— Не понимаю, к чему ты клонишь?
Вместо ответа она выползла из-под одеяла и пошлёпала босыми ногами к туалету.
— Ложись, милый. Спи. Моя вахта.
Она закрыла дверь. А я задумался: где совершил ошибку? Меня всю ночь не было в каюте, но она спала! Я ей дал такую же дозу хлоралгидрата, как и Юрию. А тот придёт в себя не раньше десяти-одиннадцати. Она должна была спать, как убитая, и не может знать, что меня всю ночь здесь не было. А камень гарантирует полное выздоровление от всего на свете. Проверено на невменяемых диссидентах.
За стеной забормотал унитаз. Мария выскользнула из туалета, чтобы тут же скрыться в ванной.
Я поднялся и прошёлся по каюте. Что-то я упускаю. Она точно недовольна. Недовольна настолько, что не считает нужным это скрывать. Значит, моя ошибка очевидна. Почему же я не вижу свою ошибку?
Я замер посреди комнаты и уставился на Юрия. Может, позвать Гервига? Пусть уносит своего начальника.
— Не спишь? — подозрительно ласково спросила Мария, выходя из ванной.
Она подошла к Юрию и отогнула полу пиджака.
— А нож где?
— Выбросил в иллюминатор.
— Рану зашил? Или так заклеил?
— Зашил, конечно.
Она вновь забралась под одеяло и замерла, настороженно меня разглядывая.
Оттягивая неизбежные вопросы, я решил уточнить:
— Месячный отпуск после ранения провёл в госпитале. Детдомовец: ни родни, ни дома. Некуда было ехать на побывку. А поскольку сидеть без дела не приучен, прошёл в Тихвине ускоренные фельдшерские курсы. Твой разрез — не самое трудное, что мне приходилось зашивать.
— Ты будто оправдываешься…
— Не могу понять, что не так, милая, — признался я, присаживаясь на кровать. — Такое впечатление, что ты недовольна.
— Поражена твоей выносливостью.
— Выносливостью?
— Вчера тебе не дали поесть, бутерброды не в счёт. Зато вина ты выпил больше обычного. А ещё на всех дверях я оставила метки губнушкой. Ты ни разу за ночь не воспользовался туалетом. Из каюты тоже не выходил. Плюс отравление. Плюс противоядие. Плюс бессонная ночь… но ты не голоден и бодр. Нужду справлял через иллюминатор, дорогой? Или по-армейски, в умывальник?
Я был потрясён. Что она скажет, когда увидит под кроватью трёхдневный запас воды и пищи?
— На иллюминатор тоже ставила метки?
В её глазах мелькнуло облегчение.
— Как-то не додумалась.
— Не хотел «светиться» в коридоре. Так что, считай, угадала: я действительно выходил через иллюминатор. Каюта в полуметре под ограждением палубы. Для этого фокуса не нужно быть гимнастом.
— А ещё твой костюм воняет ируксолом.
— Я оказывал первую помощь раненому.
— Ты втирал раненому мазь от пролежней? А потом всю ночь прижимал его к своей груди? Зачем?
Я промолчал. Она всё-таки припёрла меня к стенке.
— Ты неискренен, Максим, — заявила Мария. — Я тебе не верю. Инцидент с людьми Петра меня тоже обеспокоил. Потрясена, как быстро ты вернулся. Боец из тебя неплохой, спарринг в подвале показал это. Но что ты сделал с трупами? Ты не мог за минуту пронести два трупа по коридору, незаметно для всех выбросить за борт и вернуться!
— Комната прослушивается. Я не могу доложить по всей форме…
— Нет, не прослушивается, — безжалостно отрезала путь к спасению Мария. — У меня в сумке включён локатор нелинейности. Если бы в каюте работало чужое электронное устройство, локатор голосил бы, как проклятый. Можешь докладывать.
Она вопросительно подняла брови и требовательно задрала подбородок.
— Вот видишь, — осторожно сказал я. — Выходит, ты тоже что-то делаешь, не поставив меня в известность.
— Я — командир группы. И ставить тебя в известность не входит в список моих служебных обязанностей. Но, считай, поставила. Теперь ты скажешь, что происходит?
У неё было такое гневное выражение лица, что я не решился сказать «нет»:
— Да. Ситуация изменилась. Теперь я — командир. И пока не могу раскрыть всех подробностей.
Она так оскорбилась, что захотелось подойти и нежно обнять. Но я вспомнил об ируксоле и сдержался.
— Что? — на мгновение её нежное личико стало отталкивающим от злобы. — Что за фантазии, боец?!
— Васнецов вёл операцию двумя независимыми группами. У меня его личный приказ: как только ты что-то заподозришь, принять командование на себя.
— Васнецов?
— Пал Палыч. Только не ври, что не понимаешь, о ком идёт речь.
— Может, ты ещё и должность его назовёшь?
— Его должность и звание засекречены. Ты видела его приказы? От кислотно-жёлтого фломастера до сих пор круги перед глазами.
Она покачала головой:
— Поразительно!
— Давай не будем всё портить, — я говорил в точности её же словами! — Нам повезло вытащить билет в счастливое будущее. Стоит ли оно разбирательств с нашим убогим прошлым?
Она долго смотрела на меня, и всё-таки решилась на ещё одну попытку:
— Ты можешь свои слова как-то доказать?
— Легко! Отправь радиограмму начальству с просьбой подтвердить мои полномочия.
— Это невозможно.
