С 1 июня в Испанию к националистам стали прибывать новые итальянские части. Чиано заверил Мильяна Астрая и группу испанских летчиков, прибывших в Рим, что, «несмотря на все комитеты, Италия не оставит Испанию, пока флаг националистов не взовьется на самых высоких башнях Барселоны, Валенсии и Мадрида». В это время итальянское воинство отдыхало в низкопробных кабаре и борделях Сарагосы.
Британское правительство пусть и неохотно, но все же вернулось к «испанскому вопросу» – ведь националисты с новой силой начали бомбить республиканскую Испанию. Ближе к концу мая возобновились и бомбежки Барселоны, наряду с налетами на другие прибрежные города Средиземноморья, включая Аликанте и Валенсию. 1 июня бомбы упали всего в полумиле от домов английского вице-консула и консула США в Аликанте. 2 июня налету подвергся Гранольерс, городок в 30 километрах от Барселоны, в котором не было никаких военных объектов. Погибли от 350 до 500 человек (главным образом женщины и дети). Галифакс послал в Бургос несколько телеграмм с протестами. Сэр Невилл Чемберлен попросил Вайцзеккера использовать все влияние Германии, чтобы положить конец этим беспорядочным налетам. С той же просьбой к Чиано обратился Перт, а к кардиналу Пачелли – английский посланник при Святом Престоле. Чиано, как всегда вежливо, пообещал сделать все, что в его силах. Пачелли объяснил, что в этих вопросах Святой Престол постоянно использует свое влияние на Франко. Наконец Англия решила поддержать идею комиссии, которая должна была разобраться с этими налетам и убедиться, что они в самом деле были направлены на военные цели. Но ни одна из стран, к которым Англия обратилась с предложением принять участие в комиссии (США, Швеция, Норвегия, Голландия), на это не согласилась, оберегая свое спокойствие. Тем не менее Британия послала для проведения расследования двух своих офицеров. Хотя они выяснили, что почти в каждом случае бомбы падали на гражданские объекты, их выводы ни к чему не привели.
Ситуация продолжала ухудшаться, и причиной тому были возобновившиеся нападения на английские суда в испанских территориальных водах. К тому времени почти всю морскую торговлю с республикой вели английские корабли, поскольку скандинавские купцы решили, что риск погибнуть или быть захваченным слишком велик. От середины апреля до середины июня 22 британских судна (из 140, что поддерживали торговлю с республикой) подверглись нападениям и были потоплены или же получили серьезные повреждения. Погиб 21 английский моряк и несколько наблюдателей от Комитета по невмешательству. По словам сэра Александра Кадогана, сменившего в Форин Офис Ванситтарта, кабинет Чемберлена был «очень огорчен». Английские судоводители настойчиво взывали о помощи. Правительство ежедневно подвергалось нападкам оппозиции в палате общин за то, что позволяет сохранять такое положение дел. Оппозицию особенно возмутило назначение на пост парламентского заместителя министра труда Аллана Ленокс-Бойда, общепризнанного сторонника генерала Франко. Назначение это, особенно учитывая трагическое положение с ростом безработицы, было сочтено сознательной провокацией. Даже богатый словарный запас мистера P.A. Батлера, парламентского заместителя министра иностранных дел (когда лорд Галифакс выступал в палате лордов, он брал на себя обязанности главного правительственного оратора по иностранным делам в палате общин, где ему приходилось выступать чаще, чем даже премьер-министру), не смог объяснить, почему правительство не разрешает ни поставки зениток в республиканскую Испанию, ни вооружать торговые суда. Тем не менее стало ясно, что налеты на английские корабли, главным образом итальянской авиации с Мальорки, носят продуманный характер. Несколько консерваторов, таких, как Дункан Сэндис, единодушно поддержали Ноэль-Бейкера в палате общин, протестуя против унизительности этой ситуации. Бивен вспомнил, как в таких случаях поступал Клайв6 в Индии, а Ллойд-Джордж потребовал в виде ответного удара разбомбить итальянские военные базы на Мальорке. Черчилль заявил: «Я думаю, мы имеем полное право сказать генералу Франко: «Если это будет продолжаться и впредь, мы будем захватывать ваши корабли в открытом море… Я могу понять, когда ради мира приходится идти на унижения. Я поддержал бы правительство, если бы чувствовал, что мы стараемся укрепить безопасность в мире. Но боюсь, что наше унижение будет неправильно понято. Я боюсь, что оно… лишь подвергнет нас опасностям, от которых мы всеми силами стараемся уберечь нашу страну». Лорд Сесил Челвуд отказался от роли «партийного хлыста»7 консерваторов в палате лордов из-за неэффективности действий правительства. Доктор Темпл, архиепископ Йоркский, вместе с другими прелатами воззвал к «решительным действиям». Но Чемберлен заметил в своем дневнике: «Я обдумывал самые разные формы возмездия, но мне абсолютно ясно, что ни одна из них не принесет результата, пока мы не будем готовы вступить в войну с Франко… Конечно, может дойти и до этого, если Франко и дальше будет делать глупости». Чемберлен, конечно, понимал, что война с Франко, пусть даже она не заставит английский народ переносить чрезмерные трудности, будет означать войну и с Германией вкупе с Италией. И снова правительство оказалось не готово поступиться хоть частью своей политики «всеобщего умиротворения». Националисты предложили сделать Альмерию «зоной безопасности», но это решение было отвергнуто и республикой, и Комитетом британских судовладельцев, поскольку лишь одна седьмая часть судов, в то время посещавших порты республики, могла разместиться в Альмерии. Ситуация продолжала накаляться. Но самые различные решения ее, предлагавшиеся в Бургосе сэром Робертом Ходжсоном, доказали свою неэффективность. И на виду у британского военного корабля было потоплено английское же судно. Такое случилось «впервые в истории», скорбно признал Боуэрс, американский посол и убежденный сторонник демократии8. Отметил это и Прието в своей речи в Барселоне: «Кто мог подумать, что такое возможно? Мы, строя международные отношения, постоянно сталкивались с гордой надменностью Англии, которая не терпела ни малейшего ущерба ее материальным интересам, ни угрозы жизни своим подданным. Но вот перед нами на кладбище тела английских моряков, которые заплатили своими жизнями за веру, что находятся под защитой империи».
