25 марта плохая погода и проблема с непригодностью самолетов к вылету не позволила произвести требуемую передачу военно-воздушных сил. Два республиканских эмиссара поехали объяснять ситуацию, но в штабе Франко приказали партнерам по переговорам со стороны националистов отправить их восвояси. Командование националистов получило приказ перейти в окончательное наступление.
На следующий день началось наступление на всех фронтах. Сопротивления не было. В 2 часа дня Южная армия докладывала: «Много пленных, включая русских»[998]. Назавтра Рихтхофен записал в своем личном дневнике: «27 марта 1939 года. Артиллерия начала обстрелы в 5:50. На красных порядках никакого движения. Наш первый бомбовый вылет в 7 часов – очень хорошо. Одновременно разведывательные полеты над подвергнутыми бомбардировкам красными позициями. Артиллерия работает, как еще никогда в Испании. 6:00. Пехота идет вперед вместе с танками после бомбардировок легиона “Кондор”. Красные отошли. На передовой остались считаные люди. Но убежали все. Наше огневое чудо сработало. После 24-километрового наступления пехота выдыхается. Известия о белых флагах и о подразделениях, сдающихся повсюду вокруг Мадрида. ВОЙНА ОКОНЧЕНА!!! Конец для легиона “Кондор”».
Это заявление, вполне в духе нетерпеливого Рихтхофена, было несколько преждевременным. Но следующим утром фронты республиканцев стихийно рухнули. Солдаты радостно обнимались. Окруженным республиканским войскам приказывали сложить оружие, после чего их уводили на арены для боя быков или в лагеря под открытым небом. Те, кто в тот момент не был пойман, выбрасывали оружие и пешком отправлялись по домам.
Легион «Кондор», не тратя времени, уже утром устроил пропагандистские полеты над Мадридом. В 4 часа пополудни в официальном военном дневнике легиона была сделана последняя запись: «На протяжении дня радиостанции и передатчики во всех провинциальных городах заявляют о покорности и выражают преданность националистской Испании и ее каудильо. Можно сказать, что войне пришел конец»[999].
После полной неудачи всех попыток переговоров Национальный совет обороны распался. Хулиан Бестейро решил остаться в Мадриде и ждать своей участи (он умер в тюрьме спустя год). Миаха 28 марта улетел на своем самолете в Оран. Касадо уехал в Валенсию, оставив приказ, что официальная капитуляция должна состояться 29 марта в 11 утра[1000].
Части националистов продвигались к главным портам, где тысячи людей скопились в отчаянной надежде попасть на одно из немногочисленных отходивших судов. Мольбы о помощи, адресованные Касадо британскому и французскому правительствам, остались без ответа, да и в любом случае на организацию эвакуации такого масштаба уже не было времени – по-прежнему существовала опасность торпедных атак итальянских субмарин.
В Валенсии Касадо застал полный хаос. Отплыть с беженцами на борту удалось только одному судну – «Lezardrieux». Из Аликанте два судна – «Maritime» и «African Trade» – вышли без пассажиров. В отличие от них, «Stanbrook» отплыл 28 марта с 3500 беженцами на борту. Из Картахены смог выйти только «Campilo». Касадо отправился в Гандию, где назавтра был пропущен на британский крейсер «Galatea», эвакуировавший по соглашению об обмене пленных итальянцев.
Тем временем попасть в Аликанте пытались тысячи военных, профсоюзников и политиков, несмотря на прекращение пропуска транспорта любых видов. 30 марта итальянские войска Гамбары окружили более 15 тысяч человек. Многие совершили самоубийство, но подавляющее большинство было переправлено войсками националистов в тюрьмы, на арены и в лагеря.
Первыми войсками националистов, вступившими утром 28 марта в Мадрид, были подразделения из Касса-де-Кампо. Позже, в полдень, прошла колонна во главе с генералом Эспиносой де лос Монтеросом, за которой следовали грузовики с едой и 200 чиновников судебного ведомства и военных полицейских, которые при помощи Фаланги приступили к репрессиям против побежденных. На балконах появились флаги «Старой Испании». Пятая колонна высыпала на улицы, горланя националистские лозунги и вскидывая правую руку в приветствии Фаланги. «Они били стекло в портретах (республиканских лидеров) и рвали плакаты, валили уличные знаки, срывали таблички, разбирали баррикады. Но в первую ночь фалангисты патрулировали улицы, предотвращая убийства из мести. Священники и монахи всех благословляли, в том числе гражданских гвардейцев, появлявшихся в старых мундирах, которые они где-то прятали»[1001].
Испанская столица преобразилась еще резче, чем 19 июля 1936 года. Хулиан Мариас, раньше помогавший Бестейро в хунте, был поражен. Лозунги Народного фронта сменились лозунгами националистов. Поменялся даже язык. Люди снова говорили «моя жена» вместо левого «mi companera» и «Buenos dias» вместо «Salud!»[1002].
