Тем временем весть о возвращении Бонапарта живым, здоровым и непобедимым всколыхнула всю Францию[1430]. Везде, от Парижа до самых дальних окраин, народ ликовал. В городах и селах мужчины, женщины, дети высыпали из домов на улицы с песнями, плясками и здравицами в честь Бонапарта. Париж вообще, по свидетельствам очевидцев, пребывал тогда «в состоянии сильнейшего опьянения» радостью, причем это наблюдалось повсеместно - и в банковских конторах, и в рабочих предместьях. Все (кроме ярых оппозиционеров, конечно) приветствовали первого консула как гаранта стабильности и порядка, который подавил революционную анархию, но обеспечил незыблемость приобретенной от революции собственности, а теперь и дарует нации мир.
Победа Бонапарта сказалась в те дни с такой силой, что толпы народа буквально набрасывались на тех, кто был или просто мог показаться равнодушным к нему. В таком отношении усматривали признак роялизма. «“Тут аристократы живут! Почему дом не иллюминирован?” - кричала толпа и била стекла в заподозренном доме. Несметная масса людей весь день (2 июля, когда Наполеон прибыл в Париж. - Н. Т.) простояла вокруг Тюильрийского дворца, приветственными криками вызывая Бонапарта. Но он не вышел на балкон»[1431].
Да, Наполеон еще по пути в Париж, из Лиона, отправил своему брату Люсьену (министру внутренних дел!) записку, показательную и для характера первого консула, и для того настроения, с которым он возвращался домой после триумфальной победы над внешним врагом. Вот ее полный текст: «Гражданин министр, я получил Ваше письмо. Прибуду в Париж внезапно. Не хочу никаких триумфальных арок, никаких торжественных церемоний. Я слишком высокого мнения о себе, чтобы всерьез воспринимать подобные безделушки. Мне не нужно иных триумфов, кроме общественного удовлетворения»[1432].
Мы увидим еще, что Наполеон всегда, даже будучи императором, сторонился излишних, на его взгляд, торжеств и почестей. Но летом 1800 г. для его меланхолии после блистательной победы при Маренго были конкретные причины. Конечно, сказалось и его разочарование в людях (включая родных брата и сестру), которым он верил, а теперь узнал то, что констатировал, хотя и опять-таки с очевидным преувеличением, А. 3. Манфред: «Все, все не колеблясь отрекались от него, все готовы были его предать и продать, ни на кого нельзя было положиться»[1433]. Но, думается, сильнее всего угнетала в те дни первого консула нестерпимая боль от тяжелой утраты - смерти Дезе.
На следующий день по возвращении в Париж Наполеон показался с балкона дворца Тюильри толпам народа, которые не расходились с площади перед дворцом всю ночь. Принял он участие и в запланированных торжествах по случаю праздника 14 июля на Марсовом поле и на приеме по тому же случаю во дворце, где привел в восторг большинство из пяти тысяч приглашенных гостей своим тостом: «За единственного среди нас властителя - французский народ!»[1434] Но все вокруг замечали, что первый консул стал холоднее и жестче в деловом общении, менее доверчивым и более требовательным к своим соратникам. А. 3. Манфред ошибался, полагая, что он «ограничился лишь отстранением Карно с поста военного министра», а «в остальном все сохранилось по-прежнему»[1435]. Собственно, Лазара Карно Наполеон по своей инициативе не отстранял, а удовлетворил (надо признать, с удовольствием и без промедления) его собственное прошение об отставке, но вот Люсьена Бонапарта уволил с должности министра внутренних дел и отправил послом в Мадрид[1436].
Главная забота Наполеона после Маренго заключалась в том, чтобы закрепить неустойчивый status quo перемирия с Австрией договором о мире. Мирные переговоры начались было во французском городке Люневиле. Французскую делегацию возглавляли Жозеф Бонапарт и Талейран, которые неукоснительно следовали указаниям первого консула, австрийскую - недавний соперник Наполеона в дипломатической дуэли 1797 г. при Кампоформио граф Людвиг Кобенцль, только что возглавивший Министерство иностранных дел Австрии. Едва начавшись, переговоры зашли в тупик: выяснилось, что по соглашению с Англией о субсидиях на военные цели Австрия до февраля 1801 г. не была вправе заключать сепаратные договоры.
