слишком много мужчин!
Без сомнения, Наполеон ревновал ее к прошлому (с какой корсиканской страстью он будет ревновать после женитьбы, мы еще увидим), но влюбился он в Жозефину столь одержимо и был ею так, мало сказать, очарован - просто околдован, что сила его притяжения к ней помогала ему превозмочь и отбросить все, что бросало хоть малейшую тень на нее и омрачало его всепоглощающее чувство любви к ней. Что бы ни было с нею в прошлом, кому и как бы ни принадлежала она до него, - теперь он не мыслил себя без нее и готов был на все, только чтобы отныне и навсегда она стала его женщиной.
Буквально воспламененный и ослепленный Жозефиной, он пишет ей ранним декабрьским утром 1795 г., после того как накануне вечером она, по-видимому, впервые отдалась ему: «7 часов утра. Я просыпаюсь, весь полон тобой. Твой образ и воспоминания об упоительном вчерашнем вечере не дают мне покоя <...>. Но как я счастлив, когда черпаю из твоего сердца и пью с твоих губ пламя, которое меня сжигает <...>. Mio dolce amore[404], прими тысячу поцелуев, но не возвращай их: они воспламеняют во мне всю кровь»[405].
Его следующие письма к ней (особенно в разлуке после женитьбы - из Италии в Париж) будут, как мы увидим, еще более полными любви, настолько самозабвенными, что шокируют двух авторитетных, но, по-моему, уж очень черствых душевно историков - Жана Тюлара и Альбера Собуля. Первый из них усмотрел в нежнейших супружеских письмах Наполеона «удручающую пошлость»[406], а второй заключил, что их из-за этого «невозможно цитировать»[407].
Жозефина, как зрелая, более чем искушенная в амурных хлопотах женщина, восприняла безудержную непосредственность и эротическое простодушие еще «необстрелянного» в любви Наполеона с любопытством, удовольствием, благодарностью, но без должной взаимности. Хорошо сказал об этом Ф. Массон: «Для нее этот пробуждающийся темперамент, пылкая страсть, жаркие, как на экваторе, поцелуи, сыплющиеся на все ее тело, это бешенство постоянного вожделения - не есть ли все это дань, наиболее способная ее тронуть, лучше всего доказывающая, что она еще прекрасна и всегда будет пленять? Но если он хорош как любовник, то годится ли он в мужья?»[408]
Как только Наполеон предложил Жозефине руку и сердце (а сделал он это по-военному оперативно, не мешкая), она тщательно взвесила все за и против. Для нее он был всего лишь очередным (пусть самым горячим) любовником, и в брак с ним она решилась вступить по расчету. «Ей нужен был мужчина, на сильную руку которого она могла бы опереться, - читаем о ней у Гертруды Кирхейзен. - На Барраса нельзя было особенно рассчитывать. Он любил перемену впечатлений. А что тогда стало бы с ней и с ее детьми? Она была уже не первой молодости: любовников могла найти сколько угодно, но такого мужчину, который сделал бы ее своей законной женой, она могла не каждый день найти на улице»[409].
В тот момент Жозефина, разумеется, учитывала, что генерал Буонапарте - герой Тулона и Вандемьера - уже известный в стране военачальник, и могла предполагать, что его ждет еще более светлое будущее. Не зря ей так запомнилось сказанное о Наполеоне ее знакомым грандом Л. Ф. де Сегюром: «Этот маленький генерал, похоже, станет большим человеком»[410].
Зато Наполеон стремился к женитьбе на Жозефине только потому, что любил ее: в этом не было никаких расчетов, исключительно любовная страсть с мыслью, что без этой женщины нет для него на Земле счастья. Порицатели Наполеона с тех пор утверждали, что он женился на виконтессе Богарне из расчета «получить через нее от Барраса командование Итальянской армией» (странно, что в наше время то же утверждает Ж. Тюлар[411]). Полемизируя с ними, Гертруда Кирхейзен обоснованно ссылалась на сохранившиеся письма Наполеона. Среди них есть и такое - в ответ на высказанное Жозефиной сомнение в его чувствах: «Итак, вы могли подумать, что я люблю вас не ради вас самой? Так ради чего же, скажите? <...> И как могла такая низменная мысль найти доступ в такую чистую душу?»[412]
После 13 вандемьера Наполеон уже сам по себе значил так много, что не нуждался в покровительстве Барраса. И вовсе не Баррас, как иногда пишут, а другой член Директории, ведавший военными делами, «организатор победы» Лазар Карно назвал именно Наполеона, когда встал вопрос о том, кем заменить на посту главкома Итальянской армией запросившегося в отставку Б. Шерера. Остальные директора просто согласились с Карно, «потому что никто из более важных и известных генералов этого назначения очень и не домогался»[413].
