м именно пернамбукский хлопок выше того, что приходит из Георгии?»[1259]
При этом Наполеон всегда проявлял особую заботу о техническом совершенствовании промышленного производства. Преимущество машин перед ручным трудом от считал такой же азбучной истиной, как то, что «солнце дает больше света, нежели свеча»[1260]. Первый консул поощрял изобретения (буквально обласкал Ж. М. Жаккара - создателя ткацкой машины, значительно облегчившей труд ткачей) и карал выдачу за рубеж и даже внутри страны технических секретов: по ст. 418 Уголовного кодекса за это полагалось наказание от штрафа в 20 тыс. франков до двух лет тюрьмы[1261]. В связи с этим трудно понять, почему Наполеон не оценил такое изобретение, как первый в мире пароход, продемонстрированный в 1803 г. на реке Сене знаменитым американцем Робертом Фултоном. Не получив признания и поддержки от правительства Франции, Фултон вернулся в США, где и начал строить, вполне успешно, пароход за пароходом[1262].
Как бы то ни было, экономика и в первую очередь - промышленность Франции в годы консульства шла вперед невиданными ранее темпами. Уже в 1800 г. по инициативе Наполеона было создано «Общество поощрения национальной промышленности». К руководству Обществом Наполеон привлек крупнейших ученых - Г. Монжа, К. Л. Бертолле, Ж. А. Шапталя, Н. Ж. Конте. В 1802 г. была создана Торговая палата, в 1803 г. - Палата мануфактур. Мировой резонанс вызвала открывшаяся в 1801 г. в Париже первая национальная промышленная выставка, которая, по справедливому заключению А. 3. Манфреда, «показала, что и во французской промышленности вслед за Англией наступает время технического переворота»[1263]. Не зря министр-академик Шапталь считал возможным говорить о «процветании» и даже «совершенстве», которого достигла промышленность Франции при Наполеоне уже в годы консульства[1264]. Такой подъем продолжался и в годы империи, когда стали расти доходы в государственную казну за счет многочисленных контрибуций и реквизиций из других стран, но примерно в той же пропорции росли и военные расходы. Бен Вейдер в своей книге приводит такие данные: добыча каменного угля возросла с 250 тыс. тонн в 1794 г. до 800 тыс. тонн в 1814, производство чугуна за те же годы - с 60 тыс. до 112 тыс. тонн, каменной соли - с 40 тыс. до 150 тыс. тонн[1265].
Тем временем рабочий люд - непосредственный созидатель всех этих благ - жил в условиях очень жестких. Скандальный плод Великой революции - закон Ле Шапелье[1266] от 14 июня 1791 г., который запрещал любое объединение рабочих (включая профсоюзы) и стачки - сохранял силу и при якобинской диктатуре, и при Директории, и при Наполеоне и далее, вплоть до 1864 г., когда отменит его... Наполеон III. Это поразительно, если учесть, что самого Ле Шапелье якобинцы гильотинировали в феврале 1794 г. по обвинению в контрреволюционной деятельности.
12 апреля 1803 г. Наполеон подписал новый закон, подтверждавший запрет стачек и прав рабочих на объединение в профсоюзы, а 1 декабря того же года - еще и закон о «рабочих книжках», который ставил рабочего в унизительную зависимость от хозяина: в случае экономического конфликта между первым и вторым правительство априори защищало интересы последних, держась принципа «хозяин всегда прав»[1267]. При этом, однако, Наполеон всегда - и в годы консульства, и в период империи - старался не доводить положение рабочих до крайности. Он прямо говорил Ж. А. Шапталю: «Боюсь рабочих восстаний из-за недостатка хлеба. Я бы меньше боялся сражения против 200 тыс. человек»[1268].
Поэтому Наполеон так заботился о занятости рабочих, делая все возможное, чтобы гарантировать им хотя бы прожиточный минимум и не допустить безработицы. «Дать им работу и хлеба, побольше и подешевле!» - постоянно напоминает первый консул о рабочих центральным и местным властям. «Зима будет суровой, мясо дорогим, - предупреждает он мэра Парижа перед новым 1800 годом. - Мы должны обеспечить всех парижан рабочими местами». В то же время он обязывает и министра внутренних дел: «Мы должны создать новые рабочие места, особенно в этом месяце перед праздниками. Сделайте заказ, чтобы 2000 рабочих из Сент-Антуана изготовили стулья, комоды, кресла. Жду ваших предложений завтра, дабы можно было тут же приступить к делу»[1269]. Не забывает Наполеон и о хлебе: цена на хлеб во Франции, и без того невысокая в начале консульства, упала с 12 су за фунт в 1803 г. до 9 су в 1804[1270]. Характерен и такой факт: когда первому консулу подали проект указа о запрещении входить в парк у дворца Тюильри людям в рабочей одежде, он «перечеркнул его и разрешил вход в парк всем без исключения»[1271].