Вялотекущие военные действия возобновились. В Италии заменивший Меласа фельдмаршал-лейтенант граф Г. Бельгард, а на Рейне барон П. Край осторожничали. Наполеон потребовал от своих генералов (на Рейне - Моро, а в Италии - Брюн) большей активности. Однако раньше всех проявил активность 18-летний (!) австрийский эрцгерцог Иоганн - пятый сын императора Леопольда II, родной брат императора Франца I и эрцгерцога Карла, тщеславный, но ограниченный, подобно Францу, и напрочь лишенный военных дарований, в противоположность Карлу. По инициативе гофкригсрата он заменил Края в качестве главнокомандующего австрийскими войсками на Рейне и по-мальчишески самонадеянно попытался изменить ход войны в пользу Австрии. 3 декабря 1800 г. он атаковал у деревни Гогенлинден в 30 км от Мюнхена Рейнскую армию Моро. Иоганн имел 57 тыс. солдат., Моро - 55 тыс. (кстати, среди соратников Моро выделялись тогда три будущих маршала Наполеона - Мишель Ней, Лоран Гувион Сен-Сир и Эммануэль Груши). Битва при Гогенлиндене закончилась блестящей победой французов - самой выдающейся в жизни Моро[1437]. Австрийцы потеряли до 14 тыс. человек, французы ― 2,5 тыс.
Теперь, когда Австрийская империя лишилась последних надежд на успешное продолжение войны, ей впору было становиться на колени перед Французской республикой. Император Франц вновь, как и в 1797 г., запросил мира. Переговоры в Люневиле возобновились, но теперь под еще более жестким прессингом со стороны Франции, чем прежде, до Гогенлиндена. Наполеон откровенно козырял и запугивал Франца неожиданно возникшей к тому времени и крепнувшей дружбой первого консула с российским императором Павлом I (подробно об этой дружбе речь пойдет в отдельном параграфе), давая понять тем самым, что Австрия может оказаться между двух огней ― и с запада и с востока. В такой ситуации австрийской стороне пришлось уступить буквально все, или, точнее, Наполеон в Люневиле получил «все, что он желал получить от Австрии»[1438].
Люневильский мирный договор между Францией и Австрией был подписан 9 февраля 1801 г. Все его статьи - от первой до последней - были продиктованы Наполеоном, а подписали их Жозеф Бонапарт и Людвиг Кобенцль. Австрия подтверждала свой отказ (по Кампоформийскому договору) от Бельгии и Люксембурга; окончательно уступала Франции все германские владения на левом берегу Рейна; признавала независимыми (фактически зависимыми от Франции) четыре республики, созданные в результате побед Наполеона и других французских полководцев над феодальными коалициями, - Батавскую (т. е. Голландию), Гельветическую (Швейцарию)[1439], Цизальпинскую (Ломбардию) и Лигурийскую (Геную). В дополнение к этим статьям Австрия молчаливо, не обмолвившись ни словом протеста, согласилась с тем, что французские войска заняли Пьемонт (основную часть союзного с Австрией Сардинского королевства) и остались в нем, как у себя дома.
Глава австрийской делегации в Люневиле граф Л. Кобенцль болезненно переживал фатальное унижение Австрии как великой державы. «Вот он, этот несчастный договор, который я должен был по необходимости подписать. Он ужасен и по форме и по содержанию», - так докладывал он Венскому двору[1440]. Главного и самого умного дипломата Австрийской империи можно было понять: Люневильский договор нанес смертельный удар по гегемонистским амбициям Австрии в Европе и на ряд лет отодвинул ее в тень других держав. Кстати, ее последний остававшийся еще на Апеннинском полуострове союзник (в качестве младшего партнера), Неаполитанское королевство 18 марта 1801 г. подписало во Флоренции договор о мире с Францией, уступив французам два своих главных порта на юге Апеннин, Бриндизи и Тарент, и контроль над проливом Отранто между Апеннинами и Балканами[1441].
Итак, от второй антифранцузской коалиции осталась, как это было уже в конце существования первой коалиции, одна Англия ― неизменный, говоря по-нынешнему, спонсор всех семи коалиций против революционной и наполеоновской Франции. Она еще надеялась вовлечь в очередную коалицию старых союзников – Россию и Турцию. Наполеон поспешил лишить Англию этих надежд. Он учел тот факт, что сразу после Люневильского мира премьер-министр Англии, создатель и энтузиаст второй коалиции У. Питт Младший вынужден был уйти в отставку, а заменивший его лорд Генри Аддингтон стал склоняться от войны к миру. Тем временем Наполеон подготовил и в течение двух дней, 8 и 9 октября 1801 г., подписал мирные договоры - сначала с Россией, а потом с Турцией. По меткому выражению Винсента Кронина, «одну за другой он усадил за стол мирных переговоров Россию, Турцию, Австрию, а затем и Соединенные Штаты»[1442]. Кронин допустил лишь одну хронологическую неточность: договор с правительством США о дипломатическом, правовом и торговом сотрудничестве Наполеон заключил еще 30 сентября 1800 г.[1443]
Англия (организатор коалиций!) оказалась в совершенной изоляции. Правда, ей удалось за время с осени 1800 до осени 1801 г. захватить Мальту и принудить - 30 августа 1801 г. - к капитуляции главнокомандующего французскими войсками в Египте генерала Ж. Ф. Мену (на почетных условиях