Не дожидаясь ответа, покинула постояльца, внутренне надеясь, что посуду он за собой помоет.
Вечереть не начинало ещё и близко, но дневная жара уже спала, и окрестности бурлили жизнью. Где-то совсем рядом с ленцой погавкивала собака, хрипловато вещало радио «Маяк», а соседка, невидимая из-за забора, усердно перемывала всем кости. Её собеседницу я не видела, зато обогатилась знаниями насчет многих знакомых. Досталось и мне самой, чего уж там. Разве можно обойти вниманием молодую привлекательную женщину, живущую в одиночестве? Правда, выразилась дама немного в других выражениях, делясь черными подозрениями на мой счет. Некоторые из них изрядно повеселили, за что сплетницам большое спасибо.
В конце концов, они сошлись во мнении – я такая мегера, что, несмотря на молодость («уже под сорок, а всё девочку из себя строит»), привлекательность («крашеная голенастая кобыла») и даже доставшуюся в наследство избушку («это ж, почитай, элитная недвижимость в городской черте!»), мужья от меня бегут с завидной регулярностью.
Ну, допустим, что из мужей она видела только одного, и с Антоном, и с Валерой я рассталась ещё до переезда в эти роскошные апартаменты, но факт налицо.
Версии про порчу и венец безбрачия заставили сдержанно хихикнуть, а потом пришёл муж той самой неизвестной собеседницы и предложил бабам заняться делом, а не чесать языками. Эх, такое веселье обломал.
– И вы никак не отреагируете?
У меня появилось большое желание таки пустить в ход лейку, но пришлось сдержаться, это не Юра подкрадывался, это я слишком увлеклась подслушиванием.
– В смысле?
Парень уселся на верхнюю ступеньку крыльца, сосредоточенно хмуря брови, и сорвал травинку, которую тут же сунул в рот:
– Ну, вы же всё слышали. Неужели не хочется ничего сделать?
Садовый инвентарь я пристроила возле клумбы, а сама подошла ближе, чтобы и наша беседа не стала достоянием общественности.
– У меня такое ощущение, что тебя вообще ничему не учили… За что мстить? За сплетни? И как ты себе это представляешь? – Легонько толкнула стажера ногой и, дождавшись, когда он подвинется, села рядом. – Чем меньше мы вмешиваемся в жизнь обычных людей, тем лучше. Да, бывает, хочется что-то такое сделать, но получится только хуже. Ты же не станешь пытаться загрызть того, кто ляпнул какую-нибудь ерунду, для тебя оскорбительную? К тому же, чем чаще ведьма прибегает к разрушительным чарам, тем больше это затягивает. Зависимость от ведовства не легче наркомании, только подсаживаешься на ощущение собственного могущества. И, рано или поздно, начинаешь делать то, с чем потом приходится разбираться работникам нашего ведомства. Знаешь, какое самое страшное наказание для ведьмы? Не тюрьма и даже не смерть. Блокировка сил.
– А как это вообще возможно? Если это врожденная особенность, то и лишить её, по идее, нельзя, – травинку он уже измочалил и теперь примерялся к следующей.
– Лишить нельзя, но можно заблокировать, – я не смогла удержаться и чуть повела плечами. Почему-то ощущение было, как от сквозняка по голой коже. – Грубо говоря, нити, которыми ведьма связана с окружающим миром, отсекают. Сила остается, но она оказывается заперта внутри. Поверь, это страшно, потому что она, не находя выхода, постепенно сжигает носителя.
– И сколько в таком состоянии можно прожить?
– По-разному. Кто пять лет, кто десять, есть те, кто этого почти не замечает. Чем сильнее ведьма и чем активнее она использовала дар, тем более ощутимым будет «откат» после блока.
Юра притих, что-то напряженно обдумывая, а мне перехотелось общаться на эту тему дальше. Не то, чтобы она была для меня такой болезненной, просто резко захотелось побыть одной.
Я уже открыла дверь в дом, когда он всё-таки спросил:
– За что вас заблокировали?
Надо же, резвый какой, уже и это узнал. Интересно, кто ему рассказал и когда?
Можно было бы отказаться отвечать, но вместо этого решила, что так даже лучше. Пусть узнает правду от меня, заодно и поймет, что я не тот кандидат, который станет возиться с ним, подтирая сопли и вызволяя из неприятностей.
– «Умышленное причинение тяжкого вреда существу, не владеющему магией, осуществленное с помощью ведовства». Статья тридцать вторая, часть третья. «Доведение до самоубийства с помощью магии». Статья…
– Я помню, какая это статья.
– Молодец, неси зачетку. Это всё? – Я так и продолжала стоять с занесенной над порогом ногой, ожидая, когда у одного неугомонного закончится острый приступ любопытства.
Он молча кивнул.
Вот и славненько.
Уже прикрывала дверь, когда услышала последний вопрос:
– Вы когда-нибудь сожалели?
Отвечать я не собиралась, и, скорее всего, Юра не ждал этого, поэтому с чистой совестью направилась к себе, заглянув по пути на кухню. Надо же, посуду вымыл, стол протер.
Настроения вышивать не было, а значит, не стоит и браться, иначе потом придется выпарывать неправильные крестики, поэтому я прихватила книгу и закрылась в спальне.
Жалела ли я когда-нибудь о том, что сделала?
Да, жалела.
