— Согласен, — сказал Ричер. — У него отличная машина.
— Думаю, я хочу сказать, что остальное на ваше усмотрение.
— Остальное?
— Как справиться с двухнедельным окном.
— Хорошо, это представляется мне честным.
— Если вы сможете.
— Я над этим работаю.
— У вас получится?
— Думаю, сначала удастся добывать только то, что необходимо на данный момент, без запаса. Так что будет довольно непростая ситуация, и Роуз придется нелегко. Но я надеюсь, что она справится. Она сказала мне, что в ней еще осталось кое-что от нее прежней. Роуз достаточно умна и поступила разумно, попросив меня на время оставить у себя ее кольцо. Или она хорошо себя знает. До некоторой степени она понимает, что делает, и в состоянии мыслить, как прежде. Наступит такой момент, когда она будет вынуждена довериться нам, а нам придется верить ей.
— Когда мы уедем?
— Завтра, — ответил Ричер.
Они вместе поели, приготовив ужин из того, что купили в магазине. Роуз вела себя оживленно и очень подвижно, и у нее был счастливый и возбужденный вид. Она смеялась и улыбалась из-под своего капюшона и фольги, поворачивалась то к одному, то к другому собеседнику, говорила, слушала и отвечала. Маккензи смеялась вместе с ней, половину времени демонстрируя безграничную энергию, поддержку и надежность, точно луч прожектора в научно-популярном фильме, точно стена, на которую могла опереться ее сестра. И одновременно она излучала безысходное замешательство, вызванное новым положением, и как будто плыла по течению. В старых сказках красивая сестра возвращается домой изувеченной, но, прежде чем наступает счастливое, политое слезами воссоединение, раскрываются старые обиды и гнев. Однако тут все было иначе. Обе были красивыми сестрами, они стартовали вместе и не знали гнева или обид. У них не имелось для этого причин. Они были одним человеком. Почти.
Ричер видел, как вибрирует воздух между ними, делая их единым организмом, подобным осиновой роще, или разделяя их на мгновение, но никогда — окончательно. Они представляли собой одно целое. Они были собой. Всегда. В прошлом и будущем. Но ни одна из них не знала, что представляла собой их нынешняя версия. И даже не знала, как выглядела со стороны. Как теперь они станут себя описывать? Будут ли говорить о себе «я и она»? И больше не «мы»? Таких вопросов они раньше не задавали.
Затем Ричер рассказал, как, по его мнению, может пройти следующий день. Голый костяк, приблизительный план, три шага, куча дыр, которые еще предстояло заполнить. Маккензи пришла в ужас. Брамалл отвернулся, как будто хотел сказать: «И это все, что у тебя есть?» Сандерсон затихла, и Ричер чувствовал, что она смотрит на него из-под своего капюшона, осторожно одобряя. Он говорил исключительно для нее, потому что она теряла больше всех. Будучи профессиональным солдатом, Роуз знала, что ни один план не выдерживает первого столкновения с врагом. Дальше все зависит от удачи — или от неудачи. Это ей было известно совершенно точно.
Потом Ричер попросил Брамалла поставить машину за домом, чтобы ее не было видно от начала дорожки. После этого он прошел по тропинке ковбоев, туда, где, как он думал, находился их штаб. Он обнаружил их на крыльце длинного бревенчатого дома, похожего на старый барак. Их было двое, и они потягивали пиво из банок. Ричер решил, что им ужасно не по себе от потрясения, вины и более древнего чувства унижения. Особенно парню в ботинках — когда ты пытаешься убить человека и промахиваешься, а через некоторое время видишь, как он идет в твою сторону… Это атавистическое ощущение, сидящее в глубине сознания и говорящее о твоем месте на лестнице, сохранившееся с тех времен, когда единственными лестницами являлись деревья.
— Мы живем в безумные времена, — сказал Ричер.
Оба ковбоя промолчали. Возможно, они считали, что он заслужил право говорить так, чтобы его не перебивали. Как будто читал лекцию. Или так полагалось у ковбоев. Джек хотел сказать им, что не держит на них зла и понимает, под каким давлением они находятся и как оно искажает их оценку реальности. Но не стал. Слишком сложно. Вместо этого он сообщил, что они должны для него сделать. Рассказал все очень подробно, шаг за шагом, повторив несколько раз. А еще он дал им то, в чем они нуждались, и это было лучше прощения. Они на дюйм подняли головы, и в глазах у них появилась новая решимость, как будто они подчинялись древним законам, когда упорным трудом и лишениями могли получить обратно свободу.
Ричер вернулся к дому Сандерсон. Внутри горел свет. Потом он проверил, где Брамалл оставил «Тойоту», и обнаружил, что она отлично скрыта от посторонних глаз. Совсем неплохо для агента ФБР. Покончив с осмотром, он направился в свой однокомнатный домик. Маленькая деревушка. У Маккензи и Терренса горел свет. Разные люди отправлялись спать, у них были разные приготовления и ритуалы, может быть, требующие много времени. Возможно, Брамалл чистил свой костюм — совсем как дворецкий. И не вызывало сомнений, что Джейн перед сном исполняла сложный ритуал, включающий в себя разнообразные эликсиры и кремы.
