— Да о побитой семье сингулярностей... Это всё его потомки. Ну то есть того его, который — я не уверен, что он сейчас различает у себя субличности. Меня сейчас тоже, кажется вырвет. Стой!!!! Куда!
Экран выключился. Камю с женой переглянулись.
— Ты едешь наверх и как лицо, достойное быть его представителем...
— Потому что я такой умный, что я его вычислил, и доложил обо всем, кроме хитрого плана шантажировать его с помощью дочери.
— Так, стало быть, он по-прежнему сидит во всех их коллективных чатах и читал все твои доклады. Да, вполне мог пронюхать про какую-то новую разработку.
Лицо Камю стало серым.
— Я не знаю, что делать, Стефие.
— И я.
Тот ужас, в котором находились оба старших патосемиотика и в который они не решались – не хотели, а частично и не могли – посвятить детей и младшую коллегу, заключался в том, что они наконец поняли, по переплетающемуся рисунку все-еще-почти-двух личностей, как было дело.Как уже говорилось выше, стимул жить - особенно для стареющего и слишком опытного артифициального интеллекта – порождение новых, неожиданных сюжетов человеческими страстями, толкающими движение историй. И одним из самых могучих коктейлей, дьявольской смесью наподобие той, что когда-то наливали в бутылки и затыкали тряпками, является смесь стремления к контролю с осознанием постепенной утраты компетентности.Нет, это не та деменция, которую вы привыкли иметь в виду, произнося это слово. Не тихие старички, забывающие собственный дом и собственное имя. Поднимитесь по этой реке на два порога вверх. Возьмите острое желание жить, окрасьте его фоновой тревогой (проще всего добиться этого не очень счастливым детством), подкиньте опыт власти, например, над собакой или младшим сиблингом. Подождите, пока эта личность в отчаянном бою за хотя бы крошечный кусочек покоя заберется по головам всех этих ненадежных и подозрительных почти на небо… И пусть этот человек осознает, что его мозг стареет. И уже немножко – немножко, чуть-чуть, не способен уследить за всем тем, за чем необходимо уследить, иначе смерть, ведь они только и ждут.Скорее всего, ни окружение, ни тем более замордованное население ничего не поймут, особенно если моделирующая мощность интеллекта и так была не слишком большой. Просто теперь чаще, чем раньше, их будут наказывать за четкое выполнение распоряжений сверху, ведь это же невозможно, чтобы распоряжения были неверны? Не хватало рвения. Мешали вредители. Подсылали шпионов враги.В нашей с вами, о мой читатель, реальности, окружение и население, умирая, садясь в тюрьмы, умирая, разбегаясь, умирая, пытаясь противостоять (куда им, куда им, слабо жаждущим, тем, чья страсть выжить лишь бледная тень его бесконечной любви к жизни), снова умирая – все-таки имеет твердую надежду на то, что эта холера таки сойдет в мавзолей и можно будет отдышаться – до следующего нелюбимого ребенка, который пойдет искать от мира себе безопасности.Стефания и Флоренсан, молча глядя друг на друга, понимали, что восхищенный силой страсти искусственный интеллект подпустил к себе чуть ближе, чем следовало бы, уже надкушенного тлением, уже разлагающегося, но все еще оскорбленного малостью своей вотчины человека. Что это за власть, тоже мне? Жалких несколько сотен тысяч жителей жалкого неуклюжего левиафана, мимо которого порскают веселые молодые странности, который проходит мимо поселений в многие миллионы жителей…Даже сейчас одной коротенькой мыслью он толковал про то, что поглотить психику еще одного прямого потомка могло бы дать несколько десятков лет более-менее устойчивого разума; другой – боялся, что кто-нибудь испортит вход к нему или воспользуется им небезопасным для него, единственно ценного, способом – ну а раскрутить эту комнату в другом направлении и налить геля не составляло труда, хе-хе, теперь они пусть покрутятся, а третья мысль, что уже близко, совсем рядом, окончательное решение и страх отступит, страх отступит и страха не будет больше, безопасность безопасность безопасность, наконец-то, скорей, скорей, что же они копаются. Никто не посмеет больше, никто не посмеет, я им покажу.Я им всем покажу.Дверь напротив прозрачной стены открылась. За ней был кессон.
— Он нас отпускает? — ахнул Остап.
— Только отца, и только до верхней станции, — мрачно ответила Стефания, — мы заложники. Попробуй только к двери сунуться... Впрочем, не советую.
Камю осторожно, вытянув шею, заглянул в открытую дверь.
— Да, тут какие-то стрелялки насторожены... Даже не подходите, ребята, пока.
Он встал в дверях так, чтобы ноги были по разные стороны, куда-то наклонился и выдернул защитный костюм.
— Так... Стефие, он рабочий. На локалке катера.
— Отлично, оставляй.
— Тут уж нас явно подслушают, но. Хм. Фильтруйте, но пусть лучше будет.
— А тебе не лучше его надеть? — с сомнением спросил Тарас.
— Думаю, его для того сюда и вкинули. Но раз я ему нужен, пусть сам и хлопочет, — с нехорошей улыбкой сказал Камю, — а связь с вами мне критична.Стефания кивнула, братья переглянулись и состроили настолько невинные щенячьи мордочки, что даже у Майи заскреблось подозрение. Но Камю, видимо, было не до того.
