— Что случилось? — спросил он. — Ты чего такой злой? Что произошло? — Голос учителя звучал спокойно и негромко.
Это обескуражило Айдара и еще больше разозлило. Он в упор смотрел на учителя немигающими холодными глазами.
— Савсан не надо комсомол.
— Как — не надо? А если она хочет? Ты что, запретить ей собираешься? Запретить никто не может. Ни ты, ни я, ни отец! Никто!
— Айдар по кишлаку ходит и говорит: комсомол не надо, комсомол плохой. Как бай, — сказал Кадыр.
Айдар вздрогнул. Он подошел к Кадыру и схватил его за грудь.
— Моя бай?! Моя батрак! — шипел он.
— Ты что? Драться сюда пришел? — закричал Вахид.
— Ты сядь, Айдар. И спокойно поговорим, — сказал я.
Айдар неохотно сел, смерив меня недобрым взглядом.
— Моя не бай!
— Да, ты не бай, ты батрак. А ведешь себя, как бай. Ты знаешь, как о тебе говорят в кишлаке? «У Айдара байская душа». И Кадыр правильно сказал. Почему ты по всему кишлаку агитируешь против комсомола? Баи против комсомола, и ты против комсомола. Баи — понятно. Они комсомола боятся. А ты почему? Ты же батрак.
— Мой не против комсомол. Пускай будет комсомол, — сказал Айдар примиряющим тоном, точно от него зависело, быть или не быть комсомолу. — Савсан не надо комсомол.
— Нет, Савсан будет в комсомоле! — жестко сказал Вахид и с такой непреклонностью посмотрел в глаза Айдара, что тот опустил голову, а потом махнул рукой и вышел, хлопнув дверью.
Собрание это было необычное. Вначале в школу пришли молодые парни, потом появилось несколько девушек. Затем стали прибывать пожилые дехкане, дети. Люди шли и шли. Школа уже была битком набита. Сидели на партах, на подоконниках, на полу, стояли вдоль стен, в проходах. Айдар все посматривал на дверь. Савсан не было.
За столом президиума нас сидело двое: Вахид и я. Собрание началось. Приняли в комсомол Кадыра, Навруза и Ашура.
В дверях появилась Савсан. Айдар заметил ее и стал между парт протискиваться к ней. Он добрался до задней парты и сел. А в это время кто-то протолкнул Савсан вперед.
Вахид постучал по столу карандашом и объявил:
— В комсомол желает вступить Савсан.
Зал зашумел, оживился. Люди заулыбались, задвигались и повернули голову к ней.
— Савсан, подойди к столу, — попросил Вахид по-таджикски.
Девушка выпрямилась и шагнула вперед. Голова ее была высоко поднята. Лицо пылало. Ее провожали и одобряющие улыбки друзей, и гневные, осуждающие взгляды некоторых женщин и стариков. Но в эту минуту она никого не видела.
— Ближе, Савсан, ближе, — звал ее Вахид.
Савсан еще раз шагнула и еще выше подняла голову. Ей было нелегко. Она собрала все свое мужество и все свои силы.
Я взглянул на Айдара. Он приподнялся. В глазах сверкали недобрые огоньки.
Вахид попросил Савсан рассказать свою биографию. Девушка молчала. Учитель стал задавать ей самые простые вопросы: где родилась, когда, кто ее родители, но она будто потеряла дар речи.
Айдар был как на иголках. Он то опускал голову, то поднимал, то вытягивал шею, заглядывая вперед. Наконец, не выдержав, он крикнул:
— Савсан не хочет комсомол!
Все зашумели, заволновались. И трудно было разобрать, кто что говорит. Савсан повернула недоумевающее лицо к собравшимся и затаив дыхание слушала. Кто-то обидным словом, как ножом, кольнул ее. И страх прошел. Савсан побледнела.
Она подбежала к столу и громко крикнула:
— Хочу комсомол!
Потом обернулась, шагнула вперед и, сжимая кулаки, повторила решительно и отчаянно:
— Хочу!
И вновь все в зале зашумели.
— Тише, товарищи! — сказал Вахид, подняв руку, и в наступившей тишине, обращаясь к Савсан, спросил: — Ленина знаешь?
— Ленин — моя. Комсомол — моя! — выкрикнула девушка и с силой прижала руки к груди.
За то, чтобы принять Савсан в комсомол, голосовали не только комсомольцы, но и парни и девушки, не вступавшие в комсомол; поднимали руки даже старики.
Тревожная весть
Сары-Сай вынимал из тандыра обгорелые лепешки и складывал их на разостланную цветную тряпку. Слоистая юрка лепешек быстро росла. Руки у него были жилистые, волосатые, с закатанными по локти рукавами. Заметив меня, он добродушно заулыбался, показывая свои белые зубы.
— Ай-яй-яй. Почему так долго не заходите?
В моих руках были новые армейские сапоги.
— Это тебе, муаллим, — сказал я. — Ты ведь совсем босой. Переводчику нельзя ходить в таких рваных чувяках.
К моему удивлению, Сары-Сай наотрез отказался от сапог. Он уверял меня, что чувяки давно починил, а в сапогах не привык ходить. Я уговаривал его, но он хмурился, сдвинув свои косматые брови.
Я сел на кошму, положив сапоги рядом с собой. Конечно, я пришел не для того, чтобы делать подарки. Мне почему-то казалось, что Сары-Сай должен знать, где скрывается Султанбек. А в том, что коварный бай ушел за границу не навсегда, я был убежден.
— Слушай, муаллим, — начал я. — Ты больше ничего не слышал о Султанбеке?
Сары-Сай быстро взглянул на меня.
