оток воды дугою хлынул на каменный пол.
Она так спешила, что чуть не уронила Майлза. Подставив прямо под струю широко открытый рот так, что вода забрызгала ей все лицо, она пила с еще более отчаянной жадностью, чем до того пожирала крысу. Она пила, пила и пила, обливала водою руки и лицо, смывая кровь, и вновь принималась пить. Майлз уже думал, что она никогда не напьется, но наконец она сделала шаг назад, откинула с глаз мокрые волосы и уставилась на него. Чуть ли ни целую минуту она так смотрела и вдруг взревела: — Холодно!
Майлз подпрыгнул. — А-а… холодно… верно. Мне тоже, у меня носки промокли. Тепло, тебе нужно тепло. Ну-ка, глянем. Гм, попробуем-ка пойти дальше туда, где потолок ниже. Здесь не место, тепло все соберется наверху, куда нам не достать, это плохо… — Майлз скользнул мимо колонны туда, где пол поднимался, а расстояние до потолка — около четырех футов — действительно позволяло ей только ползти. Она двинулась за ним с напряженным вниманием кошки, выслеживающей… ну да, крысу. Вот здесь: самая низко проходящая труба, какую он сумел найти. — Если бы мы смогли ее вскрыть, — показал Майлз на пластиковую трубу толщиной примерно с запястье своей спутницы. — В ней полно нагнетаемого под давлением горячего воздуха. Но на сей раз нет переходников, открываемых вручную. — Он разглядывал эту головоломку, пытаясь что-то придумать. Композитный пластик чрезвычайно прочен.
Она нагнулась и потянула за трубу, потом легла на спину и пнула трубу ногами, потом жалобно на него поглядела.
— Попробуй так. — Майлз с опаской взял ее руку и потянул к трубе, проведя твердыми ногтями длинную царапину по всей окружности. Она немного поцарапала и снова глянула на него, словно говоря: «Не получается!»
— А теперь снова попробуй лягать и тянуть, — подсказал он. Должно быть, она весила фунтов триста, и весь этот вес она вложила в свое усилие, сперва пнув трубу, а затем потянув — прочно упершись ногами в потолок и выгнувшись со всей силой. Труба раскололась вдоль царапины. Девятая рухнула на пол вместе с трубой. Из отверстия с шипением стал выходить горячий воздух. Она протянула к теплу руки, подставила лицо, чуть ли не обвилась вокруг этой трубы, встала на колени, чтобы ее обдувало воздухом. Майлз сел на пол, стянул носки и шлепнул их на теплую трубу сушиться. Вот превосходная возможность бежать — если бы было куда. К тому же ему совсем не хотелось выпускать из виду свою добычу. Добычу? Он задумался о баснословной стоимости её левой икроножной мышцы, а она уселась на камень и спрятала лицо в коленях.
«Мне не говорили, что она умеет плакать!».
Он вытащил свой форменный носовой платок, архаичный кусочек ткани. Он никогда не понимал, зачем солдату этот идиотский платочек. Разве если солдат плачет. Он протянул ей платок. — Вот. Промокни глаза.
Она взяла предложенное, высморкала свой плоский носище и попыталась вернуть платок.
— Оставь себе, — сказал Майлз— Э-э… как тебя зовут, хотел бы я знать.
— Девятая, — прорычала она. Не враждебно, просто из этой большой глотки странный искаженный голос выходил именно так. — А как тебя зовут?
Бог мой, целое предложение. Майлз моргнул. — Адмирал Майлз Нейсмит. — Он устроился на полу по-турецки.
Она, остолбенев, подняла голову. — Солдат? Настоящий офицер?! — И уже с большим сомнением, точно впервые разглядела его во всех подробностях, добавила: — Ты?
Майлз уверенно откашлялся. — Самый настоящий. Не на самом пике удачи, в нынешний момент, но это лишь начало. Первый глоток, так сказать.
— И у меня тоже, — мрачно отозвалась она и хлюпнула носом. — Не знаю, как долго я сижу в этом подвале, но попила в первый раз.
— По-моему, три дня, — сообщил Майлз. — И еды, э-э, тебе тоже не давали?
— Нет. — Она нахмурила брови; в сочетании с клыками эффект вышел потрясающий. — Это хуже всего, что делали со мною в лаборатории, а я-то думала, что там было плохо.
Старая пословица гласит: больно не от неведения. А от осознания ошибки. Майлз подумал про свою куб-карту; Майлз поглядел на Девятую. Майлз вообразил, как осторожно берет двумя пальцами тщательно выработанный стратегический план этой операции и спускает его в мусоропровод. Вентиляционные короба в потолке не давали ему покоя, будоража воображение. Девятая ни за что по ним не пролезет…
Когтистой рукой она отбросила с лица волосы и уставилась на Майлза с прежней свирепостью. Странные, светло-ореховые глаза лишь усиливали ее сходство с волчицей. — Что ты на самом деле тут делаешь? Это еще один экзамен?
— Нет, это настоящая жизнь. — Губы Майлза дрогнули в улыбке. — Я, э-э, совершил ошибку.
— Наверное, я тоже, — сказала она, понурившись.
Майлз потянул себя за губу и принялся изучать Девятую сощуренными глазами. — Интересно, что у тебя была за жизнь? — пробормотал он скорее сам себе.
Она поняла вопрос буквально. — До восьми лет я жила у платных приемных родителей. Как и клоны. А потом я сделалась слишком большой и неуклюжей, стала все ломать — и меня привезли жить в лабораторию. Там было хорошо, тепло и еды сколько хочешь.
