Разрешите, мадам, мне вторгнуться
В приятную тень вашего будуара.
Хотя вторжение решительно,
Я действую как доброволец.
Так что не орите и не устраивайте сцен
И не звоните Джеймсу, чтобы он вмешался.
Немецкий министр иностранных дел Вайцзеккер (теперь он считался главным экспертом по Испании) ответил Верманну столь же реалистически: «Германская политика направлена на то, чтобы предотвратить победу республиканцев (хотя не обязательно обеспечивать победу националистов). Цель участия в комитете – тянуть время, оттягивая сколько возможно тот момент, когда мы сможем принять окончательное решение». Все же в конце января британское правительство, в какой-то мере обеспокоившись из-за новостей о новых поставках оружия из Италии, предложило усилить морское патрулирование, разместив дополнительных наблюдателей в испанских портах. Немецкое адмиралтейство поначалу возражало, поскольку «море – единственный путь, по которому Франко может получать подкрепления». Наконец министерство иностранных дел убедило адмиралтейство снять свои возражения.
В Бургосе немецкие дипломаты продолжали вести спор из-за шахт. Хордана сказал Штореру 25 января, что ему придется поддерживать старые испанские законы относительно сделок, ибо «ментальность испанского народа такова, что он, как правило, призывает членов прежних правительств к ответственности за их деяния… И никто не знает, чем все это может кончиться», – добавил он с мудростью старого монархиста. На следующий день шеф протокола Сангронис сообщил послу: «Я хотел бы сказать вам, что это неправильно – вести дела так, как того хотят немцы. Это психологическая ошибка – ради покупки прав на шахты вызывать беспокойство и в определенном смысле подключать все заинтересованные стороны и всю испанскую администрацию. Возникает противодействие, которого могло бы не быть, купи Германия для начала лишь несколько шахт». Не в первый раз немцы попадали в неудобное положение из-за своей алчности.
17 января начался новый этап операции под Теруэлем. Аранда и Варела решили первым делом захватить высоты вокруг города. Путь наступавшим должна была проложить тяжелая итальянская артиллерия. После часового боя, в ходе которого над полем боя дрались «фиаты» и советские истребители, фронт республиканцев дрогнул. 19-го числа интернациональные бригады под командованием генерала Вальтера в первый раз вступили в бой. Переименованная Рота майора Эттли получила крещение кровью, и тринадцать ее бойцов погибли в первый же день. Сопротивляясь, республиканцы медленно отступали. Высоты Ла-Муэла были потеряны. Тем не менее 25–27 января Эрнандес Сарабиа предпринял контрнаступление по всему фронту к северу от Теруэля.
Ко времени окончания сражения националисты наконец создали постоянный кабинет министров. Франко стал президентом совета, а Хордана занял пост вице-президента и министра иностранных дел. Давила, продолжая командовать Армией Севера, стал министром обороны. Генерал Мартинес Анидо, который после 1917 года был капитан-генералом Барселоны, тиранически управляя ею, а потом входил в кабинет Примо де Риверы, получил пост министра общественного порядка. Остальные члены кабинета не имели отношения к военным. Андресу Амадо, близкому другу Кальво Сотело, достался пост министра финансов. Морской инженер Хуан Антонио Суансес, давний приятель Франко, стал министром торговли и промышленности, карлист граф де Родесно – министром юстиции, а Сайнс Родригес, монархист и интеллектуал, – министром образования. Они представляли старые политические партии, но самым влиятельным членом кабинета был Серрано Суньер, возглавлявший новую фалангу. Ему были вручены прерогативы министра внутренних дел и генерального секретаря фаланги, что наделяло его исчерпывающей властью над этой организацией. Фернандес Куэста, единственный из числа «старых рубашек», в дополнение к его почетному посту генерального секретаря Национального совета стал министром сельского хозяйства. Пост министра труда достался Педро Гонсалесу Буэно, типичному представителю новой фаланги. Последним членом кабинета стал Альфонсо Пенья-и-Боэф, который до этого не играл роли в политике.
В романтическом монастыре Лас-Уэльгас кабинет принес клятву верности Франко и Испании: «Во имя Бога и Его святых апостолов я клянусь выполнять свои обязанности министра Испании, полный преданности главе государства, генералиссимусу наших блистательных армий и его соратникам, которые и составляют националистский режим, служащий чести страны».
