Стало темнеть. Сержант взорвал гранату. Услышат ли остальные?
Главное сделано — нарушители, пойманные и связанные, лежат перед ним. Но на сердце было тревожно. Где остальные товарищи?
Болела нога. Сержант перебинтовал рану. Боль немного утихла.
Рядом, на щебне, лежал Аз, положив морду на вытянутые лапы. Устало и равнодушно посматривал он на задержанных. Сержант положил нарушителей лицом вниз, приказав им не двигаться и не переворачиваться. Но это требование выполнил только самый молодой из них. Он уткнулся лицом в полосатый халат и, видимо, спал. Этот молодой был самым послушным и безразличным ко всему происходящему. Беспокойно вел себя другой, более пожилой нарушитель. Он то переворачивался с боку на бок, то свертывался калачиком, так, что колени чуть не доставали до подбородка, то принимался двигать ногами, то бился головой о камни. В каждой черточке его лица, покрытого редкой черной щетиной, таились страх и ненависть.
Самый старший из пойманных, седеющий старик, сохранял презрительное спокойствие. Он лежал на спине. Крупное злое лицо его с глубокими впадинами на щеках оставалось неподвижным, лишь глаза горели злобой. Сержант сразу понял: это опасный враг, волк, который только выжидает случая, чтобы напасть.
Четвертый нарушитель нервно подергивал простреленным плечом, видимо сильно беспокоившим его. Слегка повернув голову, он жадно смотрел в ущелье, и было заметно, что не только рана тревожит его…
Сержанту хотелось прикрикнуть на этих людей, подбежать и силой повернуть каждого лицом вниз, но он медлил… Хорошо бы сейчас дать сигнал осветительными ракетами. Их обязательно бы заметили. Но ракетный пистолет остался у Фомкина.
Вечёра достал последнюю гранату, зарядил ее и, поднявшись, бросил на каменную насыпь. Раздался резкий, оглушительный взрыв. «Услышат ли?» — с тоской подумал он.
Прошел час, другой. Голова сержанта клонилась вниз, подбородок касался холодной стали автомата. Вечёра вздрагивал и с ужасом сознавал, что засыпает. Наступала ночь. Вторая ночь без сна. Как магнитом, тянуло сержанта к земле. Глаза сами собою смыкались. Сержант с трудом поднялся и стал ходить взад и вперед. Неосторожным движением он задел ногой за камень, и острая боль ударила в голову, в глазах поплыли круги. Сонливость как рукой сняло.
Успокоившись, сержант присел на камень и вдруг нечаянно задремал. Это заметил старик; каким-то образом он развязал себе руки и, посматривая то на Вечёру, то на Аза, осторожно пополз к сержанту. Измученная собака тоже спала, свернувшись калачиком. Вот нарушитель добрался до камня и, прижимаясь лицом к шершавому граниту, стал приподниматься, протягивая руку к автомату.
Послышался слабый шум. Аз стремительно прыгнул на нарушителя. Зубы сомкнулись на его руке. Старик метнулся в сторону, потянув за собою Аза, но вырвать руку не смог. Сержант поднял голову и понял все, что произошло.
— Фу! Фу! — строго скомандовал Вечёра.
Аз завилял хвостом и, недоверчиво посматривая на нарушителя, отошел.
Сержант снова связал нарушителю руки.
— Лежать! — сказал он и угрожающе поднял над головой автомат. Подойдя к Азу, Вечёра тихо позвал: — Аз, Аз!
Собака доверчиво поглядела на хозяина. Сержант ласково потрепал ее по голове.
— Спасибо тебе, Аз, выручил, — тихо сказал он, точно собака могла понять его.
Прошло еще часа два. Начинало светать. Вечёра больше не присел ни разу. Тяжело опираясь на палку, он ходил вокруг нарушителей.
Вдруг сержант услышал отдаленный говор и замер в ожидании. «Они!» — с надеждой подумал Вечёра.
Первым поднялся Фомкин.
— Товарищ сержант, это вы? — радостно крикнул солдат.
— Где же вы были до сих пор? — с укором спросил сержант обступивших его солдат.
Но, взглянув на усталые, потемневшие лица, он понял, что его товарищи сделали все, что могли, для его спасения. Они наперебой рассказывали, как странствовали по горам, потеряв его след, как, услышав взрыв гранаты, не могли определить, в какой он стороне.
Когда солнце показалось из-за гор, пограничники тронулись в путь, ведя задержанных к заставе. И последним, рядом с сержантом Вечёрой, бежал верный Аз.
ОДНОГЛАЗЫЙ ВОРОН
Недавно меня снова зачислили в пограничные войска. Попал опять на старую должность — старшины заставы. Вот уже девятый год служу я на границе, и шесть из них — старшиной заставы. Должность эта для меня подходящая. Службу я знаю как свои пять пальцев, хозяйство вести умею, а главное — люблю я нашу пограничную жизнь. Правда, она очень беспокойная, но и я беспокойный, так что мы в этом отношении характерами сошлись.
Служил я уже на сверхсрочной. Женился. А жена все уговаривает: поедем домой да поедем. Пришлось уехать. Полгода я пробыл в своем селе Бужиквицах на Винничине. И жизнь там хорошая и природа богатая. А меня тянет на границу. Вот приехал на заставу, и сердце успокоилось. Беседуем мы об этом с новым начальником заставы, он и говорит:
— Что ж, Гавриленко, принимай хозяйство.