31 марта армии Франко окончательно достигли своих целей. «Вознося наши сердца к Богу, – говорилось в поздравительном послании к Франко папы Пия XII, – мы искренне благодарим Ваше Превосходительство за победу Католической Испании»[1003]. Чиано записал в дневнике, что «Мадрид пал, а со столицей – все остальные города красной Испании. Это новая гигантская победа фашизма, возможно величайшая за все время»[1004]. 20 апреля, ровно через три недели после победы Франко, Комитет по невмешательству, собравшийся в Лондоне на свою тринадцатую пленарную сессию, самораспустился.
Часть седьмая. Vae Victis![1005]
Глава 35. Новая Испания и франкистский ГУЛАГ
19 мая 1939 года на мадридском проспекте Кастельяна, уже переименованном в авениду Генералиссимуса, состоялся большой парад в честь победы националистской Испании. Было воздвигнуто огромное сооружение из досок и фанеры в форме триумфальной арки, увенчанной словом «победа». На каждой стороне арки трижды повторялось слово «ФРАНКО», соединенное с геральдическими гербами католических монархов.
Франко приветствовал парадные колоны с широкой трибуны. На нем был мундир капитан-генерала, из-под которого виднелся темно-синий воротник фалангистской рубашки, на голове был красный карлистский берет. Внизу выстроились марокканские кавалеристы – его личные телохранители.
В параде участвовали танки, артиллерия и 120 тысяч солдат, включая легионеров, «регуларес», фалангистов и «рекетес». Завершали парад португальские добровольцы viriatos и легион «Кондор». Немецкий строй возглавлял полковник фон Рихтхофен. «Я еду впереди, – записал он в дневнике. – Зрители беснуются: “¡Viva Alemania!”»[1006] В небе самолет рисует VC – начальные буквы слов Viva Franco.
На следующий день у входа в церковь Санта-Барбара примас Испании кардинал Гома поднес Франко для поцелуя деревянный крест, после чего каудильо встал под балдахин, как это делали до него лишь короли Испании. В разгар торжественной церемонии в тяжеловесном средневековом стиле Франко возложил свой победоносный меч перед чудодейственной фигурой Христа из Лепанто, специально доставленной для этого из Барселоны.
Все изображения и лозунги представляли собой прославление непобедимого завоевателя. В своей борьбе против марксистской гидры Франко сражался как с настоящим, так и с прошлым: он ополчался на девятнадцатый век, отравленный либерализмом, на восемнадцатый, породивший Просвещение и масонство, даже на семнадцатый век со всеми его неудачами. Корни великой, единой Испании каудильо обнаруживал только в еще более раннем периоде – в Испании Фердинанда и Изабеллы.
Франко был теперь владыкой своей страны, но не мог игнорировать долг перед баронами и кланами, помогавшими ему одержать победу. Во вполне феодальном стиле он признавал, что для сохранения лояльности военачальников необходимо назначать их министрами, заместителями министров, военными губернаторами. Но некоторые – Кинделан, Варела, Аранда – принимали его власть как подобие регентства, только на период, пока не восстановится королевский род Альфонсов. Были и те, кто вынашивал собственные планы – как Кейпо де Льяно и Ягуэ.
Бегбедер донес Франко, что Кейпо открыто выступает за создание военной хунты. Долго ждать ошибки воинственного вице-короля Андалусии не пришлось: 17 июля, во время празднования третьей годовщины выступления, Франко преподнес городу Вальядолид крест Сан-Фернандо. Это разозлило Кейпо, считавшего, что Севилья (олицетворенная им самим) сыграла в восстании гораздо более существенную роль. Он не удержался и стал сыпать во все стороны раздраженными репликами про «толстозадого Паку». Франко вызвал его в Бургос для консультаций и одновременно отправил в Севилью генерала Саликета, чтобы тот принял на себя командование в момент прибытия Кейпо к каудильо. Кейпо спешно отправили с военной миссией в Рим, лишив его твердой опоры[1007].
8 августа, стремясь упрочить свое политическое положение, Франко издал закон о главе государства, предоставлявший ему право управлять в чрезвычайных условиях посредством декретов, не обсуждая их в Совете министров. Через два дня он нанес еще один умелый удар, сформировав свое второе правительство. Министром иностранных дел был назначен полковник Хуан Бегбедер, министром внутренних дел – Рамон Серрано Суньер, военным министром – генерал Варела, министром авиации – генерал Ягуэ.
Это стало потрясением как для самого Ягуэ, так и для Кинделана, всю войну командовавшего военной авиацией. Кинделана отправили военным губернатором на Балеарские острова, где было трудно плести монархические заговоры. Ягуэ столкнулся с задачей, которую вряд ли мог успешно решить, что компрометировало его как надежного знаменосца фалангистов