— Ни разу не ездила со времен детства. Двоюродная бабушка держала для меня пони. Хотя я сильно подозреваю, что не столько для меня, сколько ради навоза для ее сада. У моих родителей в городе пони держать было негде. Он был жирным, с мерзким характером, но я его обожала, — улыбнулась воспоминаниям Катриона. — А седла были какие придется.
— Я подумывал, не починить ли это, чтобы им можно было снова пользоваться.
— Пользоваться? Да ему место в музее! Ручной работы… Совершенно уникальное… имеющее свою историю… Я даже представить не могу, сколько оно может стоить на аукционе!
— Ха! У меня произошел в точности такой же спор с Дувом. Это не просто ручная работа, это штучная работа, специально для принцессы Оливии. Скорее всего подарок моего деда. Представьте себе не просто ремесленника, а мастера. Как он отбирает кожу, выделывает ее, обрабатывает. Я представляю его оттирающим руки и думающим о своей графине, разъезжающей в созданном им произведении искусства на зависть и восхищение подругам. Гордого тем, что его творение теперь — часть ее жизни.
Майлз обвел пальцем обрамляющие инициалы листочки.
После этих слов ее представление о стоимости этой вещи резко подскочило вверх.
— Ради бога, оцените его сначала!
— Чего ради? Чтобы предоставить музею? Не желаю ради этого оценивать мою бабушку. Чтобы продать какому-нибудь коллекционеру, чтобы он им владел, как капиталом? Пусть капитал и собирает, все равно большую часть из них интересует лишь это. Единственный коллекционер, достойный владеть им, — это человек, одержимый принцессой-графиней, один из тех мужчин, что безнадежно влюбляются вопреки бездне веков, лежащих между ним и объектом его страсти. Нет. Я обязан в память мастера, его сотворившего, использовать это седло по прямому назначению, как он и планировал.
Жившая в ней экономная пугливая домохозяйка — ущербная супруга Тьена — пришла в ужас. Душа же ее пела, слыша слова Майлза. Да. Именно так и должно быть. Место этому седлу под какой-нибудь красивой дамой, а не под стеклом. Парки и сады создаются для того, чтобы ими любовались, вдыхали их аромат, гуляли по ним, наслаждались ими. Ничем нельзя измерить ценность садов, кроме восторга, который они вызывают у посетителей. Только использование придает им смысл. Откуда Майлз это знает? Только за одно это я могла бы тебя полюбить…
— Так. — Он ухмыльнулся в ответ на ее улыбку. — Бог знает, как мне нужно было заняться чем-то для упражнения, иначе вся эта кулинарная дипломатия, которую я веду в последнее время, приведет к тому, что все труды Марка отличаться от меня пойдут насмарку. В городе есть несколько парков, где есть тропинки для верховой езды. Но ездить в одиночку скучно. Может, составите компанию?
— Я бы с удовольствием, — честно ответила Катриона. — Но не могу.
Она видела, как в его глазах роятся десятки доводов, которые вот-вот выплеснутся наружу. Рукой она остановила этот готовый прорваться поток. Нужно положить конец этому веселью. Навязанное ей соглашение с Бэзилом позволяет ей лишь попробовать Майлза, а не насладиться им. Никаких банкетов… Пора возвращаться к жестокой реальности.
— Произошло кое-что новенькое. Вчера меня навестили Бэзил Форсуассон с моим братом Хью. Науськанные, как я понимаю, мерзким письмом от Алекса Формонкрифа.
Она с горечью пересказала их визит. Майлз внимательно слушал. Лицо его не выражало ничего. Ни разу за весь рассказ он не прервал ее.
— Вы их просветили? — медленно проговорил он, когда она остановилась, чтобы перевести дух.
— Я пыталась. И меня просто взбесило, как они просто… отмахнулись от моих слов в пользу грязных инсинуаций этого дурака Алекса. Нашли, кого слушать! Думаю, Хью искренне переживает за меня, но вот Бэзил… Он просто из кожи вон лезет, чтобы выполнить семейный долг — так, как он его понимает, и переполнен всякими бреднями насчет тлетворного влияния столицы.
— А! — хмыкнул Майлз. — Романтик, значит. Понятно.
Майлз, они были готовы забрать Никки немедленно! А у меня нет никаких законных прав бороться за опеку! Даже если я приволоку Бэзила в магистрат Округа Форбреттенов, я не смогу доказать, что он не годится в опекуны. Он годится. Он просто чудовищно доверчив. Но я подумала — слишком поздно, уже ночью, — об уровне секретности для Никки. Станет ли Имперская безопасность что-нибудь предпринимать, чтобы помешать Бэзилу?
Майлз нахмурился.
— Скорее всего… нет. Ведь он не намеревается увезти Никки на другую планету. СБ не станет возражать против того, чтобы Никки поехал жить на военную базу. На самом деле они сочтут это куда более безопасным местом, чем дом вашего дяди Фортица и особняк Форкосиганов. Лучше охраняемым. И думаю, что они не придут в восторг от судебного разбирательства, которое привлечет еще большее внимание к комаррскому делу.
— Они это разбирательство придушат? В чью пользу?
Майлз задумчиво посвистел сквозь зубы.
— Твою, если я их попрошу, но с них станется сделать это так, чтобы максимально поддержать версию прикрытия. Именно так они классифицируют на этой неделе в своих умишках эту клевету насчет убийства. Я практически не осмеливаюсь ничего предпринимать. Боюсь сделать только хуже. И мне очень хотелось бы знать… Не рассчитывал ли кто-нибудь именно на такой поворот событий?
