«Собака — честное созданье, я — верный друг любого пса»[333], — сказал один английский поэт. Из всех животных, которые пасутся на лугах или рыщут в лесу, только собака оставила своих собратьев ради дружбы с человеком; к человеку обращает она говорящий взор, чая помощи во всякой своей нужде, а сама с радостью и самоотверженностью оказывает человеку посильные услуги, терпеливо и покорно снося ради него усталость и голод. Никакие обиды не могут поколебать ее верность, никакие несчастья не вынудят ее покинуть своего благодетеля. Стараясь во всем угодить хозяину и боясь огорчить его, собака стойко хранит свою преданность, и только она не льстит ему, когда ластится. И какая жестокость — мучить столь преданное существо, покинувшее лес, чтобы найти у человека защиту! Платить такой неблагодарностью верному животному за все его услуги!
Прощай!
Письмо LXX[Фортуну напрасно почитают слепой. История жадного мельника.]
Лянь Чи Альтанчжи — к Хингпу, через Москву.
Слепы те европейцы, что изображают Фортуну незрячей. Ни у одной красавицы нет столь прекрасных глаз, и нет никого зорче Фортуны. Тот, кто без устали гоняется за ее милостями, напрасно надеется ее встретить. Подобно записной кокетке, она бежит наиболее пылких своих преследователей и под конец отдает предпочтение прилежному труженику, который сидит дома и занимается делом.
Удивляюсь, как это люди смеют называть Фортуну слепой; судя по обществу, которое она избирает, ей нельзя отказать в проницательности. Где бы ты ни увидел карточный стол, будь уверен, что Фортуны там не встретишь; когда бы ты ни увидел дом, двери которого всегда открыты настежь, будь уверен, что Фортуны там не встретишь; если увидишь человека, чьи карманы оторочены золотым галуном, не сомневайся, Фортуна с ним незнакома, а увидишь любезную и обходительную красавицу, знай, что Фортуна ее избегает. Словом, она споспешествует только трудолюбию и так же часто возит тачку, как и сидит, развалясь, в карете шестерней.
Если хочешь подружиться с Фортуной или, оставляя метафоры, если хочешь, сын мой, разбогатеть и не нуждаться в деньгах, стремись более сберегать, нежели приобретать. Если люди станут говорить: «Деньги можно раздобыть здесь, деньги можно раздобыть там» — не обращай внимания, занимайся своим делом, оставайся, где был, и старайся получить, что можно, оставаясь на своем месте. Если услышишь, что сосед нашел на улице кошелек с золотом, не беги на эту улицу, озираясь по сторонам, в надежде найти другой, а если узнаешь, что сосед нажил состояние, занявшись прибыльным делом, не бросай свое занятие и не пробуй стать его соперником. Не стремись разбогатеть сразу, а терпеливо копи фартинг за фартингом. Быть может, ты презираешь такие мелкие деньги, но помни, что тем, у кого нет ни фартинга, ни друзей, которые могут его ссудить, фартинг кажется отличной монетой. Когда глупого мельника Вана в час нужды могла бы выручить самая мелкая монета, никто из друзей не пришел ему на помощь, ибо знали о его нищете. Читал ли ты в наших ученых китайских книгах историю Вана? Того самого, что презирал мелкие деньги и в погоне за большими утратил и то, что имел?
Так вот, мельник Ван был алчен, деньги любил превыше всего и почитал только тех, у кого они водились. Когда при нем упоминали о каком-нибудь богаче, Ван тотчас говорил:
— Я его очень хорошо знаю, мы с ним старые знакомые, можно сказать друзья; он был воспреемником моего сына.
Когда же речь заходила о каком-нибудь бедняке, Ван о нем и слыхом не слыхал. Возможно, говорил он, что это человек весьма достойный, да только я не люблю знакомиться с кем попало и всегда смотрю, кого брать в друзья.
Как ни старался Ван разбогатеть, а все оставался бедняком и жил только доходом от своей мельницы. Доход этот был хотя и невелик, но зато верен. Пока мельница молола, Ван мог рассчитывать, что будет сыт, а он к тому же во всем себе отказывал и каждый день откладывал монету-другую. Время от времени он их пересчитывал и любовался своим сокровищем. И все же ему было мало этих денег — они только ограждали его от нищеты, он же мечтал о богатстве.
Как-то раз, когда Ван предавался этим мечтам, ему рассказали, что его сосед нашел в земле горшок с деньгами и что перед тем такой горшок снился ему три ночи подряд. Эта новость точно ножом полоснула по сердцу Вана.
— Я вот, — сказал он, — гну спину с утра до ночи ради жалких грошей, а моему соседу Хан Ксу достаточно улечься спать и увидеть во сне тысячи, чтобы утром получить их наяву. Ах, если бы и мне снились такие сны, с каким удовольствием выкопал бы я этот горшок! Как тихо принес бы его в дом, так что жена и та бы ничего не заметила! А потом... до чего же приятно запустить руку по локоть в груду золота!