Явным исключением среди министров, конечно, был Кейпо де Льяно. Постепенно, хотя и не до конца, Севилья изымалась из-под его безраздельного личного владычества. Он, естественно, гневался, и раздражение находило выход в его неподражаемых ночных радиопередачах, после которых мрачнела вся националистская Испания. Каждый вечер в десять часов3 тысячи испанцев слушали его, обожая генерала и веря каждому его слову. Радио Барселоны постоянно обвиняло Кейпо, что он выступает в пьяном виде. «А почему бы и нет? – однажды рявкнул он в ответ. – Почему бы не отдать должное прекрасному вину и прекрасным женщинам Севильи?» Барселона попрекала его республиканским прошлым. Кейпо де Льяно признал, что когда-то он думал, будто республика сможет разрешить все проблемы Испании. А теперь будущее принадлежит Франко. Но генерал заверял своих слушателей: если он увидит, что Франко действует не в высших интересах Испании (что он считал невозможным), то, преисполненный патриотизма, он выступит и против каудильо. Нетрудно понять, что его взгляды не пользовались популярностью в Саламанке. Больше всего слушателям нравилась привычка генерала после особенно яростных нападок на те или иные пороки «черни» выдать в эфир какое-нибудь личное послание типа: «А теперь, если моя жена и дочь, которые находятся в Париже, слышат нас, я надеюсь, что у них все было хорошо, и заверяю, что тут в Севилье мы думаем о них. Приветствую вас, сеньоры!»
Новое правительство националистов (которое, хотя и не без возражений со стороны кое-кого из министров, перенесло свою штаб-квартиру в Бургос) получило 6 февраля послание не от кого иного, как от Прието. Он предлагал заключить соглашение, запрещающее бомбардировки тыловых городов в обеих сторонах. Националисты ответили, что Барселона будет продолжать подвергаться налетам, пока из города не выведут всю его промышленность. Поводом к предложению Прието была недавняя, особенно безжалостная бомбардировка города. Республиканцы совершили налеты на Севилью и Вальядолид 26 января. Летчики-коммунисты бомбили города, отвергнув указания Прието. Это, в свою очередь, вызвало 28 января ответный рейд националистов на Барселону, в ходе которого погибло 150 человек. Фактически эти налеты были делом рук не испанцев, а итальянцев, базировавшихся на Мальорке, и со своим испанским начальством они не консультировались. Чиано с удовлетворением внес в дневник мелодраматический отчет очевидца этого рейда: «Я никогда еще не читал столь ужасающего своим реализмом документа. Гибнущие огромные здания, прерванное уличное движение, паника на грани безумия, пятьсот раненых. А ведь в налете участвовали всего девять «S-79», да и вообще он длился не более полутора минут»4.
К тому времени снова дали о себе знать итальянские подлодки в Средиземном море. 11 января было потоплено голландское судно, 15-го и 19 января совершены две безуспешные торпедные атаки против английских кораблей, 1 февраля после попадания торпеды затонуло английское судно с грузом угля для Картахены. Погибли десять моряков, включая шведского офицера, который был наблюдателем на борту корабля. Иден поставил в известность Гранди, что британский военно-морской флот оставляет за собой право топить в зоне патрулирования все подводные лодки, находящиеся в погруженном состоянии. Это оказало определенный эффект, и известий о нападениях субмарин больше не поступало, но время от времени происходили спорадические воздушные налеты на английские корабли с грузами для республики.
7 февраля националисты начали наступление к северу от Теруэля вдоль реки Альфамбра, где оборона республиканцев была особенно слаба, поскольку основные силы Франко были сосредоточены на юге у самого Теруэля. Сражение длилось два дня. Фронт был тут же прорван тремя ударами. Кавалерия Монастерио ворвалась в разрыв, продемонстрировав самый мощный кавалерийский штурм за все время войны. Аранда и Ягуэ, продолжавший командовать Африканской армией, столь же беспрепятственно продолжили наступление. В тот же день, 7 февраля, до того, как Эрнандес Сарабиа успел подбросить подкрепления, была одержана полная и окончательная победа. Республика потеряла 1000 квадратных километров, 7000 пленными, 15 000 бойцов ранеными и убитым и огромное количество боеприпасов, оружия и санитарных машин. Те же, кого этот решительный и успешный маневр не отрезал от основных сил, под пулеметным огнем с воздуха бросились в беспорядочное бегство.
Не дожидаясь очередного разгрома, лорд Плимут представил в Лондоне свои пересмотренные идеи об отводе добровольцев. Великие державы должны определить их пропорциональный численный состав. «Реальной» может считаться цифра в 15–20 тысяч человек. Гранди и Верман откомментировали ее с неопределенной вежливостью. Более важные переговоры состоялись в Лондоне между Гранди, Иденом и Чемберленом. Быстро выяснилось, что здесь фактически присутствуют три стороны. Иден положил начало переговорам об англо-итальянском соглашении, обговаривающем условия отвода из Испании хоть части добровольцев. Чемберлен посчитал, что такая настойчивость потребует слишком много времени, 18 февраля Гранди отказался обсуждать отдельный вопрос о добровольцах в Испании. Он предложил провести в Риме «общие переговоры». Чемберлен согласился. Иден ответил отказом. И 20-го числа он вместе со своим заместителем лордом Крэнборном подал в отставку – к удовлетворению не только Чиано и Муссолини, но и, как выяснилось, и лорда Перта. Иден не скрывал своего огорчения и смущения, что ему пришлось защищать политику невмешательства, которая на деле стала политикой дискриминации республики