Загадка смерти Райны разрешилась.
Проблема правосудия, к несчастью, нет.
Майлз пошёл прогуляться.
Кладбище немногим отличалось от простой вырубки в лесу, но под лучами утреннего солнца здесь царили мир и красота. Неумолчно булькал ручеёк, переливаясь зелёными тенями и ослепительно сияющими отражениями. В ветвях что-то шептал слабый ветерок, который наконец разорвал в клочья и унёс прочь остатки ночного тумана, а крохотные твари-однодневки, которых всё население Барраяра, кроме биологов, называло жуками, пели и чирикали в зарослях эндогенных барраярских кустов.
«Ну, Райна, и что же мне теперь делать?» — вздохнул Майлз. Пим замешкался на краю вырубки, чтобы не нарушать уединение Майлза. «Всё в порядке, — уверил Майлз, обращаясь к маленькой могилке, — Пиму и раньше доводилось заставать меня за беседой с покойниками. Может, он и думает, что я сумасшедший, но его выучка не позволяет ему сказать об этом вслух.»
Судя по виду Пима, он был не вполне доволен жизнью и даже не вполне здоров. Майлза кольнула совесть за то, что он вытащил Пима на прогулку; по-хорошему тот должен был сейчас лежать в постели, но Майлзу отчаянно нужно было побыть одному. Пим страдал не только от последствий удара копытом. Он был молчалив с того момента, как Майлз исторг признание у матушки Маттулич. Майлза это не удивляло. Пим усилием воли настроил себя на роль палача — исполнителя приговора над предполагаемым виновником — диким тупым горцем; то, что будущей жертвой внезапно оказалась сумасшедшая бабка, явно выбило его из равновесия. Хотя он выполнит любой приказ Майлза — в этом у Майлза сомнений не было.
Майлз размышлял о причудливости барраярских законов, бродя по вырубке, наблюдая за игрой света в ручейке, время от времени переворачивая камешек носком ботинка. Основной принцип был ясен: предпочтение духа закона — букве, истины — техническим подробностям. Прецеденты были вторичны, первично было решение, принятое на месте человеком, на то уполномоченным. Но увы, в данном случае этим человеком был он сам. Не было ему спасения в четких правилах, не мог он прикрыться словами «закон гласит», будто бы Закон — это какой-нибудь ныне живущий верховный владыка, и вправду обладающий голосом. Единственный звучащий здесь голос — его собственный.
Кому же послужит смерть этой полусумасшедшей старухи? Харре? Отношениям между матерью и дочерью была нанесена смертельная рана, Майлз видел это по их глазам, но всё же у Харры не поднимется рука на убийство матери. Майлз был рад этому, так как если бы Харра сейчас стояла рядом, кричала об убийстве и требовала кровавого отмщения, ему было бы чрезвычайно трудно сосредоточиться. Действие, которое напрашивалось как очевидное, было бы чертовски плохой наградой за отвагу, которую проявила Харра, сообщив о преступлении. А Райна? Да. Это еще сложнее.
«Я заклал бы эту старую дракониху прямо здесь, у твоего изножья, маленькая дама, — пробормотал Майлз, обращаясь к ней. — Желаешь ли ты этого? Послужит ли это тебе? Что вообще тебе послужит?» Быть может, это и было то великое возжигание, которое он обещал ей?
Каков должен быть приговор, чтобы эхо его раскатилось по всем Дендарийским горам? Быть может, ему и вправду следует пожертвовать реальными интересами живых людей ради некоего политического принципа? Или ему нужно забыть об этом и вынести решение, отвечающее интересам только непосредственно замешанных в этом деле? Он подобрал булыжник и швырнул его со всей силы в ручей. Булыжник упал на каменистое дно и стал неразличим.
Он повернулся и обнаружил, что на краю кладбища его ждёт староста Кейрел. Кейрел наклонил голову в знак приветствия и стал осторожно приближаться.
— Значит, так, милорд, — произнёс Кейрел.
— Именно так, — сказал Майлз.
— Вы пришли к какому-нибудь заключению?
— Честно говоря, нет. — Майлз рассеянно глядел по сторонам. — Если я не приговорю матушку Маттулич к смертной казни, то мой приговор не будет соответствовать тяжести преступления. Однако… я не вижу, кому будет польза от ее смерти.
— И я не вижу. Поэтому я с самого начала занял такую позицию…
— Нет… — медленно произнёс Майлз, — нет, тут Вы были неправы. К примеру, это чуть не повлекло за собой смерть Лема Цурика. Был момент, когда я собирался преследовать его с вооружённым отрядом и стрелять на поражение. Его отношения с Харрой едва не оказались разрушены. Правда — лучше. Немного лучше. По крайней мере это — не смертельная ошибка. Уж конечно, я могу с этим что-то сделать…
— Я сначала не знал, чего ожидать от Вас — признался староста Кейрел.
Майлз покачал головой. — Я хотел что-то изменить. Что-то важное, к лучшему. А теперь… я даже не знаю.
Староста Кейрел сморщил залысый лоб.
— Однако мы уже меняемся.
— Недостаточно. И недостаточно быстро.
