Галина восхищенно уставилась на детину. Примерно такими представляла она себе былинных русских богатырей. Такой не то что татарина за ноги схватит— бычком может махнуть и не устанет. Такой если вздумает перегородить дорогу, то уж перегородит, будьте спокойны.
Детина повернул голову на звук открывшейся двери. Оказалось, что это молодой парень, лет двадцати пяти, симпатичный даже, несмотря на круглые щеки и нос картошкой. Увидев Галину, он виновато улыбнулся и выпрямился, подтянув зад.
Галина приблизилась к освободившемуся проходу. Все равно обтянутые трико ягодицы оставляли лишь узкую щель, протискиваться в которую, учитывая, что придется обтирать их животом, она не собиралась.
Поняв суть затруднения, детина развернулся кругом, встав к проходу лицом, и, насколько мог, втянул живот.
Галина боком стала проталкиваться, стараясь как можно меньше соприкасаться с незнакомым человеком. Детина сосредоточенно сопел и виновато, совсем по-детски улыбался, как бы извиняясь за причиняемые неудобства.
Хороший парень, подумала Галина. Хорошо, что не в банде, а то…
Осененная внезапно посетившей ее мыслью, она повернулась к великану и, глядя снизу вверх, спросила заговорщическим тоном:
— Слушай, а хочешь на ящик водки заработать? — Получилось просто и с задором, как будто девчонка спрашивает своего сверстника: «Хочешь поиграть?»
Парень сначала растерялся. Потом кивнул:
— Хочу. А как?
— Просто ходи за мной и стой у купе, где я буду. — Говоря, Галина окинула взглядом могучие руки, столбоподобные ноги. — Молчи и ни с кем ни слова.
— А делать-то чего? — старался уточнить детали парень.
— Стой. Стой, руки в карманах, будто у тебя там что-то есть, и глаз не спускай с купе. За каждый час — бутылка.
Предложение пришлось парню по душе.
— Идет, — расплылся он в улыбке.
— Тебя как зовут?
— Федя, — пробасил детина. Галя не удержалась и улыбнулась.
— А ты откуда такой… — она подняла и опустила руку, показывая, что имеет в виду его размеры, — …взялся?
— Горняк я, — важно сообщил парень, расправляя плечи.
Горняк, насколько представляла себе Галя, это — шахтер. Она вообразила себе, как такого громилу опускают в забой, как он ползет там, задевая подпорки и осыпая незакрепленную породу неосторожным движением локтя.
— Ты шахтер?
— Не шахтер, — чуть обиженно поправил детина, переступая с одной ноги на другую, отчего пол вполне мог провалиться, но не провалился, — а горняк.
Видение узкой шахты исчезло, но что такое «горняк», Галина не поняла. Да и какая разница? Главное, что этот русский богатырь Федя Горняк прикроет ее с тыла, а не будет закрывать ей пути отступления. Конечно, неизвестно, как проявит себя этот горняк, если начнется поножовщина или хотя бы просто драка. Случается, такие медведи первыми показывают врагу свои толстые пятки.
ГЛАВА 13
Родителей своих Шурка Княжнин не помнил. Не то чтобы он не помнил их совсем. Кое-какие смутные воспоминания у него остались. Об отце совсем мало — он ушел на фронт, когда Шурке было всего ничего, и погиб, не добравшись даже до передовой. О матери же он помнил много больше. Она погибла уже после войны, случайно, во время пожара на заводе. Со временем, правда, воспоминания стали стираться, смешиваться с новыми фактами, «вспоминавшимися» по ходу дела.
Сироты часто придумывают себе родителей, наделяя их фантастическими чертами и качествами, и потом рассказывают друг другу о том, какие же они «на самом деле». Легенды о родителях-полярниках, дрейфующих во льдах, о родителях-разведчиках, заброшенных в тыл к врагам, о родителях-героях, потерявших свое чадо в пожаре войны, очень популярны. Каждый в меру своей фантазии разукрашивает эти образы и со временем почти верит в их реальность.
Профессии родителей запросто могут перемениться, да и вся легенда меняется без особого труда, если появляется вдруг на первых полосах газет новый герой. Вчера еще пацан был сыном засекреченного ученого, а сегодня появилась статья о геологе, и ученый-физик тотчас стал геологом. Самого мальчишку эти метаморфозы не смущают, но не дай вам бог указать на несоответствие в его легендах или напомнить о прошлой версии, — он будет ненавидеть вас, пока… не забудет о своей обиде.
Постепенно Шуркины скудные, но настоящие воспоминания стали смешиваться с романтическими фантазиями, и через какое-то время уже и сам он не мог точно отделить правду от вымысла. И не страдал от этого сильно. Какая разница, кем они были, если не оставили ему ни фотографий, ни писем, ни какой-то иной памятки. Даже фамилию Шурке дали из казенных. Когда его только привезли, он никак не хотел верить в то, что застрянет в казенном доме надолго. Даже имени своего не хотел называть. Гордо молчал и отказывался от еды.
