Прошло много времени, пока он поднял голову, вытер лицо тыльной стороной ладони и выпрямился.
Папа умер. Что же теперь делать?
Как бы то ни было, папа избежал допроса. Чувство гордости пополам с горечью охватило Торби. Папа всегда был самым умным. Они его поймали, но последнее слово осталось за ним.
Да, но Торби-то что теперь делать?
Тетушка Сингхэм велела ему скрыться. Фараон ясно сказал: надо выбираться из города. Хороший совет: если он не хочет, чтоб его укоротили, лучше оказаться за городом еще до рассвета. Папа предпочел бы, чтобы он боролся, а не просто сидел и ждал шпиков. Теперь, когда папа погиб, Торби может сделать для него только это. Проклятье!
«Когда я умру, ты должен найти человека и передать ему поручение. Могу я на тебя положиться? Ты не станешь дурить, не забудешь?»
Да, папа, ты можешь положиться на меня. Я ничего не забыл я передам! Впервые за все это время Торби вспомнил, почему он сегодня так рано вернулся домой: в порт прибыл Свободный Маркетерский Корабль «Сизу», и его капитан был в папином списке. «Передашь первому, кто появится», вот что сказал тогда папа. Я не подведу, папа, я помню, я все сделаю, сделаю! Самым лучшим образом!
Торби не испытывал угрызений совести при мысли о том, что собирается совершить «измену». Его привезли сюда рабом, против его воли, и он так и не стал патриотом Саргона, да и Бэзлим никогда не пытался сделать его таким. Самое сильное чувство, которое он испытывал к Саргону, был суеверный страх, а теперь даже страх растворился в жажде мщения. Он не боялся ни полиции, ни самого Саргона, он хотел только скрыться от них на время, чтобы успеть выполнить поручение Бэзлима. А потом… что ж, если они его поймают, пусть отрубят голову, он только должен выполнить до этого данное ему поручение.
Если только «Сизу» все еще в порту… Он должен там быть! Во-первых, надо убедиться, корабль еще на месте, потом… нет, сначала надо скрыться с глаз долой. Сейчас, когда он уже ничего не может сделать для папы, ему еще в миллион раз важнее спрятаться от фараонов.
Скрыться с глаз; узнать, на стоянке ли еще «Сизу»; передать поручение капитану… И все это придется делать под носом у патрульных, которые всюду ищут его. Может, лучше пробраться к верфи, где его Не знают, проникнуть на ее территорию и обходными путями в космопорт, искать «Сизу»? Нет, это глупо: его уже один раз чуть не схватили по дороге к верфи из-за того, что он не знал окрестностей. В этом квартале, по крайней мере, он знает каждый дом да и людей.
Ему нужны помощники. Нельзя ведь просто выйти на улицу, останавливать космонавтов и задавать вопросы. Кто же у него такой верный друг, чтобы помочь?… Кто рискнет связаться с полицией? Зигги? Глупости, Зигги заложит его, если ему пообещают награду. Зигги за два минима мать родную продаст. Зигги уважает только тех, кто выглядит на первый сорт, да и вообще он молокосос.
Кто же еще? Торби пришел к выводу, что друзей у него не так уж много, и большинство из них такие же мальчишки, как он. Да и неизвестно, как их найти ночью, а днем опасно слоняться по улицам в надежде набрести на кого-нибудь из них. Адреса некоторых он знает, но среди них нет ни одного, на кого можно положиться и быть уверенным, что их родители не донесут в полицию. Большинство честных горожан, знакомых Торби, предпочитают не совать нос в чужие дела и не портить отношения с полицией.
Надо выбрать одного из папиных друзей.
Но их список он исчерпал так же быстро. Чаще всего он просто не знал, друзья ли это или родственники, или просто знакомые. Пожалуй, единственная, к кому можно пойти и кто способен помочь, это матушка Шаум. Однажды она их приютила, когда им пришлось уйти из своего жилища из-за газовой атаки. И у нее всегда находилось для Торби и теплое словечко, и прохладное питье.
Как только забрезжил рассвет, он отправился к ней.
Матушка Шаум обитала в пивнушке на Веселой улице, недалеко от служебного входа в космопорт. Через полчаса, снова переправившись по крышам, дважды спустившись в задние дворы и снова поднявшись, один раз перебежав освещенную улицу, Торби оказался на крыше ее дома. Подойти прямо к двери он не осмелился: здесь могли оказаться посторонние и позвать патруль. Он решил воспользоваться черным ходом, спустился и присел на корточки среди мусорных баков. На кухне раздавались голоса. Пришлось снова лезть на крышу. Он хотел проникнуть на чердак, но дверь оказалась заперта, и взломать ее голыми руками было невозможно.
Он пролез к задней части крыши: все-таки ему хотелось попытаться проникнуть через черный ход, но уже почти рассвело, и ему пришлось отступить, чтобы его не заметили. Торби взглянул вниз и заметил вентиляционные отверстия, ведущие на низкий чердак, по одному с каждой стороны. В них с трудом протискивались его плечи; все же это был путь внутрь дома. Отверстия были забиты досками, но, приложив усилия, он отодрал эти доски за несколько минут. Теперь оставалось самое неприятное: протиснуться в отверстие. Он просунул туда ноги и влез до бедер, но тут лохмотья штанов зацепились за сырые края досок, и он застрял, точно пробка: нижняя часть тела уже проникла в дом, а руки, грудь и голова торчали наружу вроде какой-то фантастической скульптуры. Торби не мог шевельнуться, а небо все светлело.