— Я знаю, что это Алекс дергает Бэзила за ниточки. Ты считаешь, что Алексом, в свою очередь, тоже кто-то манипулирует, пытаясь вынудить тебя допустить какой-то промах?
Если это так, то тогда она сама автоматически превращается в последнее звено, за которое тайные враги Майлза могут утащить его на дно. Ужасающее открытие. Но только если она — и Майлз — сделают то, на что и рассчитывает враг.
— Я… хм… Возможно. — Он нахмурился. — Все же, думается мне, будет куда лучше, если твой дядя сам все это уладит, тихо, по-семейному. Он по-прежнему намерен вернуться с Комарры к свадьбе?
— Да, но только если его так называемые «мелкие технические детали» не окажутся сложней, чем он думал.
Майлз сочувственно поморщился.
— Значит, никаких гарантий. — Он помолчал. — Округ Форбреттенов, а? Если придется вмешиваться, то я спокойно могу попросить Рене Форбреттена об услуге, чтобы он все… э… утряс. Ты сможешь миновать магистрат и обратиться прямо к нему. И мне не придется обращаться к СБ, да и вообще возникать на горизонте. Правда, если к тому времени округ перейдет к Сигуру, то ничего не выйдет.
— Мне бы не хотелось до этого доводить. Не хочу, чтобы Никки вообще тревожили. Ему и так кисло пришлось. — Катриону трясло, и она не могла понять, то ли от страха, то ли от ярости, то ли от ядовитой комбинации того и другого.
Майлз встал, подошел, несколько неуверенно сел рядом с ней на ореховый сундук.
— Так или иначе, все это закончится. Через два дня в Совете графов состоится голосование по обоим спорным округам. Как только голосование пройдет, все политические мотивы раздувать эту историю с обвинением в убийстве исчезнут, и слухи начнут таять. — Все это звучало очень утешительно, не добавь он: — Я надеюсь.
— Мне не следовало предлагать налагать на тебя карантин до окончания моего годичного траура. Надо было сперва попробовать заставить Бэзила согласиться на Зимнепраздник. Я слишком поздно это сообразила. Но я не могу рисковать Никки, просто не могу. Не сейчас, когда мы зашли так далеко и так много пережили.
— Ну-ну, ш-ш! Думаю, твои инстинкты правильные. Мой дед часто повторял старую кавалерийскую присказку «по неверной поверхности нужно ступать как можно легче». Мы просто ненадолго ляжем на дно, чтобы не нервировать бедолагу Бэзила. А когда твой дядя вернется, он быстро приведет этого парня в чувство. — Майлз покосился на нее. — Или ты просто не станешь со мной встречаться целый год, а?
— Мне это ужасно не понравится, — призналась Катриона.
— А! — Уголок его рта пополз вверх. Чуть помолчав, он добавил: — Ну, значит, нам это не подходит.
— Но, Майлз! Я дала слово! Не хотела, но пришлось.
— Под давлением. Тактическое отступление — не такая уж плохая штука, если тебя внезапно атаковали, знаешь ли.
Во-первых, ты остаешься целым. Потом выбираешь удобную для тебя позицию. А затем контратакуешь.
Каким-то образом, не ее стараниями, бедро Майлза приблизилось к ее ноге, не касаясь, но ощутимо теплое и твердое даже сквозь два слоя одежды, черной и серой. Катриона не могла положить голову ему на плечо в поисках утешения, но могла обвить его талию и прижаться щекой к макушке. Это было бы так приятно, так успокаивающе. Я не должна этого делать.
Нет, должна. Сейчас и всегда…
Нет.
— Побит собственной репутацией, — вздохнул Майлз. — Я думал, что важно лишь твое мнение, Никки и Грегора. И начисто забыл о Бэзиле.
— Я тоже.
— Мой па выдал мне следующее определение: репутация — это то, что о тебе думают другие, а честь — это то, что ты знаешь о себе сам.
— Это то, что имел в виду Грегор, когда посоветовал тебе поговорить с отцом? Твой па — мудрый человек. Мне бы хотелось с ним познакомиться.
— Он тоже хочет с тобой познакомиться. Конечно, он тут же продолжил, поинтересовавшись, что я о себе думаю. У него есть этот… этот… глаз.
— По-моему… я знаю, что он имеет в виду. — Она могла бы обвить пальцами его руку, свободно лежащую на колене так близко от нее. Его рука наверняка твердая и надежная… Ты уже предавала себя прежде в тоске по касанию. Не смей. — В тот день, когда погиб Тьен, я перестала быть человеком, который принес и соблюдал данные на всю жизнь обеты, а стала человеком, который разорвал их и ушел. Мои обеты значили для меня все, или как минимум… я все на них променяла. И я до сих пор не знаю, напрасно я изменила своим обетам или нет. Я не думаю, что Тьен пошел бы вразнос той ночью, не шокируй я его заявлением, что ухожу от него. — Катриона немного помолчала. В комнате было удивительно тихо. Древние толстые каменные стены не пропускали городские шумы. — Я не та, что была прежде. И не могу возвращаться назад. Мне не очень нравится то, кем я стала. И все же я… еще держусь. Но понятия не имею, как стронуться с этой точки. Никто не дал мне карты, где указан путь.