Бредёт будто он по грязной пустыне, едва передвигая ноги, из самых последних сил. Глаза слипаются от пота и пыли, от яркого солнца болит затылок, в ушах стоит нестерпимый звон. Хочется пить, но вода давно закончилась и колодца не видно уже который день. Вдруг перед ним возникает табличка, торчащая среди барханов, с надписью «Вода» на ней. Рядом лежит лопата. Гр хватает лопату и начинает копать под табличкой, однако натыкается на камни, которые острыми углами торчат из песка. Гр в отчаянии оглядывается и видит, что вокруг него целый лес табличек и на каждой написано «Вода».
Ошеломлённый, садится он на песок, и жуткий страх наполняет его сердце. Он понимает, что никогда, никогда не выйдет из этой бесконечной пустыни, потому что изнемог от жажды и не знает, куда идти дальше. Чтобы спрятаться от раскалённого солнца, он вырывает таблички и сооружает из них навес, и лежит там тихо и неподвижно, надеясь на случайный караван. Но караван всё не появляется, зато в небе слышится тарахтение самолёта, ближе, ближе, и вот взгляду изумлённого Гр, высунувшегося из-под навеса, предстаёт белоснежный самолёт, приземлившийся неподалёку. Из самолёта вываливается белый медведь в купальных плавках. Приблизившись, он наклоняется к Гр и весело говорит, едва не поперхнувшись от запаха:
– Ну и воняет же у тебя, дружище!
Медведь чешет лапой свой нос и при этом оглушительно чихает. В воздух поднимается столб песка, сквозь который Гр видит, что в руках у медведя лопата.
– Лопата есть, почему воды нет? – спрашивает зверь и принимается копать.
Через несколько минут колодец готов. Медведь аккуратно прикрывает его арбузной ботвой и направляется к самолёту.
– Ты куда? – осмеливается спросить Гр, тяжело поднимаясь на ноги.
Но медведь будто не слышит вопроса, он продолжает идти, однако, что-то вспомнив, вдруг поворачивается и спрашивает:
– Слушай, а это не шутка была – про три пера в шляпе? Такие дорогие?
– Не шутка, – отвечает ему Гр, – понимаешь, одно время Ло нужна была шляпка, она купила её с большим трудом. Но какая шляпка без пера? Ты ведь знаешь, женщины добьются, чего хотят! Вот Ло и продала телегу Нанайца.
– Понимаю, – говорит медведь, – на шляпке торчат перья, купленные на мои деньги, на песке Фецир, сделанный по моим чертежам, в телеге ДЗ, приготовленный моими руками, на твоих плечах шкура белого медведя, убитого мною! Нехороший ты человек, Гр. Всё время норовишь из-за угла пакость какую-нибудь сделать! Ну да ладно! – И шагает к трапу.
– Ты куда? – без особой надежды на ответ, слабо выкрикивает Гр, уже понимая, что ему вряд ли ещё раз представится случай встретиться с медведем. Не каждый день они летают над пустыней! Тот недолго думает и, наклонившись, произносит:
– В Мондон. Арбузы, которые ты продал, о-о-о-чень понравились умериканцам, нефть они так и не нашли, но устроили аукцион. Семечки от арбузов купили унгличане, так меня теперь в Унглию приглашают, чтобы бахчу там разбить. Извини, брат, спешу, надо кое-куда залететь, хочу янтарное кольцо купить для жены, очень она янтарь любит.
Гр подходит к самолёту и трогает его. Самолёт горяч от солнца. На фюзеляже чёткая надпись: «Фецир-2».
– Откуда? – спрашивает Гр с тоской в голосе.
– Удача помогла! Прилетела! – заметив недоумевающий взгляд Гр, радостно рычит медведь и поясняет с гордостью: – Видишь, теперь с воздуха буду работать. – Приподнявшись на цыпочки, он ласково гладит крыло самолёта.
– Возьми меня с собой, – мямлит Гр, ничего не поняв из объяснений медведя.
– Рад бы, да не могу, визы у тебя нет, да и экипаж не позволит. Я-то всего лишь пассажир.
При этих словах из кабины пилота выглядывает улыбающаяся во весь рот Удача, а за ней – зелёная птица, которая больно клюёт Гр в плечо. А медведь, вынув миндальные орешки из яркого матерчатого мешочка, подвешенного снизу к кабине пилота, и, подкормив ими птицу, говорит:
– Гр, мечту беречь надо, кормить, поить, только не водкой. Играть в развивающие игры, лишь тогда можно надеяться, что она ответит взаимностью, преподнесёт то, о чём ты и помышлять не смеешь в своём скудоумии! В худшем случае, мечту можно строить как дом. Кирпичик за кирпичиком, чтобы не вспугнуть, но никак не кусать за хвост и уж тем более не есть как морковку! Подумай об этом. – Взбегает наверх, убирает трап и захлопывает за собой дверь.
Белый самолёт взмывает в жёлтое от солнечного света небо, держа курс на запад. Гр провожает его взглядом и подходит к колодцу, чтобы напиться воды. Наклоняется и вдруг проваливается вниз. Понимает, что это не колодец, а страшная дыра, уже виденная им когда-то. Он летит в дыру, задевая руками и ногами тяжёлые грубые предметы, которые бьют его, рвут на нём одежду, цепляются за волосы и бороду, как будто стараются сорвать с него кожу. Есть ли тут окна, двери, чтобы ухватиться за ручку и выбежать? По темноте вокруг и по запаху Гр догадывается, что это дымовой проход, забитый сажей и заполненный угарным газом. Чем дальше, тем проход становится уже, и вот наконец уменьшается до размеров подзорной трубы. Гр, боясь, что сейчас застрянет и задохнётся, рвётся вперёд, слышит мощный взрыв и просыпается.
