Впрочем, это не единственная причина, по которой мы привлекаем прессу. Известно, что многие преступники любят наблюдать за ходом следствия и даже влиять на него. Тогда полиция использует журналистов как приманку.
Взять «Соэмские убийства»[23] две тысячи второго года, когда Ян Хантли в открытую заигрывал с журналистами: давал им интервью, рассказывал, как последним видел пропавших девочек живыми, красовался перед камерами — и в конце концов этим себя и выдал.
Конечно, не все детективы приветствуют столь тесное взаимодействие с прессой. Помнится, мы с Дунканом жарко спорили о том, какую роль журналисты сыграли в поимке Хантли. Я всячески выступала за привлечение прессы, считая, что, если полиции удалось поймать преступника, значит, метод вполне эффективен.
— Ты даже не представляешь, как сильно тогда досталось кембриджским парням, — говорил Дункан, качая головой и отставляя в сторону свой «Теннентс»[24] — или «старый добрый ти», как он его называл. — Мало того, что о каждом их шаге круглосуточно вещалось на весь мир, так еще и сверху сыпались указания, в каком направлении надо работать.
Что бы Дункан сказал теперь? Я оглядела зал, чувствуя в груди тупую боль. Прошло столько времени, а я так и не привыкла, что его нет рядом… Каждое утро забываю об этом на миг — сладкий и оттого мучительный вдвойне.
— Ты молодец, Мак, — заявил Фэлкон, пожимая мне руку, когда толпа начала рассасываться.
Я постаралась не отвечать на рукопожатие слишком крепко. Суставы у Фэлкона покраснели и распухли, и хромал он сильнее — подагра, не иначе. Сыграли свою роль и нервы (он явно переживал из-за Протыкателя), и лишняя любовь к печенью (на брюках у Фэлкона виднелись крошки).
— Возможно, было бы полезно поискать связь между прошлыми и нынешними местами преступлений. Вдруг удастся выяснить, где он живет… Ты ведь слышала про операцию «Рысь»?[25] — спросил Фэлкон.
— Тысяча девятьсот девяносто шестой год. Самая масштабная облава за всю историю Великобритании. Двенадцать тысяч подозреваемых. Места преступлений раскиданы по огромной площади в одиннадцать тысяч квадратных километров. Полицейские с помощью кредитки, украденной у одной из жертв, отследили покупки преступника и выяснили, где он живет, — тут же выдала я. — Грандиозная победа. И поворотный момент в раскрытии дел. Я уже готовлю географический профиль Протыкателя. К вечеру должны быть результаты.
— Я ведь говорил, какая она умница? — Старший инспектор, хлопнув меня по плечу, с улыбкой повернулся к Фингерлингу. — Кстати, Найдж, ты еще собираешь спонсорские взносы?
— Триатлон уже прошел, но от пожертвований мы никогда не отказываемся.
— О чем речь? — поинтересовалась я.
— А ты разве не знаешь? Найджел собирает средства для борьбы с детским раком и лейкемией. Каждый год участвует в лондонском марафоне и триатлоне в Блейнхеме.
— Правда?
Мне не удалось скрыть удивление. Благотворительность совершенно не вязалась с образом инспектора, не говоря уж о том, что он, оказывается, спортсмен.
— Моя сестра умерла от лейкемии, когда ей было шесть. Ужасная болезнь, — заявил тот, выпрямляя спину.
— Простите. Я не знала. Я понимаю, каково это — потерять близкого человека. У меня недавно умер муж. Мне ужасно его не хватает.
Я уставилась в пол, на мгновение подумав о Дункане. О жуткой рок-музыке, которую он любил. О том, как он улыбался мне по утрам, стоило открыть глаза. О лакричных конфетах, которые он ел горстями, смотря соревнования по регби, и о том, какими сладкими потом бывали его губы. И как мы порой не спали всю ночь, в обнимку с бутылкой вина обсуждая недавно прочитанные им строки — какое-нибудь стихотворение, или цитату из философского трактата, или отрывок из книги…
Вечером, накануне смерти, он зачитал мне цитату из «Зимы тревоги нашей»[26].
— Как тебе? «Когда огонь гаснет, становится так темно, что лучше б он совсем не горел».
— Просто душу рвет на части, — отозвалась я. — Только представь, какое это горе.
Теперь мне и представлять не надо — я узнала на собственном опыте.
Глава 39
— Кстати, как вы и просили, я отправил людей проверить алиби Маркуса Линча в ночь убийства его сына, — словно невзначай обронил Фингерлинг гнусавым голосом, когда мы, распрощавшись с Фэлконом, зашагали к лифту.
Я еле сдержала эмоции. Не хватало еще, чтобы этот тип понял, как сильно меня интересует семья Линчей. И как я удивлена. Не думала, что он и впрямь меня послушает.
— И?..
— Там забавная ситуация, кстати. Алиби у него нет.
— В самом деле?
— Да. Оказалось, они с женой должны были провести выходные у ее сестры в Бате, однако в субботу с утра Линча вызвали в Лондон. Якобы по работе — так он сказал. Вроде сорвалась крупная финансовая сделка, нарушили условия договора… — Острым концом карандаша Фингерлинг почесал затылок. — Кажется, Линч должен был просчитать возможные убытки. Если я правильно понял. Хотя это не важно.
