Вновь послышался голос поэта:
– Долго Русь раздирали по клочьям
И усобицы, и татарва.
Но в лесах по речным узорочьям
Завязалась узлом Москва.
Кремль, овеянный сказочной славой,
Встал в парче облачений и риз
Белокаменный и златоглавый
Над скудою закуренных изб.
Отразился в лазоревой ленте,
Развитой по лугам-муравам,
Аристотелем Фиоравенте
На Москве-реке строенный храм.
И московские Иоанны
На татарские веси и страны
Наложили тяжелую пядь
И пятой наступили на степи…
От Кремлевских тугих благолепий
Стало трудно в Москве дышать.
Голытьбу с тесноты да с неволи
Потянуло на Дикое Поле
Под высокий степной небосклон:
С топором, да с косой, да с оралом
Уходили на север – к Уралам,
Убегали на Волгу, за Дон.
Их разлет был широк и несвязен:
Жгли, рубили, взымали ясак.
Правил парус на Персию Разин
И Сибирь покорял Ермак.
С Беломорья до Приазовья
Подымались на клич удальцов
Воровские круги понизовья
Да концы вечевых городов.
Лишь Никола-Угодник, Егорий —
Волчий пастырь – строитель земли —
Знают были пустынь и поморий,
Где казацкие кости легли.
Поэт вновь остановился, немного помедлил. Сделал несколько глотков красного вина из бокала. Затем вновь стал читать:
– Русь! Встречай роковые годины:
Разверзаются снова пучины
Неизжитых тобою страстей,
И старинное пламя усобиц
Лижет ризы твоих Богородиц
На оградах Печерских церквей.
Все, что было, повторится ныне…
И опять затуманится ширь,
И останутся двое в пустыне —
В небе – Бог, на земле – богатырь.
Эх, не выпить до дна нашей воли,
Не связать нас в единую цепь.
Широко наше Дикое Поле,
Глубока наша скифская степь.
Поэт замолчал. Обводя слушавших взглядом, утер платком пот на челе. В зале царил безмолвие. Кто-то с облегчением вздохнул. И вдруг публика взорвалась аплодисментами. Хлопали не умолкая. Поэт низко поклонился один раз и хотел было ретироваться, как вдруг кто-то громко попросил:
– Маэстро, ради Бога, еще о Гражданской войне!
– Хорошо, – отвечал Волошин и, поднеся руку к горлу, сделав «гм-гм», поправил севший голос.
«Где-то сейчас Кирилл!? Неужели погиб где-то под Воронежем или под Курском? Какой славный малый и поэт… Как же его сейчас не хватает», – подумал про себя Алексей.
Волошин уже читал:
– Одни восстали из подполий,
Из ссылок, фабрик, рудников
Отравленные темной волей
И горьким дымом городов.
Другие из рядов военных,
Дворянских разоренных гнезд,
Где проводили на погост
Отцов и братьев убиенных.
В одних доселе не потух
Хмель незапамятных пожаров,
И жив степной разгульный дух
И Разиных, и Кудеяров.
В других – лишенных всех корней —
Тлетворный дух столицы Невской:
Толстой и Чехов, Достоевский —
Надрыв и смута наших дней.
Одни возносят на плакатах
Свой бред о буржуазном зле,
О светлых пролетариатах,
Мещанском рае на земле…
В других весь цвет, вся гниль империй,
Все золото, весь тлен идей,
Блеск всех великих фетишей
И всех научных суеверий.
Одни идут освобождать
Москву и вновь спасать Россию,
Другие, разнуздав стихию,
Хотят весь мир пересоздать.
В тех и в других война вдохнула
Гнев, жадность, мрачный хмель разгула, —
разгоряченно читал поэт.
– Однако он слишком смел, – пьяно и мрачно изрек Алексей. – На фронте его бы за такие изречения повесили. В лучшем случае приставили бы «к стенке», как выражаются большевики.
– А вслед героям и вождям
Крадется хищник стаей жадной,
Чтоб мощь России неоглядной
Размыкать и отдать врагам:
Сгноить ее пшеницы груды,
Ее бесчестить небеса,
Пожрать богатства, сжечь леса
И высосать моря и руды.
И не смолкает грохот битв
По всем просторам южной степи
Средь золотых великолепий
Конями вытоптанных жнитв.
И там и здесь между рядами
Звучит один и тот же глас:
«Кто не за нас – тот против нас.
Нет безразличных: правда с нами».
А я стою один меж них
В ревущем пламене и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других, —
завершил поэт со слезой на глазах и замолчал.
Долгое молчание… Следом зал ресторана утонул в овациях…
– Браво! Великолепно! Истинно! – звучало со всех сторон.
