Или они прислушались к голосу разума? Она не хотела поверить в это.
— Мы хотим пожениться, — сказал Одо.
Лили вскочила с места и выкрикнула:
— Нет!
— И мы надеемся, что вы дадите свое благословение: Мод, Вернер, Карла и прежде всего Лили, которая была верной подругой Каролин все эти тревожные годы.
— Убирайся к черту! — воскликнула Лили и вышла из комнаты.
***
Дейв Уильямс толкал перед собой по Парламентской площади кресло-каталку, в которой сидела его бабушка. Толпа фоторепортеров следовала за ними. Пресс-секретарь группы «Плам Нелли» вовремя предупредил газеты, так что Дейв и Этель были готовы появиться перед камерами и десять минут вместе позировали перед ними. Потом Дейв сказал «спасибо, джентльмены» и свернул на стоянку Вестминстерского дворца. Он задержался перед входом для лордов, взмахнул рукой еще для одного снимка и вкатил кресло на колесиках в палату лордов.
Бабушка Этель, баронесса Леквиз, болела раком легких. Она принимала сильные обезболивающие, но сознание ее было ясным. Она могла еще немного ходить, хотя ее быстро одолевала одышка. Она имела веские причины отойти от политики. Но сегодня в палате лордов обсуждался законопроект о сексуальных преступлениях 1967 года.
Эта проблема очень волновала Этель из-за того, что ее приятель Роберт был гомосексуалистом. К удивлению Дейва, его отец, которого он считал консерватором, также решительно выступал за пересмотр законодательства. Вероятно, Ллойд был свидетелем преследований гомосексуалистов нацистами и никогда не забывал об этом, хотя отказывался обсуждать подробности,
Этель не собиралась участвовать в дебатах — она была слишком больна для этого, — но твердо решила голосовать. А когда Эт Леквиз что-то решила, ничто не могло ее остановить.
Дейв вез ее через вестибюль, служивший гардеробной, где на каждом платяном крючке висела розовая лента в виде петли, на которую члены палаты должны были вешать свои мечи. Палата лордов даже не пыталась делать вид, что идет в ногу со временем.
Секс между мужчинами в Англии считался преступлением, и каждый год сотни мужчин, занимавшиеся этим, преследовались судебным порядком, заключались в тюрьму и — что хуже всего — подвергались унижению в газетах. Обсуждавшийся сегодня законопроект предусматривал легализацию гомосексуальных актов по согласию между взрослыми в частной жизни.
Вопрос был спорным, и у большой части общественного мнения был непопулярным, но наметилась тенденция в пользу изменения законодательства. Англиканская церковь решила не противиться таким изменениям. Она продолжала считать гомосексуальные связи грехом, но согласилась не трактовать их преступлением. Появился шанс принятия законопроекта, но его сторонники опасались обратной реакции в последнюю минуту — из-за решимости Этель голосовать.
Она спросила Дейва:
— Почему тебе так хочется, чтобы я присутствовала на дебатах? Ты никогда особенно не интересовался политикой.
— Наш барабанщик Лу — гей, — ответил Дейв, использовав американское словечко. — Однажды я был с ним в пабе под названием «Золотой рог», когда туда заявилась полиция. Меня так возмутило поведение полицейских, что с тех пор мне хотелось каким-то образом показать, что я на стороне гомосексуалистов.
— Молодец, — сказала Этель и добавила с язвительностью, характерной для ее преклонных лет: — Я рада, что ты полностью не утратил мятежный дух своих предков под влиянием рок-н-ролла.
«Плам Нелли» стали популярными, как никогда раньше. Они выпустили «концепт-альбом» под названием «Для вашего удовольствия сегодня вечером», в который вошли произведения разных групп и различного жанра — старый мюзик-холл, фольклор, блюзы, свинг, церковное песнопение, «мотаун» — и все в исполнении «Плам Нелли». По всему миру он раскупался миллионами экземпляров.
Полицейский помог Дейву поднять кресло-каталку на один лестничный пролет. Дейв поблагодарил его, подумав, а не участвовал ли он в налете на гей-клуб. Они добрались до вестибюля палаты лордов, и Дейв подкатил Этель до самого порога палаты.
Этель задумала это и получила согласие лидера палаты лордов на ее появление в кресле-каталке. Но Дейву не разрешалось вкатить ее, так что они ждали, когда кто-нибудь из ее друзей увидит ее и заменит Дейва.
Дебаты уже начались. Лорды сидели на красных кожаных скамейках по обеим сторонам зала, убранство которого казалось диковинным, как дворца в диснеевском фильме.
Выступал один из лордов, и Дейв решил послушать.
— Данный законопроект — это хартия гомосексуалистов, и он будет потворствовать самым отвратительным созданиям — мужчинам-проституткам, — с пафосом говорил лорд. — Он будет усиливать соблазны юности.
«Странно, — подумал Дейв. — Неужели этот тип полагает, что все мужчины гомосексуалисты, но большинство просто не поддаются искушению?»
— Это не значит, что я не сочувствую несчастному гомосексуалисту, равно как это не значит, что я не сочувствую тем, кто попал в его сеть.
