Они имели такую маленькую зарплату, что многие получали пособие по программе социальной помощи. За сверхурочную работу им не платили. И город не признавал их профсоюз.
Но забастовка началась из-за плохой организации охраны труда. Два человека погибли при работе неисправных мусороуборочных машин. Лоуб отказывался списать старые машины или обеспечивать технику безопасности.
Городской совет постановил прекратить забастовку и признал профсоюз, но Лоуб не принял во внимание решение совета.
Начались акции протеста.
Они привлекли всеобщее внимание, когда Мартин Лютер Кинг выступил на стороне бастующих мусорщиков.
Кинг прилетел во второй раз в Мемфис в тот же день, что и Джаспер, в среду 3 апреля 1968 года. Город погрузился во тьму, когда вечером началась гроза. Под проливным дождем Джаспер пошел послушать выступление Кинга перед собравшимися в Масонском храме.
Первым с зажигательной речью выступил Ралф Абернети. Выше Кинга ростом, с более темной кожей, менее симпатичный и более агрессивный, он был ближайшим соратником и другом Кинга, а также, по слухам, они вместе пили и гуляли.
На встречу с Кингом пришли мусорщики, их семьи и сторонники. Глядя на их поношенную обувь и старую одежду, Джаспер понял, что это одни из беднейших людей в Америке. Не имевшие образования, они выполняли грязную работу и жили в городе, где их называли людьми второго сорта, черномазыми или боями. Но у них была гордость. Они больше не хотели терпеть этого. Они верили в лучшую жизнь. У них была мечта.
И у них был Мартин Лютер Кинг.
Выглядел он старше своих тридцати девяти лет. Он был несколько полноват, когда Джаспер увидел его в Вашингтоне на митинге. За пять лет, прошедших с тех пор он поправился и казался толстым. Если бы не его модный костюм, его можно было бы принять за лавочника. Но когда он начинал говорить, он становился гигантом.
Сегодня у него было пессимистичное настроение. При вспышках молний за окном и под громовые раскаты он рассказал собравшимся, что рейс, которым он собирался лететь в то утро, был задержан из-за сообщения, что на борту заложена бомба.
— Но для меня не имеет значения сейчас, когда я побывал на вершине горы, — оказал он, и слушатели отозвались оден брительными возгласами. — Я просто хочу исполнить Божью волю.
И затем под эмоциональным воздействием этих слов его голос начал вибрировать, как тогда, на ступенях мемориала Линкольна.
— И Он разрешил мне подняться на гору, — громко заговорил он. — И я огляделся вокруг. — Его голос стал еще громче. — И я увидел Землю обетованную.
Джаспер видел, что Кинг был действительно взволнован. Он вспотел, и слезы текли по его щекам. Толпа испытала те же сильные чувства и выкрикивала «Да!» и «Аминь!».
— Я не смогу добраться туда с вами, — продолжал Кинг дрожащим голосом, и Джаспер вспомнил, в Библии Моисей не дошел до Ханаана. — Но хочу, чтобы вы знали: наш народ придет на Землю обетованную. — Две тысячи человек зааплодировали и закричали «Аминь!». — Сегодня я счастлив. Меня ничто не беспокоит. Я никого не боюсь.
Потом, сделав паузу, он медленно произнес:
— Мои глаза узрели славу грядущего Господа.
С этими словами он словно отшатнулся от трибуны. Стоявший позади него Ралф Абернети подскочил, чтобы поддержать его, и усадил Кинга на место под ураган одобрительных аплодисментов, которые была не в состоянии заглушить гроза, бушующая над городом.
Следующий день Джаспер был занят освещением юридического спора. Город пытался добиться от судов запрещения демонстрации, которую Кинг намеревался организовать в предстоящий понедельник, а сам Кинг договаривался о компромиссе, который гарантировал бы проведение небольшого мирного марша.
Ближе к концу дня Джаспер позвонил в Нью-Йорк Хербу Гоулду. Они договорились, что Джаспер попытается организовать для Сэма Кейкбреда интервью с Лоубом и Кингом в субботу или воскресенье, Херб отправит съемочную группу, чтобы заснять демонстрацию в понедельник для репортажа, который будет показан в тот же день вечером.
После разговора с Гоулдом Джаспер поехал в мотель «Лорен», где остановился Кинг. Это было двухэтажное здание с балконами, выходившими в сторону автомобильной стоянки. Джаспер заметил белый «кадиллак», взятый напрокат, как он знал, для Кинга вместе с водителем мемфисским похоронным агентством, принадлежащим негру. Рядом с машиной стояла группа помощников Кинга, среди которых Джаспер заметил Верину Маркванд.
Она была так же сногсшибательно великолепна, как пять лет назад, но выглядела иначе. Она сделала себе прическу «афро» и носила свободное платье и бусы. Джаспер заметил тонкие морщинки вокруг ее глаз от напряжения, и подумал, каково это работать с таким человеком, которого столь страстно обожают и одновременно так сильно ненавидят, как Мартин Лютер Кинг.
Джаспер улыбнулся ей самой обаятельной улыбкой, представился и сказал:
— Мы с вами встречались.
Она настороженно посмотрела на него.
— Не думаю.
— Конечно же, встречались. Впрочем, нет ничего удивительного, что вы не помните. Это было 28 августа 1963 года. В тот день произошло много всего.