— Экий тут у нас княжич! — пыталась наладить с ним контакт пожилая воспитательница. — Ножками топает, губки кривит…
Вот и досталась ему «княжеская» фамилия…
Шурка сбежал из интерната, куда его отправили прямо из школы, и сбегал еще около сорока раз, но всякий раз был ловлен, бит, возвращен обратно и водворен в карцер. Но он никогда не унывал и, еще сидя в карцере, начинал думать о новом побеге. Маршрут был всегда один и тот же: Крым. Шурка мечтал добраться до моря, забиться в трюм, а там заделаться юнгой и стать заправским моряком. Над ним смеялись, говорили, что он начитался каких-то там «Алых парусов». На самом деле Шуркин план зиждился на известном фильме «Семеро смелых». Если Петька Молибога смог добраться до Северного полюса и войти в научную экспедицию в условиях мерзлоты, то неужели он, Шурка Княжнин, не освоится в теплых водах Черного моря? И он вновь и вновь убегал, садясь в поезда, шедшие в Крым. И вновь и вновь снимали его с этих поездов, возвращали обратно И сажали в карцер.
Собственно, именно благодаря этому постоянству отловить его не составляло труда, а некоторые участковые и даже проводники знали Шурку в лицо и, задержав, сообщали сразу по нужному адресу.
Шурка так и не добрался до Черного моря.
После восьмого класса он перешел в ремесленное училище. Потом его призвали в армию, и вопреки, как казалось другим призывникам, здравому смыслу Княжнин сам попросился во флот. Просьбу уважили. Правда, Шурка просился в Черноморский флот, а попал на дальневосточный крейсер, но тельняшку ему выдали ничуть не хуже, чем в Севастополе.
Осуществилась его детская мечта о море, однако срок службы в армии был не только годами морской жизни. Шурке некуда было возвращаться, его никто не ждал в родном городе, кроме разве что Тани Гарбышевой, с которой они вроде как дружили до армии, но на первом году службы Шурка получил от нее всего одно письмо, а на втором — и вовсе ни одного. Так что не тянуло его на дембель. В армии он был одет, сыт, при деле, начальство думало за него и отдавало команды — только исполняй.
И парень всерьез подумывал о том, чтобы остаться на сверхсрочную, и остался бы, но офицер, с которым он обсуждал эту перспективу, честно предупредил, что хорошая морская должность ему не светит. Скорее всего, работа в доках или интендантская бодяга. Чтобы плавать, надо заканчивать училище.
И Шурка задумался об училище. Задумался так крепко, что продумал до конца службы. А под конец, когда уже пришло время ехать, погорел на самоволке. Один землячок подбил его сходить в город, отдохнуть малость от ратных дел. Сходили, попались. Десять суток гауптвахты и жирный крест на поступлении.
— Какая тебе, матрос, характеристика, если ты два дня как с «губы»? — сказал ему командир, который до этого дня относился к идее училища благосклонно.
И отправили Шурку Княжнина домой. Ну, не домой — дома у парня никакого не было, но восвояси, с казенных харчей на свои киселя.
Шурка приехал. И кто же встретил его с распростертыми объятиями? Уму непостижимо! Таня Гарбышева! Роман в прозе о героине наших дней!
Она, оказывается, Шурку недооценила, она к нему не так относилась и не считала свое глубокое чувство к нему истинным. Она даже почти вышла по глупости своей замуж за одного мерзавца, который оказался полным ничтожеством, неспособным быть порядочным гражданином, достойным мужем и хорошим отцом для их будущего ребенка. Ребенка этот никчемный подлец, правда, заделать Тане успел, но это не главное! Главное, что она, оказывается, поняла, что любит его, Шурку, и не может без него жить, и готова под венец хоть сейчас, хоть через неделю, а то потом живот станет заметнее, что люди скажут?
Редкий дурак мог клюнуть на такую фигню. Исключительный, непуганый олух мог поверить в такую любовь на втором месяце срока. Тане просто нужен был законный папаша для растущего ребенка и официальный зятек уже для ее папаши, который славился крутым нравом и, судя по тому, что до сих пор не свернул дочке шею, ничего о ее неудачном романе не знал.
Шурка Княжнин оказался очень редким экземпляром. Таким олухом, каких свет еще не видывал. Он гостеприимно подставил уши под всю эту лапшу, проникся ответным чувством и после минутного колебания согласился отдать беременной подруге руку и сердце.
Если честно, то Шурка вдобавок к прекрасному возвышенному чувству, разгоревшемуся из остывшего пепла, испытал еще и облегчение. Облегчение оттого, что не надо мыкаться по чужим углам и общагам, что появится нежданно-негаданно у него хорошая семья, с любящей женой, тестем и тещей, с ребенком, чужим правда, но разве сложно завести для равновесия еще и своего?
Шурка тотчас признался Тане, что никогда никого не любил так, как ее, что было правдой в том смысле, что с девушками у него вообще как-то не клеилось, а весь свой опыт в интимной сфере он приобрел за последние полгода службы благодаря широкой душе того самого земляка, с которым они ходили в самоволки. Земляк обладал чутьем на раскрепощенных девиц самого легкого поведения и за какой-нибудь час находил их в портовом городе столько, что приходилось делиться с друзьями. С Шуркой, например.