— Нет, ничего не слышал, начальник. Султанбек нет. Ушел. Земля горела под его ногами. И зачем тебе Султанбек? Аллах с ним.
— Говорят, он собирает басмачей.
Сары-Сай рассмеялся.
— Кто это говорит? Султанбек ушел. И не вернется. — Он хитро улыбнулся. — Ты молодой, холостой. Тебе надо думать не о Султанбеке, а о красивых девушках.
Я понял, что он старается не касаться разговора о Султанбеке.
Некоторое время старик ловко делал из теста новые лепешки и облеплял ими стены тандыра.
— Слыхал, комиссар? — спросил он вдруг. — Твоя Савсан замуж вышла.
— Почему — моя?
— Ай-яй-яй, Крылов! — с укоризной покачал он головой. — Думаешь, Сары-Сай ничего не замечает? Ты любишь ее.
— Савсан хорошая девушка, и я рад ее счастью.
— Счастья нет. Савсан нарушает обычай: без свадьбы идет жить в кибитку Айдара.
— Смелая девушка! — воскликнул я. — Это в ее характере.
Сары-Сай нахмурился:
— Плохо сделала. Люди смеются. Айдар обижается.
— Чепуха. Айдар любит ее, и они будут жить хорошо, — сказал я.
Надо было спешить на заставу. Я попрощался с Сары-Саем…
В канцелярии я застал Фаязова и Назаршо. Вероятно, они дожидались меня. Фаязов нервно ходил из угла в угол, а Назаршо вертел самокрутку, видно, не первую.
— Тревожные вести, Крылов, — сказал Фаязов. — Кто-то начинает мутить воду.
— Что такое? — насторожился я.
— Кому-то поперек горла стоит Назаршо, — ответил председатель, — вот и решили убрать его.
— Как — убрать?
Назаршо сверкнул черными глазами.
— Ну, как убирают? Нож в спину — и готов. Ночью прибежала Савсан и говорит: не ходите сегодня на остров, там вас убьют.
— Савсан? А как она узнала?
Я смотрел то на Фаязова, то на председателя колхоза, ничего не понимая. Назаршо прикурил и стал рассказывать.
В полночь к Айдару пришли два человека. Савсан спала. Ее разбудил шепот. Говорил муж и еще двое. Она, конечно, не слышала всего, но из обрывков фраз поняла, что неизвестные спрашивают, где они смогут найти Назаршо завтра. Савсан слышала, как Айдар сказал: «На острове». Тогда они, ссылаясь на приказ или просьбу Султанбека, стали уговаривать Айдара помочь им убить председателя. Айдар отказался и выгнал неизвестных. Но, когда Савсан объявила мужу, что надо немедленно сообщить обо всем на заставу, он разозлился и ударил ее.
— Савсан его предателем назвала, — сказал Назаршо, — и ночью прибежала ко мне.
— Наглеют! Наглеют враги, — возмущался Фаязов.
— Где сейчас Султанбек? — поинтересовался Назаршо.
Я невольно вспомнил свой разговор с Сары-Саем. Почему старик, будто бы нарочно, перевел разговор на другую тему?
— Меня удивляет Айдар, — вслух думал Фаязов. — Сколько натерпелся в жизни от бая, и вот…
— А чего тут удивляться? — заметил председатель. — Он бывший батрак Султанбека, вырос в его кибитке. Вот бай и рассчитывает на него.
— Значит, у него есть связи с Султанбеком? — быстро спросил Фаязов.
— Что ты! — замахал руками председатель. — Никогда не поверю! Просто Айдар человек несознательный, колеблющийся. Вот к нему и липнут враги.
— Надо устроить засаду на острове, — решил начальник заставы. — Я пойду первым. И Максимов пойдет со мной. Будем ловить этих незваных гостей.
Фаязов велел Максимову готовиться, а председатель заторопился в правление. Начиналась уборка урожая. Дела шли довольно плохо. Назаршо нервничал. Многие колхозники не выходили в поле, а те, которые являлись, работали неохотно и небрежно. Очевидно, сказывалась вражеская агитация. О колхозах распространялись самые различные слухи. Та часть населения, которая не вошла в колхоз, относилась к нему равнодушно, а баи и муллы смотрели на колхозников с ненавистью. И эту ненависть больше, чем кто-либо другой, ощущал на себе Назаршо.
Мы посылали наряды на острова каждую ночь, надеясь подстеречь бандитов. Пошел и я, взяв с собою Мир-Мухамедова. Позицию мы выбрали удобную — в кустах на пересечении двух просек на островке Сары-Гор. Отсюда почти весь остров просматривался отлично.
До рассвета просидели мы, стараясь ни шепотом, ни шорохом не выдать своего присутствия. Наконец начало рассветать. Пасмурно-синее небо очистилось и стало светлым, будто выполосканным. Мрак сполз с темных скатов гор, оседая в ущельях. Он стлался над рекой и потом исчез совсем. И там, на сопредельной стороне, за которой наши глаза напряженно наблюдали всю ночь, уже отчетливо стали видны очертания гор, трещины в скалах, влажная галька, которую моют набегающие волны.
Вдруг Мир-Мухамедов предостерегающе поднял руку и прислушался. Его чуткий слух уловил еле различимый шорох.
— Товарищ политрук, кто-то идет к нам, — шепнул он.
Через протоку по выступающим из воды камням пробирался человек. Он крался, оглядываясь и часто останавливаясь. «Кто бы это мог быть? Не иначе, как нарушитель границы», — мелькнула у меня беспокойная мысль, и в сознании мгновенно возник план задержания. Я уже наметил куст, куда мне надо незаметно пробраться, чтобы отрезать неизвестному путь от границы.