— На работе что, не нашлось кому подтвердить алиби? — хмуро уточнила я.
— В том-то и дело. В офис Линч приехал около трех часов дня и оставался там до десяти вечера. Потом ушел. Вернулся только утром — к тому времени Эйдан уже остыл.
— Очуметь. У него сына убили, а он на работу отправился!
— Он мог и не знать, что мальчик умер.
— Эйдана убили прямиком у них дома. Как Маркус мог этого не знать, если ночевал не на работе?
— Видите ли, в том-то и вся загвоздка… Он утверждает, что дома не появлялся. Говорит, снял номер в гостинице рядом с офисом, чтобы с утра не терять время на дорогу. Записи в гостинице это подтверждают, но камер наблюдения там нет. Он мог выйти посреди ночи, и никто не узнал бы. Тело следующим утром обнаружила мать. Не Маркус.
— И вы в это верите? А где он тогда работал?
— В районе Лондонского моста.
— Лондонского моста? На севере, совсем рядом с Кэмден-Тауном. С какой радости ехать в отель?
Фингерлинг пожал плечами.
— Может, он гулял налево.
Я скептически закатила глаза.
— В любом случае это уже не выяснить, — добавил тот.
Я вздохнула. Он прав.
— Это еще не всё. — Фингерлинг подошел к лифту и нажал на кнопку. — Сержант Лейн разговаривал с сестрой Линча. Тогда она не стала ничего говорить полиции — не видела особого смысла. А сейчас рассказала много интересного. Не знаю, как насчет Линча, а вот Тереза особой верностью не отличалась. Перед самой беременностью она закрутила интрижку. Маркус ее простил, но, по словам сестры, отношения у них немного разладились.
Интрижка, значит… Я вспомнила, как Маркус рассказывал, что Тереза, забеременев, ударилась в религию. Может, она прониклась верой неспроста, — а мучаясь чувством вины и стыда оттого, что носит ребенка не от мужа?
— Получается, Эйдан мог быть Маркусу и не сыном… — протянула я.
Теперь ясно, почему между ними ни капли сходства.
— Но и это еще не всё. — Фингерлинг вытащил из папки, которую держал в руках, сложенный листок. — Вот, взгляните-ка.
Черно-белое фото, запечатлевшее симпатичного мужчину лет шестидесяти с аккуратно подстриженной бородкой и круглыми очками в тонкой проволочной оправе.
— Кто он такой?
— Тогдашний ухажер Терезы Линч. Никого не напоминает?
Я бросила на фото еще один взгляд и подняла глаза на Фингерлинга. Все вдруг встало на свои места.
— Жертва Протыкателя — точь-в-точь, — чуть слышно произнесла я.
— Мне тоже так показалось. — Фингерлинг растянул тонкие губы в ухмылке.
Глава 40
В штабе царил прежний гомон. Со всех углов орали в телефон, стучали по клавиатурам, шелестели бумагами… Я зашагала к своему столу, обдумывая разговор с Фингерлингом.
Знаю, что так неправильно, но в глубине души мне хотелось, чтобы Протыкателем оказался именно Маркус Линч. Тогда мне удалось бы исполнить обещание Терезе. «Это он сделал. Ты должна кому-то рассказать».
Однако хоть у Линча и имелись мотив и возможность убить Эйдана, вряд ли он наш клиент. Прежде всего потому, что совершенно не соответствует профилю преступника.
Улики указывали на человека примерно сорока пяти лет, неопрятного, принимающего психотропные препараты и, возможно, злоупотребляющего наркотиками. Ничего общего с Маркусом. Вопрос лишь в том, где я ошиблась: указала не на того подозреваемого или составила неверный профиль?
Я стиснула виски кончиками пальцев и задумалась.
— Мак, минутка не найдется? — подошел Пэдди Динвитти.
Его ярко выраженный акцент музыкой лился в уши. Хоть весь день слушай — не надоест.
— Что такое?
Он отвлек меня. Не важно. Все равно в голове царил бардак, и мысли беспорядочно метались из стороны в сторону.
— Раны на шее жертвы… Мне кажется, они не такие уж и случайные. Пойдем, покажу.
Я последовала за ним к дальней стене, где висела доска с фотографиями с мест преступления. Они были соединены красными бечевками и утыканы желтыми и оранжевыми стикерами.
— Вряд ли здесь есть закономерность, — сказала я, внимательно разглядывая шею последней жертвы. — Протыкатель орудовал поздней ночью. Было уже темно, он явно злился, отсюда и такие большие порезы.
— Сделай-ка милость, присмотрись.
— Ладно.
Я отошла от доски на пару шагов. Не из брезгливости, просто зрение в последнее время стало падать. Издалека проще разглядеть общую картинку.
Тело почти не пострадало от огня, он не затронул синяки и отметины на горле. Я склонила голову набок, прищурилась и стала изучать фотографии.
— Если и есть закономерность, я ее не вижу, — сдалась я наконец. — Как по мне, раны наносили хаотично. Причем расположены они очень близко, подтверждая, что удары были нанесены в пылу азарта.
— Ты никогда не разглядывала стереоскопические картинки? — спросил вдруг Пэдди.