— Тогда согласимся на ничью: есть вопросы, на которые не отвечаешь ты. И есть вопросы, на которые не отвечаю я. А выяснение, кто из нас главный, оставим на период аккомодации в Лиссабоне.
Она всё ещё сомневалась, а когда попыталась что-то сказать, я не дал ей такой возможности:
— После выполнения задания мы не собираемся возвращаться. Какая разница, кто из нас главнее?
— Ты не забыл, что у нас нет бленкера? Как мы будем выполнять задание?
— Бленкер на «Аркадии», — напомнил я. — И у нас ещё трое суток перехода. Перевернём судно вверх дном, заглянем в каждую каюту. Найдём!
Мария перевела взгляд на спящего Юрия:
— Наши коллеги полагают, что судно в Лиссабон не придёт. Если Контора и вправду переменила мнение, то «Аркадия» днём будет уничтожена. Мы как раз в центре Северного моря. Кстати, при таком варианте мне вообще непонятно, о выполнении какого задания мы говорим? Если Юрий не соврал, то обстрел «Аркадии» — лучшая радиограмма об отмене задания.
— Юрий мог соврать. И сценарий может быть зеркальным: Запад, вдруг, понял, какую беду им несёт бленкер, и решил потопить судно. А наша подводная лодка уничтожила лодку Запада…
Она задумчиво кивнула:
— При отсутствии связи с командованием, выполняй последний полученный приказ?
— Вот именно. И Пал Палыч знает, что мы будем делать. Не стоит его разочаровывать.
— Кроме того, мы всё ещё пытаемся получить деньги, — сказала Мария. — Жизнь на Западе отличается от жизни в Мегасоце. На Западе лучше жить с большими деньгами.
— А у нас?
— А у нас с большими деньгами долго не живут. Кстати, о деньгах. После вчерашнего отравления камбуз мне что-то разонравился. Конечно, если нас разбомбят до обеда, то вопрос снимется сам собой. Но если бомбардировка отложится до вечера…
Она увидела, как я показываю пальцем под кровать:
— Что?
Мария подползла к краю кровати и свесила голову:
— Ого! Ты подготовился к осаде?
— Всего лишь обокрал местную продуктовую лавку.
— С тобой не пропадёшь!
— Даже не пытайся, милая…
12. В осаде
Гервиг объявился только к восьми. Осторожно постучал в дверь, а когда я недовольным голосом спросил «кто?», сказал, что пришёл за Юрием Александровичем.
Мария сунула под нос Юрию тампон с нашатырём, а когда тот фыркнул и отшатнулся, мы поставили его на ноги и выпихнули за дверь в объятия Гервига. Я ещё раз порадовался отсутствию бленкера. Если бы шкаф стоял посреди каюты, мы бы не смогли так ловко избавиться от заложника.
— Что дальше, командир? — насмешливо спросила Мария. — Как я поняла, будем отсиживаться? Во избежание снайперов и отравления в ресторане?
— А также «случайного» падения за борт. Но инициативу противнику не отдадим. Присядь за компьютер, дорогая…
Я обнял её за плечи и подтолкнул к столу.
— Номера комнат нам известны. Почему бы не пригласить заинтересованных лиц на беседу?
— Вебинар? Ты читал о веб-конференциях?
— И о многом другом, милая. Ты же помнишь: не ем, не сплю, праздность не праздную… чем-то же нужно заниматься в свободное от любви время?
Она разослала по каютам приглашения и обернулась ко мне, чтобы что-то сказать, но не успела: первыми отозвались амеры из сто тринадцатой. С экрана на нас смотрел человек в ковбойской шляпе:
— Что-то хотели, девушка? — с усталой ненавистью спросил человек.
Мария повернулась к объективу и твёрдо ответила:
— Живой сойти на берег. Вы не против?
Человек в мониторе стянул с головы шляпу и бросил её куда-то себе за спину.
— Зовите меня Джонсоном, — сказал он. — И будь я проклят, если не хочу того же.
У него был противный, гнусавый голос. Как на операбельной стадии гайморита.
— Мара, — представилась Мария. — Рада знакомству, Джонсон. У нас одно желание, почему не объединиться?
Удобно устроившись в кресле так, чтобы не «светиться» в объективе, я приготовил несколько листов бумаги и карандаш.
— Хочу устроить вебинар для заинтересованных лиц, — продолжала Мария. — Кроме нас с вами на «Аркадии» действуют ещё две группы охотников на бленкер Крецановского. Одна из них стучится к нам на конференцию. Пускаю.
Джонсон как-то неопределённо махнул рукой: то ли «плевать», то ли «давайте со всем этим покончим».
Монитор «разломился» пополам: Джонсону досталась левая половина, а на правой восседал растрёпанный Пётр Леонидович.
— Доброе утро, Мария, — тускло поздоровался Пётр. — Ваш приятель где-то рядом?
— Мой муж всегда рядом, Пётр Леонидович, — доброжелательно сказала Мария.
— Муж? — заволновался Джонсон. — Вас двое?
— А вас сколько? — вызывающе спросила Мария.
— Вы нас представите? — как-то уныло, без огонька попросил Пётр.
Я подумал, что сегодня не только у меня выдалась тяжёлая ночь. Мария представила их друг другу и воскликнула:
— А вот и наш третий участник!
Экран поделился на четыре части: в правом верхнем углу — Мария, под ней Пётр, слева наверху Гервиг, а под ним — Джонсон. Это была прекрасная картинка для передовицы «Известий»: осунувшиеся от вечной злости акулы империализма и свежее, румяное лицо хорошо выспавшейся комсомолки. И подпись: «исключи лишних».