Итак, Наполеон предложил Жозефине вступить с ним в брак. Она какое-то время раздумывала. Ее адвокат Рагидо был озадачен: «Что вы делаете?! У этого генерала ничего за душой - только плащ да шпага!»[414] Но Жозефина в тот момент, должно быть, вспомнила, с какой верой в себя говорил ей Наполеон: «Эти директора думают, что я нуждаюсь в их защите? Когда-нибудь они сами будут почитать себя счастливыми под моей защитой. Я добьюсь всего своей шпагой!»[415]
Обряд гражданского бракосочетания Наполеона Буонапарте и Жозефины де Богарне был оформлен вечером 9 марта 1796 г. в ратуше 2-го Парижского округа (бывшем дворце маркизов де Галле де Мондрагон) по адресу: улица д Антенн, особняк № 3[416]. Брачное свидетельство Наполеон в последний раз подписал как «Буонапарте»[417] - далее он будет называть себя Бонапартом, чтобы его солдаты в Италии не говорили, будто ими командует «какой-то итальянец». А с возрастом молодоженов в этом свидетельстве была проделана грациозная манипуляция: невеста «омолодила» себя на четыре года, записав, что она родилась 23 июня 1767 г., а жених, напротив, «состарился» на полтора года, обозначив датой своего рождения 5 января 1768 г. Таким образом, они были записаны почти как ровесники - шестилетняя разница в возрасте (не в пользу невесты!) стала минимальной[418].
Наполеон не пожалел денег на свадебные подарки жене - дорогое обручальное кольцо и дивно красивый медальон с пафосной гравировкой: «Женщине моей судьбы»[419].
Свидетелями на свадьбе со стороны жениха были двое главарей 9 термидора (можно сказать, убийц столь любимого ранее Наполеоном Огюстена Робеспьера) Поль Франсуа Баррас и Жан Ламбер Тальен - факт весьма показательный для изменений, происходивших за минувшие два года порядков и нравов в стране, а главное - убеждений самого Наполеона.
Счастье первой брачной ночи с его dolce amore отравил Наполеону Фортюне. Так (т. е. «счастливый, удачливый») звали мопса, комнатную собачку Жозефины. Фортюне был с Жозефиной в тюрьме, доставлял в своем ошейнике ее записки друзьям и в награду за это возымел привилегию разделять спальное ложе Жозефины. С тех пор мопс всегда спал в одной постели с хозяйкой и не захотел уступить своего места будущему императору Франции. Спустя какое-то время Наполеон рассказывал своему другу, писателю А. В. Арно, указывая на Фортюне: «Полюбуйтесь, пожалуйста, на этого господина. Он занимал постель мадам, когда я на ней женился. И мне было сказано коротко и ясно, что либо я должен спать в другом месте, либо помириться с ним. Это было не очень-то приятно. Приходилось или покориться, или отступить. И вот он оказался неуступчивее меня». Действительно, Фортюне в ту первую ночь даже укусил Наполеона за ногу. Но Наполеон стоически переносил такое неудобство, ибо так хотела Жозефина, а со временем он даже примирился с мопсом, о чем свидетельствует его письмо к жене от 17 июля 1796 г. с такими словами: «Шлю миллионы поцелуев тебе, а также и Фортюне, хоть он и гадкий!»[420]
Медовый месяц у супружеской четы Буонапарте не продлился и трех полных дней. За это время Наполеон успел привязаться к детям Жозефины. Евгений, вернувшийся из Шербурской армии, где он недолго служил в качестве «адъютанта-ученика» под начальством Л. Гоша, теперь получал дополнительное образование в «Ирландском колледже» Патрика Мак-Дермота. Гортензия же воспитывалась в элитном пансионе Жанны Луизы Компан (бывшей статс-дамы при королеве Марии-Антуанетте) в г. Сен-Жермен недалеко от Парижа. Собственно, к Евгению Наполеон проникся отеческим чувством еще при первой встрече с ним, когда тот выпросил у него саблю отца. Теперь, на следующий день после свадьбы, он отправился вместе с Жозефиной навестить Гортензию и был очень ласков с нею, хотя она, тогда еще 13-летняя девочка, «поглядывала на отчима без нежности и восхищения», с ревнивым холодком[421].
Мог Наполеон, если бы не был ослеплен любовью, увидеть за три дня после свадьбы, сколь расточительна его dolce amore (даже близкие друзья называли ее «мотовкой»). К моменту женитьбы она была вся в долгах, но либо не успела, либо просто не захотела признаться в этом мужу, а ему тогда и в голову не приходило уличить и упрекнуть ее в чем бы то ни было. Вечером 11 марта 1796 г., нежно простившись с Жозефиной и взяв с нее слово, что она очень скоро приедет к нему в Италию, Наполеон с двумя адъютантами помчался в специально приготовленной для него почтовой карете на юг, в Ниццу, где его ждал штаб Итальянской армии.