Ощупав в темноте пространство вокруг себя, он вспомнил, что лежит один, под украденной медвежьей шкурой, в шортах с зашитыми под заплаткой долларами. Резкий тошнотворный запах, похожий на запах гнилой арбузной корки, ударил в нос. Гр перевернулся на живот, намереваясь выползти на свежий воздух, и вдруг услышал негромкое жужжание снаружи.
– Медведь вернулся! Друг! – закричал он, торопясь высунуться из-под шкуры.
Знакомые стрекозы, облепившие со всех сторон медвежью шкуру, радостно загудели. Гр прикрыл ладонью глаза и огляделся. Прямо перед собой он увидел колодец, увитый свежей арбузной ботвой, брошенную неподалёку лопату и скорлупу от миндальных орехов. Гр посмотрел вверх: в жёлтом небе ему прощально помахала крыльями то ли зелёная птица-мечта, то ли белый самолёт большого белого медведя.
Депрессия в кармане
Из медвежьей шкуры Ло сшила шубку, по виду почти как норковую, о какой мечтала бог весть с каких времён, едва ли не с первого дня замужества! Такой удачи она и вообразить себе не могла, поэтому не стала ругать мужа за то, что он бросил отвязанную телегу без присмотра, прожёг шорты и потерял футболку. А когда узнала о зашитых в шортах долларах, и вовсе раздобрилась – выставила на стол «Маисовку» ради встречи.
Даже ночью Ло отказывалась снимать шубку, надевая её на голое тело перед сном, отчего Гр постоянно казалось, что рядом с ним лежит белый медведь. Гр будил его и начинал беседу – о способах разведения бахчи в снегах, о Мондоне, где наверняка слишком тепло для арбузов, о нефти, о самолётах. Медведь что-то бурчал в ответ, но как Гр ни прислушивался, ему не удавалось понять, чем именно недоволен сосед. Так проходила вся ночь, а утром Гр вставал вялым и долго ругал жену за устроенный маскарад. Доллары решили припрятать, мало ли как повернется жизнь, а пока раздумывали над тем, с чего начать дезинфекцию, с какой стороны? А главное, как действовать в сложившейся обстановке? Местное радио предупреждало: надо быть начеку – мировой бедлам продолжал усиливаться, его отзвуки, будто громовое эхо, докатывались до Эх-Вынии и не растворялись до тех пор, пока эхвынцы не поднимались все разом в воздух на воздушных змеях и не начинали читать стихи. Громовое эхо смолкало, напуганное мощью коллективной поэзии, и убегало туда, откуда прикатывалось.
В мире, уставшем от политических низких интриг, блуждал кризис. Он был в самом разгаре: повсюду бродили усталые злые люди с депрессией в карманах штанов. Они крепко сжимали её своими худыми, слабыми от голода руками, не понимая, откуда взялась и зачем привязалась к ним эта зараза. Было невозможно определить, они ли тискали депрессию, или это она так прилипла к пальцам, собрав их в кулак, что не было никакой мочи разжать руки.
Люди разгуливали по улицам деревень, городов, распугивая бездомных псов своим мрачным видом, и недоверчиво присматривались к жизни. Кое-кому порой удавалось открыть ладони, тогда граждане хватали лопаты и со всех ног бежали копать картошку, однако, разозлённая тем, что от неё отцепились, депрессия свирепо кусала их сквозь штаны, и бедняги, взвывая от боли, останавливались на полдороге.
Были такие, кто немного разбирался в ситуации, и понимал, что освободиться от зловредной гостьи можно одним только способом, не очень приличным, правда, зато верным. Надо было сорвать с себя штаны и, свернув в тугой узел, сжечь, как это делали когда-то в средневековье, спасаясь от чумы. Но это было слишком экстравагантно! Обнажиться перед честным народом означало сознаться в том, что ты полный неудачник, поэтому народ страдал, не имея надежды быть избавленным от укусов.
К счастью, кое-где, в закоулках, уже попадались бесштанные люди, видимо, те из несчастных, кто совсем уж отчаялся и был доведён до крайности. Они согласились предстать перед миром в чём мать родила, лишь бы отделаться от жуткой боли, которая становилась нестерпимой. В основном это были мужчины. Они поодиночке жгли костры в тёмных уголках улиц, ещё не догадываясь объединиться и свалить штаны в общую кучу. Таких смельчаков было немного, и их ещё мало кто понимал. Но они были, они существовали, и это ощущалось в воздухе, которым все дышали.
Люди терпели депрессию. По вечерам они заглядывали в чужие окна больших домов, пытаясь увидеть чужую счастливую жизнь, чтобы хоть мельком, хотя бы одним глазком, удостовериться в существовании счастья. Однако те, кто был счастлив, давно научились быть хитрыми: лукавцы наглухо закрывали горячие окна тяжёлыми тёмными шторами и строили вокруг домов толстые заборы, чтобы остальные не слышали, как они весело за ними смеются, как громко хохочут, хвастаясь друг перед другом ловкими пальцами.
В Эх-Вынии, как передавало радио, обстановка была полегче, возможно, потому, что от депрессии тут спасались в небе, куда злодейка не могла добраться в силу приземлённости своего характера, в силу низменности своей сути. Эхвынцы чаще, чем обычно, взмывали в воздух, дёргая воздушных змеев за хвосты, и с большей резвостью бежали в банановые леса. Здесь продолжали петь птицы, неподвластные мировым кризисам, и повсюду тянулись золотые нити, нескончаемые и надёжные, как само солнце, от всего леса исходил оптимизм. Можно было сказать, что мировые катаклизмы не страшили эхвынцев, тем более что они давно зашили все имеющиеся у них карманы по приказу своего правительства.