— Самое главное: Мартин выступил с речью «У меня есть мечта».
— Я был начинающим журналистом и просил вас организовать для меня интервью с доктором Кингом. Вы дали мне от ворот поворот. — Джаспер еще вспомнил, как он был потрясен красотой Верины. Сейчас он испытывал такой же прилив чувств, как и тогда.
Она смягчилась и с улыбкой сказала:
— Как видно, вы и сейчас хотите просить об интервью.
— В выходные здесь будет Сэм Кейкбред. Он будет беседовать с Генри Лоубом. И ему также нужно взять интервью у доктора Кинга.
— Я постараюсь сделать все от меня зависящее, мистер Мюррей.
— Пожалуйста, называйте меня Джаспер.
Она помолчала.
— Удовлетворите мое любопытство. Как мы познакомились в тот день в Вашингтоне?
— Я завтракал с конгрессменом Грегом Пешковым, другом нашей семьи. А вы были с Джорджем Джейксом.
— И где вам довелось побывать с тех пор?
— Во Вьетнаме некоторое время.
— Воевали?
— Да, видел боевые действия. — Он не любил говорить об этом. — Могу ли я задать вам личный вопрос?
— Попробуйте. Но я не обещаю, что отвечу на него.
— Вы по-прежнему встречаетесь с Джорджем?
— Я не буду отвечать.
В этот момент они оба услышали голос Кинга и подняли голову. Он стоял на балконе своего номера, смотрел вниз и что-то говорил одному из помощников поблизости от Джаспера и Верины на автостоянке. Кинг заправлял рубашку в брюки, словно одеваясь после душа. Вероятно, он собирается ужинать, подумал Джаспер.
Кинг оперся обеими руками на перила, наклонился вперед и кому-то весело говорил:
— Бен, я хочу, чтобы ты сегодня спел для меня «Мой любимый Господь» так, как ты никогда не пел раньше, иначе говоря, очень хорошо.
Водитель белого «кадиллака» крикнул ему:
— Становится прохладно, преподобный. Вам лучше надеть бы пальто.
— Хорошо, Джоунси, — ответил Кинг и выпрямился. Прозвучал выстрел.
Кинг отлетел назад, раскинул руки, как человек на кресте, стукнулся о стену и упал.
Верина вскрикнула.
Помощники Кинга укрылись за белым «кадиллаком». Джаспер упал на одно колено. Верина присела на корточки перед ним. Он обхватил ее обеими руками, прижав ее голову к своей груди, и стал искать глазами, откуда был произведен выстрел. На противоположной стороне улицы находилось здание, в котором, вероятно, сдавались меблированные комнаты.
Второго выстрела не последовало.
Какое-то мгновение Джаспер собирался с мыслями. Он выпустил Верину из защитительного объятия.
— Вы не ранены? — спросил он.
— Мартин! — воскликнула она, взглянув на балкон.
Они с опаской встали, хотя стрельбы больше не было.
Не говоря ни слова, они оба по наружной лестнице взбежали на балкон.
Кинг лежал на спине с ногами, поднятыми вверх на перила. Ралф Абернети и Билли Кайле, еще один борец за гражданские права, в очках и с виду добродушный, склонились над ним. Со стороны автостоянки доносились крики и стоны людей, на чьих глазах было совершено покушение.
Пуля проделала отверстие в шее, разнесла челюсть и сорвала галстук. Рана была ужасная, и Джаспер сразу понял, что в Кинга стреляли разрывной пулей. Кровь растекалась по плечам Кинга.
Абернети выкрикивал:
— Мартин! Мартин! Мартин!
Он похлопал Кинга по щеке. Джасперу показалось, что на лице Кинга появилось едва заметное осознанное выражение.
— Мартин, это Ралф. Не волнуйся, — говорил Абернети. — Все будет хорошо.
Губы Кинга беззвучно шевельнулись.
Кайле первым бросился к телефону в номере. Он схватил трубку, но, вероятно, на коммутаторе никого не было. Кайле начал колотить кулаком по стене и кричать:
— Ответьте! Ответьте! Ответьте!
Потом он бросил попытки дозвониться, выбежал на балкон и крикнул людям на автостоянке:
— Вызовите «скорую»! В доктора Кинга стреляли.
Кто-то обернул раздробленную голову Кинга полотенцем из ванной комнаты.
Кайле взял оранжевого цвета покрывало с кровати и накрыл им тело Кинга до раздробленного подбородка.
Джаспер кое-что понимал в ранах. Он знал, сколько крови может потерять человек и от каких ран он может выжить и от каких нет.
Он не питал никаких надежд относительно Мартина Лютера Кинга.
Кайле приподнял руку Кинга, разжал пальцы и вынул из его ладони пачку сигарет. Джаспер никогда не видел, чтобы Кинг курил: очевидно, делал это, когда оставался один. Даже сейчас Кайле оберегал своего друга. Этот жест тронул Джаспера до глубины души,
Абернети продолжал обращаться к Кингу:
— Ты слышишь меня? Ты слышишь меня?
Джаспер увидел, что цвет лица Кинга резко изменился. Коричневая кожа побледнела и приобрела землисто-серый оттенок. Красивые черты лица стали неестественно неподвижными.
Джаспер знал, как наступает смерть, это была она.
Верина тоже все видела. Она отвернулась и, зарыдав, вошла в комнату.