— Они не могли подвергнуть тебя слишком большому упрощению, если всерьез намеревались сделать из тебя солдата. Интересно, какой у тебя IQ? — размышлял он.
— Сто тридцать пять.
Майлз был так ошеломлен, что застыл на месте. — Я… понятно. А ты получила… хоть какое-нибудь обучение?
Она пожала плечами. — Я прошла через кучу тестов. Они были… нормальными. Кроме экспериментов с агрессией. Мне не нравится электрошок. — Она на мгновение грустно задумалась. — И еще мне не нравятся психологи-экспериментаторы. Они много лгут. — Плечи у нее совсем поникли. — Все равно, я провалилась. Мы все провалились.
— Как они могут знать, что ты провалилась, если никогда не давали тебе должного обучения? — презрительно отмел это заявление Майлз. — Профессия военного подразумевает один из самых сложных видов специализированной совместной деятельности, какой придумало человечество. Я много лет учился тактике и стратегии и не знаю пока и половины. И все останется вот здесь. — Он обхватил ладонями голову.
Она покосилась на Майлза. — Если это правда, — она повертела перед глазами свои большие когтистые руки, — почему со мной вот так поступили?
Майлз осекся. В горле у него странным образом пересохло. «Итак, адмиралы тоже лгут. Порой даже самим себе.» После неловкой паузы он спросил: — А ты сама не додумалась сломать водопроводную трубу?
— Если что-то ломаешь, тебя наказывают. Ну, меня наказывали. Может, тебя и нет, ты же человек.
— А ты не думала когда-нибудь сбежать, вырваться отсюда? Долг солдата, которого взяли в плен враги, — сбежать. Выжить, сбежать, устроить диверсию; именно в таком порядке.
— Враги? — она подняла глаза к потолку: над ними всем весом нависал и давил Дом Риоваля. — А кто мои друзья?
— О. Да. Вот в чем… вопрос. — И куда бежать восьмифутовому генетическому коктейлю с клыками? Майлз глубоко вздохнул. Даже вопросов нет, как ему поступить дальше. Долг, целесообразность, выживание — все призывает к одному. — Твои друзья ближе, чем ты думаешь. Зачем, по-твоему, я здесь? — «Действительно, зачем?»
Она молча метнула в него озадаченный, хмурый взгляд.
— Я пришел за тобой. Я про тебя слышал. Я… вербую персонал. Или вербовал. Дела пошли плохо, и теперь я бегу. Но если ты отправишься со мною, то сможешь присоединиться к Дендарийским наемникам. Это высококлассное воинское соединение, и ему всегда требуется пара-другая хороших людей. У меня там есть мастер-сержант, который… нуждается в новобранце вроде тебя. — Более чем верно. Сержант Дайб был известен своим скептическим отношением к женщинам-солдатам; он говорил, что они слишком уж мягки. Любая женщина-рекрут, пережившая обучение у сержанта, становилась на редкость агрессивной. Майлз вообразил, как Дайб болтается вверх ногами на высоте в восемь футов… Ему пришлось обуздать свое стремительное воображение и сосредоточиться на нынешней проблеме. Девятую сказанное… не особо впечатлило.
— Очень мило, — холодно заметила она, на безумное мгновение заставив Майлза задуматься, не снабдили ли ее еще и геном телепатии… нет, она была создана раньше. — Но я даже не человек. Разве ты этого не слышал?
Майлз осторожно пожал плечами. — Человек тот, кто ведет себя по-человечески. — Он заставил себя протянуть руку и коснуться ее влажной щеки. — Животные не плачут, Девятая.
Она дернулась, точно от удара током. — Животные не лгут. А люди лгут. Всегда.
— Не всегда. — Он понадеялся, что свет был слишком тусклым, чтобы заметить, как он покраснел. Она напряженно разглядывала его физиономию.
— Докажи это. — Она села по-турецки и склонила голову. Бледно-золотые глаза внезапно загорелись любопытством.
— Гм… конечно. Как?
— Разденься.
— … Что?!
— Разденься и ляг со мною, как это делают люди. Мужчины и женщины. — Протянувшаяся рука коснулась его горла. Сжавшиеся когти вдавились в плоть, оставив царапины.
— Ик? — выдавил Майлз. Глаза у него были большие, как плошки. Еще чуточку давления, и эти царапины выплеснутся четырьмя алыми фонтанами. «Я вот-вот умру…»
Она уставилась в лицо Майлза со странной, пугающей, бесконечной жаждой. И вдруг резко выпустила его. Подскочив, Майлз треснулся макушкой о низкий потолок и опять шлепнулся на пол. Искры, которые посыпались у него из глаз, были точно не от вспыхнувшего чувства.
Губы Девятой раздвинулись в стоне отчаяния. — Уродина! — провыла она. Пробороздившие по ее щекам когти оставили алые царапины. — Совсем уродина… животное… ты меня человеком не считаешь… — Похоже, у нее созрела какая-то совершенно разрушительная мысль.
— Нет, нет, нет! — затараторил Майлз. Пошатываясь, он резко поднялся на колени и схватил ее пальцы, отводя от лица. — Это не так. Просто, гм… тебе вообще сколько лет?
— Шестнадцать.
Шестнадцать. О боже. Он помнил свои шестнадцать. Сексуальная одержимость и ежеминутное замирание сердца. Ужасный возраст для того, кто заперт в искореженном, хрупком, ненормальном теле. Бог знает, как он пережил тогда свою ненависть к самому себе. нет… он вспомнил, как. Его спас человек, который любил его. — А ты разве не слишком молода для этого? — с надеждой переспросил он.