— Нет, для себя. — Озеров устало сел на диван рядом с бумажным ворохом, снова поправил волосы и сказал, сокрушенно поглядывая на книги. — Просто беда. Так много надо читать нашему брату — офицерам, а где взять время? Рабочий день загружен полностью. Вечером надо готовиться к очередным занятиям, да и семья у каждого. Теперь у матросов эрудиция такая, что того гляди на политзанятиях вопросами затюкают. Как недавно старшина мотористов с субботинского корабля Бурмистров на лекции о кризисе буржуазного искусства осадил лектора. Спросил вдруг, как лектор относится к последним произведениям и назвал какую-то незнакомую иностранную фамилию. Лектор многозначительно помычал и ответил, что в последних произведениях данный автор не сошел со своих прежних позиций. Тогда Бурмистров, невинно взирая на лектора, заявил, что как это автор мог сойти, когда его фамилию он — Бурмистров — только что выдумал. Хохот. Лекция насмарку. А что зазорного было признаться, что такого автора не знает? Я, конечно, отчитал Бурмистрова за бестактность, но лектора еще больше и ему в путевке написал. А наш начальник клуба лейтенант Зайцев? С каким багажом пришел с курсов, на том и сидит, как транзитник на вокзале. Я уже с ним откровенно поговорил, что он от матросов стал отставать в эрудиции и если так дальше пойдет, то придется откомандировать, — Озеров встал и снова начал разбирать книги. — Вот и приходится недосыпать из-за книг. Буду осваивать методику скоростного чтения. В «Науке и жизни» написано.
Продолжая рассматривать книги и рассеянно кивая в такт словам Озерова, командир бригады произнес:
— Вот что, комиссар…
Грачев обращался к начальнику политотдела в трех формах. По имени-отчеству в повседневной службе, когда речь шла о насущных делах. Или говорил: «Вот что, начПО, бумажки к исполнению по вашей части». Это о проходных, формальных делах, от которых, как говорится, ни жарко, ни холодно, а выполнять надо для птички. Но когда командир бригады был серьезно озадачен, то называл Озерова комиссаром. Так и сейчас:
— …Будем на место Субботина назначать командиром корабля Изотова? Он недостаточно подготовлен, Субботин мало с ним занимался и тем более не давал практиковаться. Но Изотов, как я посмотрел, дело знает, уверен в себе, что немаловажно, и с личным составом ладит.
Озеров снова сел на диван, задумался и вздохнул:
— Не дело это, когда на корабле часто меняются командиры. Для них-то хорошо — практика. Но каково личному составу? Ведь у каждого командира свой подход, характер, своя методика. Только привыкнут, и на́ тебе — новый появился. Да и сами командиры, зная, что командуют временно, болеть за корабль не станут. Думаю, что Изотов справится. Поначалу будет ходить в море с обеспечивающим командиром, а так он офицер толковый и самостоятельность обретет быстро.
— Пожалуй, так и сделаем.
— Да, только давайте, Иван Саввич, сразу станем называть Изотова командиром корабля, а не по-ишачьи И. О. — И. О. Это размагничивающе действует на человека.
— Но Субботин, пока на курсах, будет в нашем штате.
— Приказом отдадим, как положено, тут ничего не попишешь, а перед строем объявим: назначен командиром корабля. Это его сразу подстегнет и на первых порах облегчит командование кораблем.
— Подумаем, — пробормотал Грачев и, не выпуская из рук книги, спросил: — Что было на конференции?
— Доклад о международном положении. Так себе, не очень. Стандартный. Лекции о новом в антисоветской пропаганде и о некоторых тенденциях в современной буржуазной идеологии. Я завтра доложу подробно, сегодня вечером приведу в порядок заметки. Но вот что меня озадачило, я даже резко выступил против. Понимаешь, у некоторых офицеров появилось мнение, что, поскольку у подавляющего большинства матросов среднее образование, то это люди сознательные и поэтому-де к ним надо относиться с меньшей строгостью. Чушь несусветная! Как раз наоборот. Если сознательный, образованный, надо меньше объяснять, а больше и строже спрашивать. Логично?
— Разумеется, — ответил командир бригады. — А насчет Изотова у нас еще есть время подумать.
Недели через две после того, как Изотов принял у Субботина командование кораблем и сдал экзамены на самостоятельное управление, перед рассветом по тревоге перехватчик был направлен к одному из островных постов. До этого радиометрист поста докладывал, что видит крупную цель, по всей вероятности, грузовое или пассажирское судно. И вдруг цель исчезла. Была и нет. Радиометрист начал проверять аппаратуру, потом спохватился, что все береговые очертания четко прорисовываются лучом на экране, — значит, приборы исправны, но цель исчезла. Может, это была подводная лодка? Шла и погрузилась? Но радиометрист знал, что на таком расстоянии подводная лодка видится на экране не таким ярким пятнышком. Это был явно большой с высокими бортами и надстройками транспорт.
В штабе бригады были озадачены докладами с поста и приказали Изотову немедленно выйти в район исчезновения цели.
