команда к нему не относилась.