Разумеется, Наполеон был далеко не столь совершенен, чтобы считать, подобно герцогине д’Абрантес, столь нелестные упреки в его адрес «лаем, мяуканьем, кваканьем и карканьем над памятью великого человека, великого настолько, что если бы эти пигмеи вздумали измерить его высоту взглядом, у них сделалась бы болезнь шеи»[1656]. Дело в том, что у Наполеона и дурные черты были крупнее, чем банальная зависть к отдельным людям или боязнь их. Главной его дурной чертой было властолюбие. Он так и говорил: «Моя любовница - власть». И добавлял к этому признанию важное объяснение: «Да, я люблю власть, но люблю ее как художник. Я ее люблю, как музыкант любит свою скрипку»[1657].
Поклонники Наполеона в ответ на вопрос, что главным образом им двигало в его грандиозных свершениях, говорят: любовь к Франции. Да, он действительно любил Францию, но не столько саму по себе, сколько во главе с собой. Сильнее любви к Франции была все-таки его любовь к власти - над Францией и над всей Европой. Хорошо поняла это Марина Цветаева: «“Ради славы Франции и своей власти”, - вот, в чистоте сердца, девиз Наполеона. Чтобы мир слушался Франции, а Франция - меня. Имя наполеоновской gloire - pouvoir. О личной славе (чистейшей словесности) он, как прежде всего - человек действия, не помышлял. Жечь себя с двух концов ради рокота толп и лепета поэтов, для этого он слишком презирал и толпу и поэтов. Цель Наполеона - власть, последствия добытой власти - слава»[1658].
Свою безмерную еще до коронации власть Наполеон употреблял и во благо, и во зло человечеству. Он очищал авгиевы конюшни Франции и всей Европы от средневековых режимов, социального неравенства, крепостничества, инквизиции, но делал это, не гнушаясь преступными (хотя и обычными для того времени) средствами - насилием, железом и кровью. Из одной его ипостаси властолюбца вырастали еще две - деспота и агрессора.
Об особенностях агрессивной внешней политики Наполеона, когда ему приходилось в течение 15 лет отбиваться от агрессоров семи антифранцузских коалиций и все-таки самому прибегать к агрессии, подробно речь пойдет во втором томе моего исследования - «Император Наполеон». Но и гражданин Бонапарт, будучи еще генералом Директории, а затем первым консулом, по собственной инициативе, как мы видели в двух его итальянских и египетской кампаниях, реформировал одни, ликвидировал другие и учреждал третьи («дочерние» по отношению к Франции) государственные образования - французского типа. Деспотизм его, для Франции несравненно менее тягостный, чем феодально-абсолютистские режимы России, Австрии, Пруссии, Испании, был настоящим бедствием для стран, завоеванных или поставленных в зависимость от Франции, потому что он унижал и попирал их национальное достоинство, даже если заменял феодальное бесправие самыми передовыми для того времени нормами буржуазного права.
Подчеркну: последствия его политики и его действий станут очевидными главным образом в годы империи, но сказываться они начали уже во времена консульства.
2. Мир и война
Амьенский мир с Англией и пожизненный консулат Наполеона стабилизировали, как никогда, и консульский режим, и общее социально-экономическое положение во Франции. «Даже злейшие враги Бонапарта, - читаем у В. Слоона, - признавали и до сих пор (имеется в виду конец XIX в. - Н. Т.) признают искренность поддержки, которую оказал ему народ в 1802 году». Его авторитет в условиях мира везде - снизу доверху (исключая лишь жалкое малолюдье оппозиции) - рос еще заметнее, чем даже в дни его военных триумфов. Не случайно один из ораторов в Трибунате, обращаясь к первому консулу, назвал его: «Ваше консульское величество!»[1659]
Все это облегчало Наполеону решение любых задач как внутренней, так и внешней политики. Сразу после битвы при Маренго он занялся было экзотической проблемой Луизианы. Дело в том, что эта североамериканская территория, названная 9 апреля 1682 г. Луизианой в честь французского короля Людовика XIV, принадлежала тогда Франции. Она занимала всю западную часть бассейна Миссисипи, покрывая кроме нынешнего штата Луизиана еще 12 штатов США, и в пять раз превышала территорию Франции. В 1762 г. Людовик XV уступил Луизиану Испании, поскольку Франция, истощенная неудачной для нее Семилетней войной, оказалась не в состоянии сохранить свой контроль над нею.
