Преступник убил уже пятерых человек и всякий раз оставлял следы, выдающие его личность. Он действовал стремительно, жертва не успевала дать отпор. Что, в сочетании с размахом насилия — он выкалывал несчастным глаза и калечил гениталии, — свидетельствует о его асоциальном поведении вкупе с серьезными психическими проблемами. Однако он не садист. Все увечья были нанесены посмертно, на телах не оставалось следов пыток — ни тогда, ни сейчас. Это говорит о том, что преступником движет ярость и ненависть, а не стремление манипулировать и подавлять. Он белый мужчина средних лет, не старше пятидесяти. Белый — потому что серийные убийцы, как правило, выбирают жертв той же этнической группы. Возраст мы определяем исходя из того, что он орудует уже четверть века. На момент первого убийства ему должно было быть около двадцати лет. От природы он неопрятен. Желание держать себя в чистоте и соблюдать порядок — проявление самоконтроля, что для него изнурительно и физически, и ментально. Я могу предположить, что он принимает — или вскоре начнет принимать — нейролептики. При этом размах безумия в момент атаки говорит о воздействии наркотических препаратов, скорее всего, стимуляторов. Учитывая долгий период затишья и психическое состояние преступника, по всей видимости, он недавно вышел из тюрьмы или психиатрической лечебницы. В его жизни несколько дней назад случилось сильное потрясение. Нечто очень важное, вызвавшее у болезни рецидив. Это событие заставило преступника сорваться. Скорее всего, трагедия произошла в тот самый день, когда он напал на последнюю жертву. Теперь его мучает чувство вины и раскаяния. Я настоятельно прошу его сделать первый шаг нам навстречу. Я понимаю, как он переживает из-за того, что сотворил, как он боится своих желаний…
Задумавшись, я сделала паузу. Надо не так. Надо более лично.
Я глубоко вдохнула, подбирая правильные слова, и направила взгляд прямо в камеру. Если убийца следит за эфиром, получится, что я смотрю ему в глаза.
— А теперь я хотела бы обратиться непосредственно к преступнику, — заговорила я, нарочно не называя его Протыкателем — утрированным прозвищем, которое придумали журналисты; наверняка оно ему не по душе. — Я знаю, что тебе причинили невыносимую боль и ты не можешь спать по ночам. Именно поэтому ты напал на человека в Кэмдене. Я понимаю, что тобой движет желание отомстить. А еще знаю, что у тебя случилось нечто страшное. В прошлый четверг, верно? Ты потерял работу? Или кого-то близкого? Поэтому теперь ты напуган и одинок. Я тебя понимаю. Хочу помочь. Но для этого нужно, чтобы ты раскрыл себя. Хватит прятаться. Пора с кем-то поговорить. Приходи в Скотленд-Ярд. Найди меня. Я буду тебя ждать.
— Вы неплохо держались перед камерой, — хмыкнул Найджел Фингерлинг. — Что там за ошибка, которую якобы допустил Протыкатель? — Он наклонился ко мне слишком близко, прищурившись и нервно дергая щекой.
— Без понятия.
Я отодвинулась.
— Но старший инспектор сказал…
— Старший инспектор просто хотел его напугать, вот и всё. Чтобы поджилки затряслись. Протыкатель уже давно не убивал. Прежний азарт схлынул. Он начинает бояться того, что делает. Надо подпитать этот страх, пока маньяк снова не взялся за старое.
— Думаете, возьмется? — У Фингерлинга забегали глаза.
— Судя по уровню агрессии, одним убийством он явно не ограничится. В глубине души все маньяки похожи. Мотивы бывают разными, как и почерк, но всех их объединяет одно: они не могут устоять перед острыми ощущениями. Они как наркоманы — постоянно ищут новой дозы. Считайте, Протыкатель только что вышел из завязки. Вопрос надо поставить иначе — не «если», а «когда».
У Фингерлинга зазвенел телефон. Пришло сообщение. Он выхватил аппарат из кармана, прочел текст и дернул уголками рта. Заметив мой взгляд, снова нацепил маску равнодушия. Значит, получил хорошие новости, но делиться ими почему-то не спешит.
— Старший инспектор прав, Маккензи. — Фингерлинг принялся постукивать пальцем по телефону. — Вы свое дело знаете.
— Благодарю. И, кстати, простите за то, что я наговорила в первый день. Это было слишком.
— Ничего страшного. — Однако он мотнул головой, а значит, обиду все-таки помнил. — Слушайте, а давайте, как здесь закончим, заглянем в ближайший бар? Наведем мосты, все такое… А то начали мы не очень. Не хотелось бы, чтобы это стояло между нами.
— Сегодня, простите, не могу. Я ужинаю с другом.
Джек чуть раньше написал, что нарыл какие-то улики на Эйдана Линча. Узнать все подробности из первых уст — или сомнительное удовольствие сидеть в баре с прыщавым уродом? Выбор очевиден.
Фингерлинг потер торчащую косточку на запястье.
— Хм, торопитесь на свидание, да?
Пэдди, проходивший в тот момент мимо, бросил на него сердитый взгляд и сочувственно посмотрел на меня. Еще один стелется мне под ноги ковриком. Может, я и потеряла мужа, только это не значит, что я сорвусь от любого неосторожного слова в свой адрес.