Попал в его сеть? Какая несусветная чушь, подумал Дейв.
На стороне лейбористов кто-то встал, подошел к креслу-каталке Этель и взялся за ручки. Дейв вышел из палаты и по лестнице поднялся на галерею для зрителей.
Когда он нашел место и сел, выступал другой лорд.
— В одной из популярных воскресных газет на прошлой неделе появился репортаж, который некоторые из ваших светлостей, должно быть, видели, о гомосексуальной свадьбе в стране, находящейся на континенте. — Дейв читая об этом в «Ньюс оф де уорлд». — По моему мнению, газету можно поздравить с освещением отвратительного события. — Как свадьба может быть отвратительным событием? — Я только надеюсь, что если этот законопроект обретет статус закона, подобного рода мероприятия будут бдительным оком. Я не думаю, что такие вещи могли бы происходить у нас в стране, но это возможно.
Дейв подумал, где они выкапывают этих динозавров?
Хорошо, что не все пэры были такими. Встала седовласая женщина с внушительным видом. Дейв видел её в доме матери: ее звали Дора Гейтскежл. Она сказала:
— Мы как общность замалчиваем много извращений в отношениях между мужчинами и женщинами в частной жизни. Закон к этому очень терпим, а общество попросту закрывает на это глаза, — Дейв насторожился. Что она знает об извращениях между мужчинами и женщинами? — К мужчинам, родившимся гомосексуалистами, или оказавшимися таковыми в силу определенных условий, или склоненных к такому извращению, должна быть проявлена терпимость в той же мере, в какой она проявляется ко всем другим так называемым извращениям между мужчинами и женщинами.
Молодец Дора, подумал Дейв.
Но больше всего ему понравилась другая седовласая пожилая женщина с озорным блеском в глазах. Она тоже бывала гостьей в их доме на Грейт-Питер-стрит. Ее звали Барбара Вуттон.
После выступления одного из лордов, долго распространявшегося о содомии, она внесла долю иронии:
— Я спрашиваю себя, чего боятся противники этого закона. Им не нужно бояться, что отвратительные деяния будут навязаны их вниманию, поскольку эти акты будут легализованы только в том случае, если они совершаются в частной жизни. Им не нужно опасаться развращения молодежи, поскольку эти акты будут легализованы, только если они совершаются взрослыми по обоюдному согласию. Я могу только предположить, что противники законопроекта боятся, что их воображение подвергнется мучениям под воздействием представлений того, что где-то что-то происходит.
В ее словах содержался намек на тех мужчин, которые пытались придать криминальный характер гомосексуализму, чтобы взять под контроль свою игру воображения. Догадавшись об этом, Дейв вслух рассмеялся, и тут же распорядитель сказал ему вести себя тихо.
Голосование проводилось в половине седьмого. Дейву показалось, что против законопроекта высказывалось больше народа, чем за него. Процесс голосования занял время дольше обычного. Вместо опускания листков бумаги в урну или нажатия кнопки пэры должны были встать и выйти из палаты через один или другой коридор с обозначением «за» или «против» Один из лордов провез кресло-каталку Этель через коридор «за».
Законопроект был принят ста одиннадцатью голосами против сорока восьми. Дейв готов был громко восторгаться, но это выглядело бы так же неуместно, как аплодировать в церкви.
Один из друзей Этель подвез ее к выходу из палаты лордов и передал кресло-каталку Дейву. По виду Этель можно было судить, что она ликует, хотя явно устала, и Дейв невольно подумал, как долго она еще проживет.
Какая у нее была жизнь, думал он, толкая впереди себя кресло на колесиках по богато украшенным коридорам к выходу. Его собственное превращение из неуспевающего ученика в поп-звезду ничто в сравнении с путем, который она проделала от небольшого коттеджа рядом с горой шлака в Абероуин до палаты лордов, украшенной позолотой. И она преобразовала свою страну и самое себя. Она вела и выигрывала политические сражения за право голоса для женщин, за благосостояние, бесплатное здравоохранение, образование для девушек и сейчас за свободу преследуемого меньшинства гомосексуалистов. Дейв сочинял песни, которые любили повсюду в мире, но это казалось ничем по сравнению с тем, чего достигла его бабушка.
В коридоре, обшитом деревянными панелями, их остановил пожилой мужчина, шедший с двумя тросточками. Его вид ветхой элегантности заставил Дейва вспомнить, что он видел его раньше здесь, в палате лордов, в тот день, когда Этель стала баронессой примерно пять лет назад. Мужчина дружелюбно сказал:
— Ну что же, Этель, твой содомский законопроект принят. Мои поздравления.
— Спасибо, Фиц, — ответила она.
Дейв теперь вспомнил. Это был граф Фицгерберт, который когда-то владел большим домом в Абероуин, называвшимся Ти Гуин, а ныне ставшим колледжем дальнейшего образования.
— Я с сожалением узнал, что ты больна, моя дорогая. — проговорил Фиц. Похоже, он относился к ней с большой любовью.
— Скажу тебе откровенно, Фиц. Я долго не протяну. Возможно, ты меня больше не увидишь.