— На связи, — угрюмо сказал он и ушел в катер. Кессон захлопнулся.
— Так, — быстро сказал Тарас, выждав буквально несколько секунд, — а пока папы нет дома, работаем по моему плану.
— Что? — спросил голос Камю из шлема костюма.
— Твою мать, — выругался Остап, — теперь же надо все молча. Отец, лети, твое дело обеспечить нам еще хотя бы полчаса подышать.
— Что ты задумал, бисов сын?
— Иди к черту, папа, не до тебя вообще, — хладнокровно ответил Остап и вздохнул, — мама, займи его разговорами какими-нибудь. И не мешай.
Тарас поманил Майю к себе пальцем.
— Смотри. Этот гель стоит уже точно несколько лет, я знаю, как он выцветает. Он уже не очень восстанавливается.
— И что?
— Если в него что-то тяжелое бросить, он выгорит по объему этого чего-то, а выровняется только через часов десять. Может, шестнадцать. А до тех пор будет выемка. Тут глубины сантиметров сорок. Мы сейчас выберем тут гель тебе до контактов. Вгрузишься... Ну, дальше сообразишь.
Лицо его на секунду потеряло всякую привлекательность, став оскалом, но он взял себя в руки и тяжело выдохнул.
— Меня не пустит. Никого нас не пустит. Но ты сообразишь, что делать.
— Соображу, — ответила Майя медленно, понимая, что ее лицо превратилось в такую же маску ярости. Но что же он собирается кидать-то в гель, находящийся под напряжением в многие тысячи вольт? Стулья прикручены к полу. Больше ничего здесь нет...
И тут она поняла, что.
Глава 23, В которой автору предстоит признаться в кое-чем стыдном и вообще сильно мяться
Как, наверное, уже понял читатель, дотянувший до двадцать третьей главы, автор сей истории не только тролль и зануда, но, что гораздо более прискорбно, гуманитарий. И даже то естественно-научное поле, где автор хоть что-то, условно, понимает, относится не столько к биохимии, сколько к этологии, то есть та же гуманитарка, только про большее множество объектов. Обучаемость у дельфинов, поливидовые семейные группы домашних кошек, сексуальные практики турухтанов ну и все такое. Поэтому сконфуженный автор должен признаться вам, что сколько Товарищ Пак не вдалбливал собственно автору про физику варпа, ничего толком в голове не осело, а самого Товарища Пака прямым текстом в кадре заставлять лекцию читать не велит ни литературоведение, ни элементарная вежливость — Товарищу Паку, простите, сейчас ну вообще не до того.Короче, на пальцах и в пересказе гуманитария, ладно? Я отлично понимаю, что это таки Битлз, а то и Кинг Кримсон, напетые Рабиновичем, но кроме меня тут никого нету. В крайнем случае, промотайте это место и дело с концом.Варп — это такая слоеная хрень, состоящая из двумерных бран. Но в отличие от обычного светового космоса в евклидовом представлении, где эти самые плоскости можно рисовать да как твоей душе угодно и везде хорошо получится, у варпа есть самая наружняя брана, в основном прилегающая к световому пространству, и есть строго, но не вполне евклидово прилегающие к ней на очень очень очень маленьком, субатомном расстоянии, следующие. Главное, что это расстояние не равно нулю.Так вот. При переходе из браны в брану каждой точке в более внутренней бране соответствует не одна точка, как в световом космосе, а пучок точек. Количество которых — я запомнила! Да, мне есть чем гордиться! — равно числу точек на сфере, радиус которой равен расстоянию между бранами, деленному на пи. Размер точек там не классический математический, а кажется принят как примерно что-то посередине между размерами протона и электрона, и это не измерено, а выяснено именно по факту скорости сходимости расстояний. Ну и вообще Товарищ Пак мне говорил, что это механика больше объяснительная, чем предсказательная, ну и работает, летать позволяет — и ничего не трогай. Ученые-то понятно, ковыряются и еще долго ковыряться будут, а нам надо грузы возить.Уф. Дайте отдышаться.В общем, это зонтик в зонтике в зонтике в зонтике и так почти до бесконечности, но не до бесконечности совсем, потому что, как легко понять даже гуманитарию, этим методом сколь угодно большое расстояние быстро упаковывается в точку, и да, даже вся Вселенная где-то там упаковывается в точку, и вы даже технически можете туда добраться и вернуться — если у вас достаточно с собой капсул Минковского. И еще если вас не раздолбает вибрация на динамике бран, которые, заразы, вовсе не всегда ведут себя прилично и лежат ровными слоями, а изгибаются и ходят волнами, как, чертов торт наполеон на батуте. И, кстати, отдают эти волны и в световой космос, отчего динамика перелетов в удалении от гравитационных объектов, едва люди начали ее практиковать, их сильно осюрпризила.Я, помнится, тогда Товарищу Паку честно сказала, что с моей точки зрения это все сущая магия шмагия и хренов империум человечества, он поржал, мы еще треснули по пиву и разошлись, и вот извольте видеть — где я, а где Товарищ Пак.Но теперь, я надеюсь, вам понятно, за счет чего в варпе вообще возможна коллизия типа «мы тут ехали по своим делам и нам почти что на голову свалились встречные-п