Вышел я из канцелярии со старшиной, от которого принимаю заставу, и вижу: около кухни стоит водовозка, обыкновенная водовозка, которую можно встретить почти на каждой заставе, — два колеса, оглобли, бочка. Но мое внимание привлек конь. Уж очень он знакомый. Корпус как выточен, вороной масти, половина хвоста черная, половина — серая. Точь-в-точь как мой бывший Ворон. Старшина что-то говорит, а я не слушаю.
Ей-богу, он, мой Ворон! Только почему здесь? Впрочем, были слухи, что его направили в другую часть, а были и такие, что он погиб. И вот на́ тебе.
Сколько раз в давние годы я на своем любимце гонялся за нарушителями границы! Сколько раз он выручал меня из беды! В каких только переплетах мы не бывали! И горя с ним я немало хлебнул. Все ожило в моей памяти…
Иду и не свожу с коня глаз. Ну, Ворон, да и только. Поджарый, тонконогий, высокие белые чулки на передних ногах.
— Ворон! — крикнул я.
Конь повернул голову. На лбу белая звездочка, а правый глаз закрыт. Теперь уже нет сомнений…
— Откуда вы знаете его? — с нескрываемым любопытством спрашивает старшина.
— Как же не знать: это мой бывший конь. Четыре года охраняли с ним границу.
Ворон тянет ко мне морду, доверчиво смотрит единственным глазом и тихонько ржет, нетерпеливо перебирая ногами. Он, по старой привычке, хватает мягкими губами мои пальцы и лижет ладонь шершавым языком, Я понимаю, чего он хочет, и смущенно оправдываюсь:
— Нет у меня сахару, Ворон, нет, дорогой…
— Вот так встреча! — растроганно восклицает старшина. — До чего ж умный конь — узнал вас и ласкается, как человек.
Я прижимаюсь к теплой шее коня, замечаю шутливо:
— Ну, брат Ворон, если бы ты умел говорить, нам с тобой было бы что вспомнить.
— У нас его зовут Одноглазый Ворон, — поправляет старшина.
«Одноглазый Ворон — вот как тебя окрестили!» — обижаюсь я за своего любимца и вслух говорю:
— Удивительно хороший был конь.
— А он и теперь хороший, — отвечает старшина. — Мы его кое-чему научили и сейчас вам это продемонстрируем.
Старшина подбегает к повару, черпающему из бочки воду, и что-то таинственно шепчет на ухо, чтобы я не слышал.
От заставы к подножию скал идет ровный пологий спуск, покрытый густой зеленой травой. Еле заметной полоской прочерчена по нему тропинка.
— По этой тропке, — говорит старшина, — повезет свою водовозку Одноглазый Ворон.
Мы прячемся в кустах.
— Видите, в скале торчит желоб, с которого стремительно низвергается родниковая струя? Это мы соорудили, чтобы удобнее было брать воду, — рассказывает старшина.
Через некоторое время появляется с водовозкой Ворон.
— А где же солдат? — спрашиваю я.
— Одноглазый Ворон всегда один возит воду, — лукаво улыбается старшина.
— То есть как — один?
— Вот я и хочу, чтобы вы это посмотрели. — Довольный произведенным эффектом, старшина таинственно добавляет: — Смотрите, сейчас вам все будет ясно.
Одноглазый Ворон быстро сбегает вниз и круто разворачивается у желоба. Вода с силой ударяет по колесу.
— Проскочил, — с досадой шепчет старшина, напряженно наблюдая за Одноглазым Вороном.
Тем временем конь медленно сдает бочку назад. Потом вдруг останавливается и раскачивает водовозку: должно быть, под колеса попали камни. Но вот еще один сильный толчок — и струя бьет по переднему краю бочки. Брызги летят на круп лошади.
Я начинаю понимать, что происходит, и меня охватывает гордость за своего любимца. Я с напряжением слежу за тем, как Ворон, осторожно пятясь, толкает бочку прямо под струю воды. Кажется, я даже шепчу: «Ну, еще немного, еще чуть-чуть…» Старшина тоже волнуется. И вот серебряные брызги уже не разлетаются градом. Тугая струя воды бьет в бочку. Ворон замирает. Он начинает дремать, лениво отмахиваясь хвостом от мух.
— Здо́рово?! — восклицает старшина, хватая меня за руку.
— Еще бы! — с таким же восторгом отвечаю я.
— Смотрите дальше, — загадочно предупреждает старшина.
Постепенно звук падающей струи слабеет, и вот уже вода переливается через край.
Одноглазый Ворон тоже слышит это. Он чуть сдает бочку для разгона и одним махом берет подъем. Дальше он идет медленно, потом вдруг сворачивает с тропы и начинает щипать траву. С вышки раздается пронзительный свист. Ворон недовольно поднимает голову и нехотя возвращается на тропу.
— Видали, как он понимает наш пограничный язык? — говорит старшина.
Конь останавливается возле кухни и некоторое время терпеливо ждет. Потом он мордой поворачивает подвешенное к перекладине пожарное ведро и частыми ударами бьет по нему носом.
— Вызывает повара, — объясняет старшина. — «Иди, мол, бери воду. Сколько тебя можно ждать?»
Но повар не выходит. Тогда конь рысью обегает вокруг казармы. Из подпрыгивающей сзади бочки высоко взлетают изумрудные брызги. Когда Одноглазый Ворон делает третий круг, его наконец «замечают» и отводят к кухне.