Волошин низко поклонился публике, махнув гривой русых волос. Затем незаметно исчез, словно его и не было.
– Да! Там, на фронте, я бы его лично расцеловал, а потом бы приказал расстрелять, – совсем опьянев произнес Пазухин и, вздохнув, словно сбрасывая камень с плеч, обнял кокотку за талию.
– Вот и воюй после такого за Белое дело, да с такой публикой, – бормоча, произнес он ей на ушко.
12 октября в 7 часов 30 минут вечера во дворце Шварцкопф в Риге представители Польши, РСФСР и Украинской ССР подписали договор о перемирии и прелиминарных условиях мира. По условиям договора Польша обязалась признать независимость Беларуси и Украины и подтвердила, что уважает их государственный суверенитет. Стороны, подписавшие договор, обязались не вмешиваться во внутренние дела друг друга, не создавать и не поддерживать организаций, «ставящих своей целью вооруженную борьбу с другой договаривающейся стороной», а также не поддерживать «чужих военных действий против другой стороны». 18-го окончательно были прекращены боевые действия. Накануне польские войска без боя заняли Минск и Молодечно, но тут же оставили их, отойдя на запад к согласованной линии границы. К тому времени выяснилось, что правительство Петлюры не в состоянии мобилизовать на Украине значительные силы. В этих условиях Пилсудский отказался от идеи федерации, предпочитая включить западные области Украины и Белоруссии, а также литовскую столицу Вильно (Вильнюс) в состав польских территорий и возродить Речь Посполитую. С включением же Минска – политического и культурного центра Белоруссии – трудно было бы избежать предоставления автономии национальным меньшинствам, о чем польские политики не желали даже слышать.
Польско-литовская война 1920 года – редко используемое обозначение вооруженного конфликта между Польшей и Литвой из-за территориальных споров о Виленском крае. Во время наступления польской армии в союзе с частями Петлюры на Украине в ходе советско-польской войны советское правительство 12 июля 1920 года заключило Московский договор о признании независимого Литовского государства (со столицей в Вильнюсе и обширными территориями к юго-востоку от города, включая Гродно, Ошмяны, Лиду). 14 июля 1920 года Красная армия (3-й кавалерийский корпус Г. Гая) повторно заняла Вильно, 19 июля был взят Гродно. Однако формально переданные Литве территории контролировались военачальниками РККА. Лишь после эвакуации частей Красной армии (26 августа) из Вильно в город 28 августа вступили литовские войска.
Однако уже 22 сентября польские войска предприняли новое наступление. После того как польские части форсировали реку Неман в районе Друскининкай и 25 сентября заняли город Гродно, произошли вооруженные стычки польских и литовских частей. Для предотвращения дальнейших столкновений под давлением военной контрольной комиссии Лиги Наций 7 октября 1920 года в городе Сувалки был подписан договор, предусматривавший прекращение боевых действий, обмен пленными и демаркационную линию, разграничивающую литовские и польские территории таким образом, что большая часть Виленского края оказывалась под контролем Литвы.
Договор должен был вступить в действие 10 октября 1920 года. Но накануне, 9 октября, польские войска 1-й литовско-белорусской дивизии генерала Люциана Желиговского заняли Вильно. 12 октября Желиговский провозгласил себя верховным правителем созданного им же государства «Срединная Литва» (до проведения выборов в орган, полномочный решать судьбу края). Затем последовали ожесточенные сражения под Гедройцами (19 ноября) и Ширвинтами (21 ноября). Однако боевые действия между поляками и литовцами по требованию Лиги Наций были прекращены…
На оставляемой войсками Пилсудского территории самостоятельную войну с Советами пробовали вести украинская армия Петлюры, Народно-добровольческая армия Б. Савинкова и генерала С. Булак-Булаховича, выступавшие под эсеровскими лозунгами.
В начале октября Врангель решился перейти на правый берег Днепра. Белые форсировали Днепр в районе Хортицы 6 октября и, без труда опрокинув расквартированные там дивизии красных, ринулись на юго-запад. Цель операции заключалась в нанесении удара в тыл частям Красной армии, стоящим на самом опасном левом фланге «дуги». Тем временем находившийся напротив Каховского плацдарма 2-й корпус генерала В. К. Витковского должен был ударить в лоб. Положение для красных становилось опасным. Потому их командование сняло с плацдарма две дивизии. Это засекла разведка белых, которые решили, что основные части противника отходят, оставив на плацдарме незначительное прикрытие. И Витковский получил приказ начать наступление 14 октября. Но обстановка, как часто случается на войне, стремительно переменилась. Теперь уже красные гнали белых назад к Хортице. А при отсутствии удара с тыла Каховский плацдарм был Витковскому явно не по зубам. Но приказ о наступлении никто не отменил.