От этих мыслей мельник совсем пал духом. Куда девалось его прежнее трудолюбие! Скромные доходы вызывали в нем одно отвращение, и постепенно люди перестали ездить к нему на мельницу. Каждый день он только и думал о своем желании и каждую ночь ложился спать в надежде увидеть клад. И вот Фортуна, которая так долго пренебрегала им, по-видимому, сжалилась над его горем и послала желанный сон. Приснилось ему, будто глубоко под фундаментом мельницы спрятан огромный горшок с золотом и алмазами, а сверху он прикрыт большим плоским камнем. Проснувшись, Ван возблагодарил звезды, наконец внявшие его мукам, и, как водится в таких случаях, скрыл от всех свой сон, дабы он приснился ему еще две ночи кряду, что доказало бы его правдивость. Желания его и на сей раз сбылись: ему дважды пригрезился горшок с деньгами, зарытый все в том же месте.
Теперь сомнения его рассеялись, и на третий день, поднявшись чуть свет, он взял лопату, отправился на мельницу и стал подкапывать стену там, где он видел во сне клад. Сначала он выкопал разбитую кружку и почел это добрым предзнаменованием; потом стал копать глубже и вытащил совсем целую и новую черепицу. В конце концов, выкопав глубокую яму, он добрался до большого плоского камня, но такого огромного, что сдвинуть его с места одному человеку было не под силу.
— Нашел! — в восторге воскликнул Ван. — Вот он! Под таким камнем хватит места для целого котла. Надо сходить за женой и рассказать ей всю правду. Пусть поможет своротить этот камень.
И вот, вернувшись домой, он поведал жене о том, какое счастье выпало им на долю. Легко вообразить восторг жены. Вне себя от радости она кинулась мужу на шею. Однако им обоим не терпелось узнать, сколько же там денег, и они поспешили к тому месту, где Ван копал, и увидели там... о нет, не сокровище, но развалины мельницы, своей единственной кормилицы, которая рухнула от подкопа.
Прощай!
Письмо LXXI[Нищий щеголь, господин в черном, китайский философ и другие в Воксхолле.]
Лянь Чи Альтанчжи — Фум Хоуму, первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.
Жители Лондона любят гулять пешком так же, как наши друзья в Пекине ездить верхом. Самое любимое летнее развлечение лондонцев — это посещение вечером большого сада[334], расположенного неподалеку от города, где они гуляют в самом лучшем своем платье, наведя красоту, и слушают музыку.
Недавно мой старый приятель, господин в черном, пригласил меня отужинать в этом саду в небольшом обществе, и в назначенный час я пришел к нему. Все были уже в сборе и ждали меня. Общество состояло из моего друга, который разоделся в пух и прах, приспустил чулки, надел черный бархатный жилет, еще почти совсем новый, и расчесал седой парик, точно собственные волосы, вдовы закладчика, предмета воздыханий моего друга, на которой было платье из зеленого Дамаска и по три золотых кольца на каждом пальце, мистера Тибса, захудалого щеголя, которого я уже описывал ранее, и его супруги в ветхом шелковом платье, из-под которого виднелся грязный тюль нижней юбки, и в шляпе величиной с зонтик.
Поначалу мы не могли решить, как добраться до сада. Миссис Тибс питала отвращение к воде[335], а вдовушка, отличавшаяся дородством, ни за что не хотела идти пешком, вследствие чего мы отправились в карете, слишком тесной для пятерых, и мистеру Тибсу пришлось поместиться на коленях у своей жены.
Лошади тронулись, и всю дорогу мистер Тибс развлекал нас мрачными предсказаниями: он заверил нас, что в саду мы не увидим никого, кроме мелких лавочников, и что это последнее гулянье[336] в нынешнем году, а потому нам предстоит довольствоваться обществом аристократов с Теймз-стрита и Крукид-лейна[337], присовокупив к этому еще несколько столь же унылых пророчеств, порожденных, возможно, его неудобной позой.
Когда мы добрались до сада, там уже горели огни, и должен признаться, что в его пределах моим чувствам были уготованы нежданные удовольствия. Повсюду среди недвижных ветвей мерцали фонарики, вечернюю тишину нарушал прелестный концерт, которому вторило, соперничая с ним, пение птиц в дальней части рощи; щеголевато одетая, веселая толпа, столы, уставленные изысканными яствами[338], — все это напоминало блаженство, обещанное пророком мусульман, и сразу пленило меня.
— Клянусь головой Конфуция, — это великолепно! — воскликнул я, обращаясь к своему другу. — Здесь сельские красоты сочетаются с придворной пышностью, и если не считать небесных дев, которые висят на каждом дереве и всегда готовы принадлежать вам, я, право, не вижу, чем этот сад хуже Магометова рая!
— Что до дев, то в нашем саду этих плодов не так уж много; но если их могут заменить дамы, столь же многочисленные, как яблоки осенью, и в уступчивости превосходящие гурий, тогда, я полагаю, нам нет нужды искать рай на небесах.
Я готов был согласиться с ним, но тут мистер Тибс и остальные пожелали узнать наше мнение, как наилучшим образом провести вечер. Миссис Тибс предложила неторопливо погулять по саду, где, по ее словам, всегда можно встретить самое избранное общество; вдова же, посещавшая сад не чаще одного раза в год, считала, что нам следует, не медля, занять Места получше, чтобы посмотреть игру фонтанов