Когда перехватчик летел по волнам полным ходом, оставляя за собой пушистый след водяной пыли, радиометрист того же поста доложил, что видит четыре малых цели, идущих к острову фронтом. Трудно было предположить, связано ли исчезновение большой цели с появлением малых или это случайное совпадение.
Было уже довольно светло, когда перехватчик подлетел к острову. У берега белели четыре спасательных вельбота, а на песке стояла кучка людей. Связавшись с постом по радиотелефону, Изотов узнал, что это моряки с затонувшего греческого судна.
Это судно шло с грузом в наш порт. Часов десять назад в ясную погоду оно сбилось с курса и село на мель. Проходивший поблизости наш теплоход предложил помощь, но греки отказались и часа через два снялись с мели своими силами и проследовали дальше. И вот вдруг, выйдя на большую глубину, судно затонуло.
6
Экипаж спасся весь и даже успел прихватить свои личные вещи. Капитан объяснил, что, по всей вероятности, во время посадки на мель, корпус судна получил повреждения, но некоторое время еще не сильно пропускал воду, может быть, трещины были забиты донным илом. А потом на волне поврежденная обшивка не выдержала, и судно быстро затонуло.
Изотов направил свой корабль к месту гибели, обследовал район. Обнаружил большое пятно мазута и несколько спасательных кругов. Видно, что судно покидали без спешки. Прощупал глубину эхолотом и гидролокатором, обнаружил затонувшее судно. Доложив об этом в штаб, Изотов положил свой корабль на обратный курс.
Лейтенант Волков, назначенный штурманом на место Изотова, поставив на карте значок — затонувшее судно, сказал:
— Вот же, гады, ведь всем ясно, что сами угробили пароход, чтоб получить страховку. А попробуй докажи. И глубину выбрали триста метров — не так легко поднять.
Рогов в ответ усмехнулся:
— Они не дураки. А ну как поднимем и увидим, что корпус цел, открыты кингстоны, известим, поднимется в прессе шумиха, у них дело до суда дойдет? Поэтому и выбрали такую глубину.
Сейчас перехватчик обегал свой район, «просвечивая» пространство радиолокатором далеко вокруг себя. Привычно подбрасывало на невидимых волнах, и снова знакомое биение корпуса, вибрация. Изотов стоял за штурвалом. Эту привычку он перенял у Субботина.
Вступив в командование кораблем, он сразу заявил экипажу, что никаких изменений не произойдет и новую метлу он изображать не станет. Может, поэтому, как и Субботин, он не стал садиться в кресло у своего пульта и тоже ворчал на Мефиступола, отодвигая его носком ботинка к стенке:
— Чего развалился? Наступлю ненароком на лапу или ухо. Визг поднимешь.
Через полчаса после выхода из базы Рогов вдруг попросил Изотова разрешить несколько раз прогнать машины по всему диапазону оборотов. Хотя приборы показывали нормально, Рогов объяснил, что приемистость двигателя правого борта изменилась. Он несколько медленнее наращивает обороты с увеличением подачи топлива рукояткой управления. Рогов запросил сидевшего в выгородке у машин Бурмистрова, тот ответил, что тоже обратил внимание на приемистость правого двигателя, это заметно и по приборам и по гулу машины.
— Но приборы показывают, что все работает нормально, — сказал Изотов.
— Все это верно, машины работают, как положено, но что-то не так, — Рогов пожал плечами. — Мы пополнились топливом, может сорт немного не тот? Но я сам видел лист анализа. И тогда бы на это реагировали одинаково оба двигателя. Г-мм…
Прогнав двигатели несколько раз от самого малого до самого большого числа оборотов, Рогов сказал:
— Михаил Алексеевич, прошу разрешения подменить Бурмистрова, побуду поближе к двигателям.
— Добро.
Сейчас Бурмистров сидел на месте Рогова. Худощавое лицо главстаршины было замкнуто-спокойным. Изотов подметил, что Бурмистров целиком поглощен управлением двигателями и только изредка взор его устремляется куда-то сквозь приборную доску, губы сжимались плотнее, их уголки опускались вниз. Но ненадолго, видимо, усилием воли главстаршина прогонял набегавшую мысль, и снова лицо его обретало спокойствие. Изотов догадывался, что Бурмистров очень сильно тоскует по дому, по жене…
Мерно гудели машины перехватчика. Мысли старшего лейтенанта Изотова прерывали доклады сигнальщиков, радиста, радиометриста. Шарахались в стороны чайки, медленно поворачивался подернутый предвечерней дымкой горизонт. В тесной боевой рубке каждый четко выполнял свои обязанности, а мысли сами по себе возникали в мозгу, то уносились далеко-далеко, то возвращались к самому повседневному, сегодняшнему.
Рогов по трансляции попросил Изотова разрешить снова прогнать машины по всему диапазону оборотов.
Перехватчик замедлил ход, взбил корпусом буруны, потом снова вышел на крыло, пролетел несколько минут самым полным ходом, снова замедлил бег и пошел нормально.
Рогов спросил у Бурмистрова:
— Заметили что-нибудь?
— В общем-то двигатель работает нормально, — ответил в микрофон главстаршина. — Но что-то немного не то.