— Вы слишком молоды, поэтому не замечаете, насколько и как быстро. Сравните Харру с ее матерью. Боже мой, да посмотрите на разницу между матушкой Маттулич и ее матерью. Вот это была мегера. — Староста Кейрел вздрогнул. — Я ее очень хорошо помню. Однако для того времени она не была чем-то необычным. Я думаю, что Вам нет нужды пытаться что-то изменить — изменения уже происходят, и их не остановить, даже если бы хотелось. Как только у нас появится приемник спутниковой энергии и подключение к коммуникационной сети, с прошлым будет покончено навсегда. Как только дети увидят будущее — своё будущее — они рванутся к нему неостановимо. Они уже потеряны для стариков вроде матушки Маттулич. И старики это знают, не думайте, что они не знают. Как Вы думаете, почему у нас до сих пор нету даже маленькой энергетической установки? Не только из-за нехватки средств. Из-за сопротивления старшего поколения. Они называют это инопланетной заразой, но на самом деле они боятся будущего.
— Еще так много не сделано…
— О да. Мы находимся в отчаянном положении, это правда. Но у нас есть надежда. Я думаю, что Вы сами не понимаете, как много Вы сделали одним своим приездом сюда.
— Я ничего не сделал, — произнёс Майлз с горечью. — В основном сидел. И теперь, готов поклясться, я еще некоторое время позанимаюсь ничегонеделанием. А потом отправлюсь домой. Чёрт!
Староста Кейрел сжал губы, поглядел на свои ноги, потом на вершины гор.
— Вы кое-что делаете для нас каждую минуту. Лорд-мутантик. Думаете, Вы невидимы?
Майлз оскалился волчьей ухмылкой.
— Ох, Кейрел, я — оркестр из одного человека. Я — парад уродов.
— Как Вы говорите, «именно так». Обычным людям нужны необычные примеры. Чтобы они могли сказать себе: ну что ж, если он смог сделать то, уж конечно, я способен сделать это. Чтобы у них не было оправданий.
— Я знаю эту игру. Я всю жизнь в неё играю.
— Я думаю, что Барраяр нуждается в Вас. В том, чтобы Вы продолжали быть — таким, какой Вы есть.
— Барраяр сожрёт меня, если сможет.
— Да, — согласился Кейрел, не отводя глаз от горизонта. — Именно так. — Он перевёл взгляд на могилы у своих ног. Но в конце концов он сожрёт нас всех, верно? Вы переживёте стариков.
— Или в начале. — Майлз указал вниз. — Не говорите мне, кого я переживу. Скажите это Райне.
Плечи Кейрела опустились. — Верно. Это правда. Выносите свой приговор, милорд. Я поддержу Вас.
Майлз собрал их всех во дворе Кейрела, чтобы изречь свой приговор. Крыльцо теперь стало ему трибуной. Если бы вся эта толпа набилась внутрь хижины, там было бы невыносимо жарко и тесно, послеполуденное солнце, бившее отвесно в крышу, удушило бы их жарой. Люди, собравшиеся снаружи хижины, щурились от яркого солнечного света. Они все были здесь, все, кто мог прийти — староста Кейрел, матушка Кейрел, их сыновья, все Цурики, большая часть матрон, которые были на вчерашнем похоронном празднестве, мужчины, женщины и дети. Харра сидела отдельно. Лем всё время пытался взять ее за руку, но, судя по тому, как она вздрагивала и отстранялась, ей не хотелось, чтобы до неё дотрагивались. Матушка Маттулич сидела рядом с Майлзом, выставленная на всеобщее обозрение, безмолвная и мрачная. По сторонам от нее сидели Пим и заместитель старосты Алекс, которому было явно не по себе.
Майлз вздёрнул подбородок, поудобнее устраивая голову в высоком стоячем воротнике своей парадной формы. Он выглядел настолько формально и «с иголочки», насколько ему могло помочь в этом искусство Пима-дворецкого. Мундир Армии Барраярской Империи, честно заработанный Майлзом. Знали ли эти люди, что Майлз заработал его, или они все думали, что это просто подарок его отца, живой пример протекции для сынков знати? Впрочем, наплевать на то, что они думают. Он-то знал правду. Он стоял перед своими подданными, вцепившись вперила крыльца.
— Я завершил расследование обвинений, предъявленных перед графским судом Харрой Цурик, в убийстве ее дочери Райны. На основании улик, свидетельских показаний и собственного признания обвиняемой, я объявляю Мару Маттулич виновной в этом убийстве, которое она совершила путем скручивания шеи новорожденной до состояния перелома, после чего попыталась скрыть свое преступление. Даже когда ее зятю Лему Цурику грозила смертельная опасность из-за выдвинутых против него ложных обвинений. Принимая во внимание беспомощность жертвы, жестокость метода и трусливый эгоизм, выразившийся в попытке скрыть преступление, я не нахожу смягчающих вину обстоятельств. Вдобавок, Мара Маттулич, согласно ее собственному признанию, приблизительно двадцать лет назад совершила еще два убийства младенцев — своих собственных детей. Об этих фактах староста Кейрел будет объявлять повсеместно в Лесной Долине, пока все жители Лесной долины не будут проинформированы.
Он чувствовал, как ненавидящий взгляд Мары Маттулич сверлит ему спину. «Да, можешь ненавидеть меня, старуха. Я тебя еще похороню, и ты это знаешь.» Он сглотнул и продолжал, прикрываясь, как щитом, формальными оборотами языка.
— За это преступление при отсутствии смягчающих обстоятельств единственный возможный приговор — смертная казнь. Итак, я приговариваю Мару Маттулич к смертной казни. Но, принимая во внимание ее преклонный возраст и ее близкое родство с наиболее пострадавшей от этого преступления, если не считать жертвы — Харрой Цурик — я объявляю отсрочку исполнения казни. На неопределённый срок. — Краем глаза Майлз видел, как Пим, очень осторожно, незаметно, облегчённо выдохнул. Харра расчесывала пятернёй свои соломенные пряди и напряжённо слушала.