Продолжающиеся бомбежки наконец вынудили лорда Перта сказать Чиано, что он опасается падения правительства Чемберлена «в случае продолжения налетов». С начала июля им был положен конец, и самолеты шесть или семь недель не поднимались в воздух – просто для того, чтобы предотвратить такое катастрофическое развитие событий для Франко и Муссолини. Кризис ухудшил отношения между испанскими националистами и их союзниками. Ибо, если Германия и Италия отрицали свою ответственность, она, в сущности, возлагалась на Франко. Шторер получил инструкцию заявить каудильо: «Германия надеется, что он убережет легион «Кондор» от поношений».
И тут Германия втянулась в гораздо более серьезную ссору с Франко. Несмотря на возражения, что ему не стоило бы этого делать, Франко подписал закон о горном деле, не показав его предварительно Штореру. Немцев должно было удовлетворить разрешение инвестировать до 40 процентов капитала и возможность в виде исключения увеличить эту долю. Таким образом, их устраивал этот закон, но не способ его публикации. Шторер возмущенно осведомился, является ли он еще «персона грата». Ему объяснили, что Франко был очень занят. «Неужели настолько, – ответствовал Шторер, – что он не смог выделить полчаса немецкому послу?» Позже Шторер принял Хордана, который объяснил ему, как они с Франко отстаивали интересы Германии на заседании кабинета министров и добились внесения благоприятных для нее поправок. «Прими вас Франко до публикации декрета, – добавил он, – вражеская пропаганда стала бы утверждать, что генералиссимус уступил нажиму Германии». – «Но газеты не стали бы сообщать о моем визите», – возразил Шторер. С кислой миной Германия приняла извинения и сам закон о концессиях.
Тем временем наступление националистов в Маестрасго и вдоль побережья Средиземного моря продолжалось, но очень медленно. Силы республики под командой генерала Менендеса сопротивлялись умело и мужественно. Командир легиона «Кондор», генерал Фолькманн, сменивший Шперрле, сообщал, что материальная часть работает на пределе. Только 14 июня, после нескольких дней ожесточенных боев на подступах к Кастельону, что лежал в шестидесяти милях к югу от Винароса, Аранде удалось взять город. Сорок политических заключенных были расстреляны, и перед тем, как его покинули последние республиканские части, город отдан на разграбление. Националисты с гордостью сообщили о взятии большого портового города Эль-Грао-де-Кастелло. Теперь они стояли всего в пятидесяти милях к северу от Валенсии. Но когда до Сагунто оставалось пройти всего восемь миль к северу, военное противостояние зашло в тупик. Националистам к тому времени удалось добиться единственного успеха – генерал Ируретагойена взял анклав «Хитреца» в Валье-дель-Альто-Синка. 16 июня пал пиренейский город Бьельса. 4000 человек ушли во Францию. Французские власти опросили каждого из них: в какую часть Испании он хочет перебраться. 168 человек изъявили желание оказаться на стороне националистов.
Ни в Испании, ни вне ее ситуация, сложившаяся к середине июня, не позволяла предполагать, что война близится к концу. В лагере националистов оптимизм весенних месяцев практически сошел на нет. Повсеместно чувствовалась усталость. По словам Шторера, «террор, который Мартинес Анидо установил на стороне националистов», был «невыносим даже для фаланги». Снова, как и в начале войны, методы старого режима в Испании шокировали новых террористов фаланги. Негрин, выступая в Мадриде 18 июня, сказал, что, если Испания хочет сохранить себя свободной страной, война более не должна продолжаться ни единой секунды. Но единственным путем достижения мира для Франко продолжала оставаться капитуляция, а отнюдь не урегулирование. За границей Литвинов объявил, что Советский Союз будет только рад уйти из Испании на условии «Испания для испанцев», а 17 июня в «Правде» Илья Эренбург предложил протянуть «руку примирения» фалангистам, которых он назвал «испанскими патриотами».