Наполеон после Маренго счел возможным вернуть Луизиану Франции и сохраняя господство французов на Сан-Доминго, использовать ее для создания в Америке французской колониальной базы - в противовес домогательствам Англии там же, и на море и на суше. 1 октября 1800 г. через посредство своего довереннейшего посланника в Мадриде генерала Л. А. Бертье он заключил с королем Испании Карлом IV в королевском дворце Сан-Ильдефонсо необычную секретную сделку: Испания возвратила Франции Луизиану в обмен на... обещание первого консула признать зависимое от Франции итальянское герцогство Тоскана королевством и передать его под скипетр зятю Карла IV[1660]. Но удержать Сан-Доминго не удалось из-за несчастья с экспедиционным корпусом зятя Наполеона генерала В. Леклерка (напомню читателю: две трети корпуса, включая самого Леклерка и еще 15 его генералов, погибли от желтой лихорадки). Тем временем Англия из года в год наращивала свои военно-морские силы на подступах к Луизиане. В такой ситуации Наполеон сделал неожиданный ход, оставивший след не столько в истории Франции, сколько в истории Соединенных Штатов Америки.
Первый консул рассудил, что без Сан-Доминго французы не смогут противостоять возможной агрессии со стороны Англии против Луизианы. Однако уступить Луизиану Англии он не хотел и поэтому выигрышно для Франции (насколько это было возможно в тех условиях) использовал интерес к Луизиане, который проявляли США. Интерес последних был локальным: 8 марта 1803 г. президент Соединенных Штатов Томас Джефферсон (кстати, автор исторической Декларации независимости США) отправил в Париж своего специального уполномоченного Джеймса Монро - в будущем (с 1817 по 1825 г.) тоже президента США и автора доктрины Монро[1661]- с поручением склонить Францию к продаже Соединенным Штатам города и порта Новый Орлеан в устье Миссисипи на крайнем юге Луизианы за 50 млн франков. Наполеон сделал американцам встречное предложение, которому они «не сразу могли поверить»: продать им за 60 млн всю Луизиану, что сразу вдвое увеличивало территорию США[1662]. 30 апреля 1803 г. договор об этой грандиозной торговой сделке был подписан в Париже.
Правда, в порядке возмещения гражданам США их претензий к Франции Соединенные Штаты дополнительно уплатили 20 млн ливров, но в конечном счете они сочли эту сделку очень выгодной для себя. Франция - при сложившихся тогда обстоятельствах - тоже могла быть довольна. Зато правительство Англии, как вспоминал секретарь Наполеона К. Ф. Меневаль, «было чрезвычайно раздражено, узнав, что владельцами Луизианы стали американцы»[1663].
Дипломатическую (с торговым оттенком) операцию под названием «Луизиана» Наполеон успел осуществить за считаные дни до разрыва с Англией. Да, мир между «Слоном и Китом», как тогда говорили, оказался недолгим: 10-летняя война после годичного перерыва возобновилась еще на 12 лет. Здесь остро встает сакраментальный вопрос: кто первым начал?
Наполеон был убежден, что виновником разрыва и зачинщиком новой войны, втянувшей в себя почти всю Европу, было английское правительство, и в этом заключалась большая доля правды, хотя и не вся. Правящие верхи Англии действительно были решительно против Амьенского мира с Францией, поскольку считали его для себя бесславным и даже позорным. Они поощряли и даже разжигали в стране антифранцузскую истерию, провоцируя возобновление войны. Можно понять, как изощрялись в ненависти к режиму и к самой личности первого консула эмигранты-роялисты, осыпая его на страницах своих газет в Лондоне бранью: «жалкий прихвостень Барраса», «палач Александрии», «изверг Каира», «авантюрист», «шарлатан», «узурпатор», «тиран», «убийца»[1664]. Но и официальный бомонд самой Англии не отставал от роялистской эмиграции в нападках на Французскую республику и ее первого консула. Так, лорд У. Гренвил (министр иностранных дел в кабинете своего двоюродного брата У. Питта Младшего) публично бичевал Наполеона «как тигра, готового поглотить человечество, а его правительство как банду разбойников»[1665]. Газета «Times», признанный рупор английского правительства, 18 января 1803 г. опубликовала хвалебный, с обширными цитатами, отзыв о книге «История британской экспедиции в Египет» сэра Р. Т. Вильсона (того самого, который в 1812 г. станет официальным представителем Англии при штабе М. И. Кутузова). В книге описывались «ужасное варварство» и «кровавая бойня», которые учинил в Египте Наполеон Бонапарт, на века «запятнавший свое имя позором»[1666].
Другая официозная газета «Morning post» от 1 февраля 1803 г. отличилась в глумлении над первым консулом, назвав его «не подпадающим ни под какие определения существом: полуафриканцем, полу- европейцем, средиземноморским мулатом». «Для английских карикатуристов, - отметил в связи с этой публикацией Винсент Кронин, - стало излюбленной манерой рисовать его (Наполеона. - Н. Т.) желтокожим пигмеем с огромным носом, так что капеллан английского посольства, прибывший в Париж, был несказанно удивлен, когда обнаружил, что Наполеон “хорошо сложен и красив”»