Я вышла из кабинета, чтобы найти кофе поприличнее. Мобильник остался на столе, рядом с пустой чашкой. Когда я вернулась, он лежал поверх блокнота.
То ли у меня начинается Альцгеймер, то ли мой телефон кто-то трогал.
Глава 25
Рагуил стоял через дорогу от Скотленд-Ярда, поигрывая куском бечевки. Пальцы скользили по веревочной петле.
Над головой сгущались рваные тучи. Будет дождь.
Он облизнул губы — те были липкими от бутерброда с арахисовым маслом, который он съел перед самой встречей. Жаль, что этому уроду Джиму не хватило манер после еды вытереть рот. Так и сидел битый час с крошками бекона на щеке. Рагуила тошнило от одного его вида. И вообще от мяса — он давно уже стал вегетарианцем.
Впрочем, сейчас он думал о другом. В голове крутилась прекрасная Зиба Маккензи с ее огромными и темными, почти черными глазами.
Разумеется, он узнал ее в тот же миг, как только увидел. Женщина из поезда. Та самая, которая утешала в последние минуты его ангела, готовя душу к предстоящему пути.
Сегодня Зиба Маккензи назвалась профайлером, но Рагуил знал, кто она такая на самом деле. Она — спасительница, его ангел. Вспомнить только, как она ухаживала за ранеными в поезде. Как ходила между ними, одним касанием руки даруя покой и исцеление.
Да, она спасительница. Воплощение святого Рафаила.
О том же твердили и голоса.
— Защитница… — шептали они все громче, перебивая друг друга, когда Рагуил из дальнего угла зала следил за пресс-конференцией. — Стражница, — говорили они и произносили еще много слов на чужих языках, которых он прежде не слыхал, хоть и знал, как они переводятся.
Это означало одно: Зиба Маккензи — его новый ангел-хранитель. Господь забрал первую, но вместо нее послал другую.
Она сама так сказала!
«Я тебя понимаю. Хочу помочь».
Как же охватило в тот миг кожу мурашками! Как заколотилось сердце!
Зря он испугался, будто прежний ангел его покинул. Неужто и впрямь решил, что оставила его? Она никогда не бросила бы своего подопечного, не послав кого-то взамен себя…
Рагуил сплел пальцы, складывая веревочную петлю крест-накрест.
— «Господь сохранит вхождение твое и исхождение твое, отныне и до века»[17], — прошептали голоса, и Рагуил кивнул. Он знал, что они не врут.
Увидев на шее у Зибы Маккензи хамсу[18], он уверился окончательно. Его ангел тоже носила браслет со святым символом — амулетом в форме ладони, защищавшим от сглаза. Знак, что в момент ухода она передала свои крылья ониксоволосой Зибе Маккезни, и отныне та будет его беречь. Беречь, вопреки всем гадостям, которые наговорила про него журналистам.
Она не могла поступить иначе. Теперь Рагуил это понимал. Не хватало еще, чтобы в Скотленд-Ярде узнали про ее миссию. Гадкие слова — лишь уловка. Зиба Маккензи нарочно притворяется перед окружающими.
Он подсунул большие пальцы под веревочную петлю. Три параллельных линии. Один миг — и они сплелись кольцами.
Вот очередное доказательство ее святости — то, как усердно она пытается его понять. И как удивительным образом ей это удается. Зиба Маккензи знает не только то, что он потерял своего ангела в день, когда поразил демона, но и то, что им движет жажда возмездия и справедливости. Кровь за кровь. До сих пор никто этого не сознавал.
Зиба Маккензи — она другая. Она видит насквозь. Она очень точно описала его журналистам, хоть услышанное ему и не понравилось.
И глядите-ка, ни разу не назвала его Протыкателем! Пусть она не знает его настоящего имени, и все равно не кличет этим оскорбительным прозвищем.
Рагуил убрал бечевку, снял очки и протер линзы полой рубашки — каждую по семь раз. Вполголоса прошептал семь раз «Отче наш», нацепил очки на нос и почесал руки.
Муравьи вернулись. Он не видел их, но они щекотали кожу своими лапками.
— Хватит прятаться, — шептали голоса вслед за Зибой Маккензи.
Рагуил расковырял подсохшую корочку на губе. Хоть новый ангел-хранитель и понимает его лучше, чем кто-либо другой, однако, не зная всех подробностей, уберечь пока не может.
«Пора с кем-то поговорить», — сказала она, и странное чувство охватило в тот момент Рагуила. Долгие годы он хранил свою тайну, что клубком ядовитых змей сдавливала сердце. Долгие годы никто не догадывался, кто он есть на самом деле.
Было бы здорово наконец явить себя! Сбросить покров тьмы! Вдохнуть полной грудью!
Как же сделать это, не выдав себя?
Он снова вытащил бечевку и торопливо завертел ее, вспоминая слова Зибы Маккензи. Она хочет взглянуть поближе на его так называемую «ра-боту».
Правда, потом она добавила слово «преступление». Зато сперва сказала «работа». Потому что понимает: его деяния — праведная, святая миссия. Еще один знак, что она послана свыше и ей можно довериться.
Его прежнему ангелу, упокой Господь ее душу, не хватало понимания. Рагуил никогда не раскрывал ей свой секрет, а она не хотела вникнуть. Потому и не могла уберечь его в минуты опасности.