Не удивительно, что рабочие, давно жаждавшие конца тех бед, которые были унаследованы от Директории, а в первую очередь - конца войны, безработицы и голода, восприняли режим консульства, возвеличенный авторитетом «гражданина Бонапарта», как благо. Полиция, следившая за настроением различных слоев населения страны, сообщала летом 1800 г.: «...наилучший дух царит среди рабочих»[1272].
Главной социальной опорой консульского и затем имперского режима Наполеона была буржуазия (не только городская, но и сельская), класс постреволюционных собственников, включая имущее крестьянство. Конституция 1799 г. закрепила за крестьянами право владеть землей, которую они приобрели во время революции, отняв ее у своих бывших господ, феодалов. В земледелии, как и в промышленности, Наполеон заботился об экономическом прогрессе, щедро поощряя технические нововведения. Так, он лично вручил орден Почетного легиона «изобретателю сахара из свеклы» банкиру Жюлю-Полю-Бенжамену Делессерту (1773-1847) и приказал засадить свеклой 100 тыс. гектаров, а фармацевта Антуана-Огюста Парментье (1737-1813) возвел в баронское звание за то, что тот внедрил во Франции картофель[1273].
Наряду с экономикой исключительно важную роль во внутренней политике консульства играло образование. В этой сфере первый консул столкнулся с трудностями не меньшими, если не большими, чем в экономике. Образованием в королевской Франции ведала религиозная администрация, а в результате массового с 1789 г. исхода из страны (внутри страны - из жизни) священнослужителей большинство учебных заведений остались без преподавателей, и к 1799 г. французская молодежь «блистала скандальным невежеством»[1274]. На одном из первых же заседаний Государственного совета Наполеон заявил: «Из всех областей управления самая важная - народное образование. От этого зависит все - и настоящее, и будущее. Народное образование должно быть разумным и классическим»[1275].
Сказано ― сделано. Именно Наполеон, еще до того, как стал императором, начав почти с нуля, создал, а в годы империи постоянно совершенствовал «разумную и классическую», в основном сохраняющуюся поныне (!), систему начального, среднего и высшего образования во Франции[1276]. Начальное образование по закону от 1 мая 1802 г. он передал в ведение местных коммун, а среднее и высшее конструировал под государственным, фактически под своим личным контролем. Функции ведомства по управлению высшей и средней школой выполнял «L'Université», во главе которого стоял «Grand Maître» (Великий магистр) с полномочиями министра образования. Вместо старых университетов, которые были закрыты во время революции как «очаги религиозной схоластики», Наполеон открывал специализированные вузы для подготовки инженеров, юристов, педагогов, чиновников любого профиля (административных, судебных, финансовых, военных) и др. Средние школы (лицеи, колледжи) открывались главным образом для того, чтобы готовить младших офицеров и государственных служащих, которые могли в дальнейшем с целью карьерного роста получать после среднего еще и высшее образование.
Нельзя не согласиться с Беном Бейдером в том, что «только с помощью цифр можно составить представление о масштабах этих преобразований, доведенных до конца первым консулом и, далее, императором. За 15 лет число лицеев возросло с 9 до 46, частных средних школ, контролируемых государством, - с 300 до 1200; колледжей, заново созданных, к 1815 г. станет 370. В 1814 г. Франция насчитывала 37 академий, 13 теологических вузов, 17 - юридических, 9 - медицинских, 31 - языка и литературы, 17 - естественных наук»[1277]. Что касается начального образования, то, по подсчетам Эмиля Людвига, уже через три года после 18 брюмера Франция имела 4500 народных школ[1278].
Не отвлекаясь от решения насущных правовых, социально-экономических, образовательных проблем, Наполеон в первые же полтора года своего консульства сумел решить и одну из самых острых проблем - бандитизма, обезопасить Республику от разбойничьих шаек. Зверский разгул этих шаек, главным образом на дорогах южной и центральной Франции, обрел в последние годы правления Директории характер социального, если не сказать национального, бедствия. Вооруженные бандиты разбойничали на больших дорогах, останавливали кареты, дилижансы, фургоны и не только грабили пассажиров, но чаще всего их убивали; нападали и на деревни, захватывали людей, изуверски (с «поджариванием» пяток на медленном огне) пытали их, требуя золота и драгоценностей. Иной раз с той же целью крупные банды совершали разбойничьи налеты и на города. «Эти шайки, - читаем у Е. В. Тарле, - прикрывались знаменем Бурбонов; их люди якобы мстили за ниспровергнутый королевский трон и католический алтарь»