И уж совершенно точно, Сандерсон тоже это делала.
Ричер лег в кровать. Бревенчатые стены и потолок… Он понимал, в чем заключается их привлекательность — они были массивными и надежными и заставляли чувствовать себя в безопасности.
Глава 40
Ковбои поднялись на рассвете и теперь пили кофе из больших кружек, сидя на крыльце своего барака. Солнце вставало за горами, и в долине лежали плоские тени. Роуз Сандерсон спала в своем доме. Она не просыпалась рано — об этом позаботился фентанил. Брамалл уже успел принять душ, одеться, причесать волосы и даже завязать галстук. Маккензи пошевелилась в постели, вынырнула из сна и прожила короткое счастливое мгновение, в котором все было в полном порядке. Потом она все вспомнила и отчаянно захотела вернуться в сон, но тут же подумала, что должна что-то делать — что угодно, если это будет означать, что они сдвинулись с мертвой точки. В конце концов сон выиграл состязание — впрочем, совсем на короткое время. Воздух снаружи оказался холодным — раннее утро в конце лета, высоко в горах…
Через час ковбои подошли к началу подъездной дорожки и остались ждать там — так же, как вчера утром и как позавчера, только теперь их было двое, а не трое. Они стояли молча, точно деталь пейзажа, демонстрируя безграничное терпение. Роуз зашевелилась в своем доме, проснулась и протянула руку к ночному столику. Два пластыря. По-прежнему лежат там, где она их положила. Роуз с облегчением выдохнула и без сил опустила голову на подушку. Можно вставать. Брамалл сделал кофе в своей крошечной кухне и допивал его, устроившись на крыльце. Маккензи стояла под душем.
Прошел час. Ковбои продолжали ждать. Солнце поднялось выше и повисло над горной грядой у них за спинами. Оно пятнало деревья там, где они стояли, и согревало воздух. Роуз принимала душ в своем доме. Брамалл сидел на крыльце — он давно допил кофе и теперь просто убивал время. Жизнь научила его терпению. Маккензи, устроившись в кресле, разговаривала по телефону с мужем про врачей.
Прошел еще час. Ковбои продолжали ждать связного из мира наркотиков, человека, державшего их на крючке. Потраченные впустую часы. Часть жизни наркомана. Они опирались спинами о стволы деревьев, вдыхая мягкий, напоенный запахом сосен воздух. У себя в доме Роуз Сандерсон надела серебристую куртку и натянула глубоко на голову капюшон. Отрезав кусок фольги, намазала его новой порцией лечебного крема и приклеила к лицу. Она находилась в своей гостиной, в которой открыла окно. Она была готова. Брамалл, сидевший в лесу на бревне в пятидесяти ярдах от нее, — тоже. Маккензи, также в пятидесяти ярдах, только по другую сторону, прислонилась к ели, и пробивавшийся сквозь ветви солнечный свет играл с ее волосами.
Через минуту в начале подъездной дорожки послышался натужный вой двигателя и скрежет и стук шин, сражавшихся с ухабами, и ковбои отошли в сторону. Вскоре из леса показался побитый старый пикап, тащивший свой кузов, точно черепаха — панцирь. Сидевший за рулем Стакли внимательно смотрел прямо перед собой. Он не увидел ни черной «Тойоты», ни крупного парня — вообще никого. Притормозил и остановился.
Парень в ботинках из кожи ящерицы направился к нему.
Стакли выбрался из грузовичка.
— Как дела? — спросил он.
— Ты нам должен, — сказал парень в ботинках.
— За что?
— За большого парня.
— Вы всё сделали?
— Заманили в лес и застрелили из винтовки.
— Покажете?
— Конечно, — ответил ковбой. — Только туда добираться час; мы не хотели, чтобы его слишком быстро нашли.
— В таком случае как я узнаю, что вы с ним разобрались?
— Ну, мы же говорим, что разобрались.
— Мне нужны доказательства. Речь идет об очень высокой плате за услуги.
— По две коробки каждому.
— Две на двоих, — заявил Стакли, а потом снова посмотрел по сторонам и сказал: — Вчера вас было трое.
— Третий заболел.
— Чем?
— Горло.
— Мне нужны доказательства насчет большого типа, — повторил Стакли. — Мы с вами заключили деловое соглашение.
Парень в ботинках из кожи ящерицы засунул руку в карман и достал тонкую голубую книжечку с серебряными буквами. Паспорт, которому было около трех лет, немного потрепанный и мятый, с фотографией большого парня. Лицо, похожее на камень. Его звали Джек Ричер. Без среднего имени.
— Нашел у него в кармане, — сказал ковбой. — Это лучше, чем скальп, никакой грязи.
Стакли убрал паспорт в собственный карман.
— Возьму себе в качестве сувенира.
— Конечно.
— Отличная работа, парни.
— Мы старались тебя порадовать.
— Но вы застали меня врасплох, — сказал Стакли. — Дела идут слишком хорошо, и у меня почти ничего не осталось.
— Это еще что значит?
— Вам придется немного подождать.
— Мы так не договаривались.