Например, о том, что эта тварь сдохла так быстро, всего-то пара месяцев. Но душу немного грело понимание, что это время он провел в психушке.
Глава 6
«Я сдавала квартиру не для того, чтобы получать жалобы, а для того, чтобы получать деньги»
к/ф «Карнавал», 1981г.
Вот никогда бы не подумала, что это настолько приятно…
Сильные движения рук, размеренные и в то же время завораживающие.
Закушенная от сосредоточенности губа.
И взгляд какой-то затуманенный, обращенный в себя.
Сорвавшаяся тягучая капля, оставившая влажный след…
– Можно узнать, что здесь происходит?
Незнакомый мужской голос вырвал меня из состояния созерцания, а жаль. Когда ещё за таким понаблюдаешь.
– Простите, а вы кто? – Спрашивала я, ещё не успев повернуться, а когда увидела говорившего, неохотно спустила ноги со скамеечки. – А, Алексей Егорович, добрый день.
Юра тут же замер, с надеждой взглянув на отца, пришлось жестом указать стажеру на незаконченную работу. Тот с обреченным вздохом ухватился за кисть покрепче и продолжил сосредоточенно размазывать краску.
Кто-то мог назвать это использованием служебного положения и даже легкой формой рабства, но я бы поспорила. Что может лучше донести до провинившегося степень его прегрешения, чем принудительный труд? Разве что тот же принудительный труд на мою пользу.
– Вы так и не ответили.
Пришлось задрать голову, рассматривая новоприбывшего.
Форма на нем смотрелась хорошо, этого не отнять. Но по такой жаре, да ещё и в плотной ткани… Бррр.
– Присаживайтесь, сейчас всё расскажу, – гостеприимно кивнула на второе плетеное кресло по другую сторону столика и даже решила быть радушной хозяйкой. – Может, чего-нибудь холодненького?
Жарило сегодня не по-детски, даже тень винограда, почти полностью заплетшего небольшую веранду, особо не спасала. Про солнцепек и думать не хотелось. В какой-то момент стало жалко Юру, он же ещё и ароматами краски дышит, но момент слабости был мимолетен. Пусть набирается опыта, который сын ошибок трудных, глядишь, в следующий раз не полезет не в своё дело.
– Вы не хотите поприветствовать меня по уставу? – Мужчина продолжал стоять над душой, чуть заметно хмуря темные брови. Неодобрительно так.
Желание принести ему попить сразу пропало.
– Нет. – Воропаев перестал хмуриться и теперь смотрел несколько удивленно. Видимо, никто до сих пор подобной степени наглость не проявлял. – Я гражданская, сейчас мой законный выходной, а ещё подрабатываю нянькой у вашего сына. Причем, на общественных началах.
– Я бы так не сказал, – он повернулся к Юре, который недовольно насупился. Ну, не нравится, так пусть не подслушивает. – Почему мой сын красит ваш забор?
Стучать на практиканта я не собиралась, поэтому неопределенно качнула головой:
– Изъявил горячее желание помочь по хозяйству. Вы против?
– Нет, ему полезно, – Воропаев все-таки уселся напротив, но китель не расстегнул даже на верхнюю пуговицу. Как только не задушился… – Ночью какие-то проблемы были?
Интересно, что он имеет в виду под проблемами?
Если нападение врагов, так они оказались не совсем идиотами, чтобы нападать на дом, которым уже несколько поколений владеют ведьмы. Чревато.
А вот сам стажер немного почудил – притащился уже под полночь ко мне под дверь, поскребся и шепотом попросил прощения. Меня в тот момент чуток пробило на смех, поэтому парень, похоже, обиделся на такую реакцию. Ну, ещё бы, не оценила благородный порыв. Зато у меня было время придумать наказание.
Можно было, конечно, и так простить, но это противоречило моей жизненной философии.
– Да нет, тишина и покой.
Пока собеседник замолчал, обдумывая какую-то мысль (судя по выражению лица, невеселую), я беззастенчиво его рассматривала.
Назвать Воропаева красивым я бы никак не смогла, а вот интересным – запросто. Уже немолод, на вид ближе к пятидесяти, чем к сорока. Короткие темные волосы, обильно припорошенные сединой, морщин же почти нет. Был бы он женщиной, заподозрила бы пластику, тут же явно хорошая генетика. Тяжелый, почти квадратный подбородок, губы сейчас хмуро поджаты. Глаза серые, судя по черточкам в их уголках, улыбаться любит, но в настоящий момент был занят пристальным наблюдением за своим отпрыском.
Тот неподдельный интерес родителя чувствовал, потому пару раз передернул лопатками, как будто муху отгонял. Но кисть не выпустил.
– Альбина, скажите, какие у вас соображения по поводу происходящего? – Алексей Егорович повернулся и так же внимательно уставился куда-то в точку мне между глаз. Захотелось по примеру стажера поерзать.
– Да никаких. Честно говоря, вообще не понимаю, где Юрий мог кому-то перейти дорогу, – я снова положила ступни на стоящую рядом скамеечку. – Вчера весь вечер голову ломала, но так ничего и не надумала.
– Вот и у меня тот же результат… – он более свободно откинулся на спинку кресла. – Подсоленные? – Он показал на стоящие в глубокой миске белые сухарики. И когда я кивнула, выцепил пару из них. – Что вам по этому поводу сказал Васильев?