Отчаянно дрыгая ногами, он яростным усилием рванулся вниз и наконец протиснулся внутрь, порвав одежду и больно ушибив голову при падении. Он лежал тихо и переводил дыхание, а потом небрежно пристроил доски на старое место. Теперь они не могли бы остановить жуликов, но все же обманули бы тех, кто посмотрит на них из окон четырехэтажного дома. И только теперь до него дошло, что он чуть не свалился с высоты четвертого этажа.
На чердаке можно было передвигаться только ползком; Торби попытался руками и коленями нащупать люк, который мог быть на чердаке. Хотя Торби редко приходилось бывать в обычных домах, он слышал, что иногда на чердаках устраивают люки для ремонтных работ или для наблюдения.
Сначала он ничего не нашел, но тут солнце хлынуло ярким потоком в вентиляционные отверстия. Люк оказался чуть поодаль. Он был закрыт, но, видимо, не заколочен, а просто заперт на засов снизу. Торби огляделся, нашел лом, оставленный тут, вероятно, рабочими, и попытался поддеть крышку люка. Наконец она приподнялась, и Торби посмотрел в щель.
Внизу была комната. Он увидел кровать и человека, лежащего на ней. Торби решил, что большей удачи ждать нечего: надо только сговориться с этим человеком, убедить его не поднимать тревоги и найти матушку Шаум. Он осторожно просунул в щель руку, нащупал засов и стал отодвигать его, сломав при этом, к счастью, только ноготь. Наконец он поднял крышку люка.
Фигура на кровати не шевельнулась.
Он спустился в люк, повис на руках и соскочил на пол, насколько мог бесшумно. Фигура на постели села и прицелилась в него из пистолета.
– Как ты долго копался, произнесла она, я уже целый час тебя слушаю.
– Матушка Шаум! Не стреляйте!
Она присмотрелась к нему:
– Парнишка Бэзлима! — она покачала головой. — Парень, ты тут совсем некстати. Ну и горячий же ты, прямо матрас от тебя может загореться. Чего ты сюда явился?
– Мне больше некуда было пойти.
– Это что, комплимент? — она нахмурилась. – Были бы тут мои братишки, мне бы здорово досталось. — Она выбралась из постели, прямо в ночной рубашке подошла к окну, шлепая босыми ногами, и выглянула на улицу. Кругом шпики, каждый камешек на улице осматривают, распугивают моих покупателей… Парень, да такой суматохи, как ты наделал, я не помню со времен последней забастовки на заводе. И почему только ты не догадался помереть?
– Вы меня не спрячете, матушка?
– Кто это тебе сказал? В жизни я никаких подлостей не делала. Просто это все мне не нравится.
Она пристально посмотрела на него: — Ты когда в последний раз ел?
– Да я уж и не помню.
– Ну, я что-нибудь тебе соображу. Заплатить тебе, конечно, нечем? — она свирепо взглянула на него.
– Да я не голоден. Матушка Шаум, а «Сизу» еще в порту?
– Ах, вон что! Не знаю. Ах нет, знаю: двое ребят оттуда заходили вчера вечером. А тебе зачем?
– Мне надо передать поручение капитану. Я должен его видеть, просто обязан.
Она раздраженно зафырчала:
– Сперва он будит порядочную женщину, когда она только что заснула, падает на нее сверху и чуть не убивает. Он такой отвратительно грязный, исцарапанный, в крови, и ему, конечно, понадобятся мои чистые полотенца, а стирка в прачечной теперь дорогая! Он голодный, а за жратву заплатить не может… И теперь он еще нахально требует, чтоб я бегала по его поручениям!
– Да не голодный я… И мыться мне не обязательно. Мне только надо видеть капитана Краузу.
– Не смей мне приказывать в моей собственной спальне. Больно уж ты скор, как я погляжу, да бить тебя было некому. Знавала я старого разбойника, у которого ты жил. Придется тебе подождать, пока кто-нибудь из ребят с «Сизу» не заглянет сюда попозже, тогда я смогу передать записку капитану. — Она повернулась к двери. — Вода в кувшине, полотенце на крючке. Да отмойся почище. — И она вышла.
Мытье принесло облегчение. На туалетном столике Торби нашел пудру и замаскировал свои царапины. Матушка Шаум вернулась, сунула под нос Торби два ломтя хлеба, между которыми лежал толстый кусок мяса, поставила на стол кружку молока и молча вышла. Торби думал, что теперь, когда папы больше нет, он вообще не сможет есть, но оказалось, что может. Его волнение улеглось, как только он увидел матушку Шаум.
Она опять вернулась:
– Глотай-ка последний кусок да залезай. Говорят, они собираются обшаривать каждый дом.
– Правда? Но тогда мне лучше выбраться на улицу и удрать.
– Заткнись и делай, что я говорю. Давай, залезай.
– Куда залезать?
– Туда, она показала рукой.
– В эту штуку? — В углу стоял встроенный диванчик. Недостаток его заключался в размерах: по ширине в него вполне мог поместиться человек, но длина была раза в три меньше, чем надо. — Пожалуй, я не смогу сложиться и поместиться там.