Мятежникам предстояло также завладеть большей частью побережья до португальской границы, включая Альхесирас, Ла-Линеа (там карлисты застрелили 200 масонов) и Херес. Это сопровождалось разгулом репрессий. Профессор Карлос Кастилья дель Пино, которому тогда было 13 лет, описывает убийства в своем родном Сан-Роке: «Супругов-анархистов, родителей моего школьного друга, увезли за 25 километров и там застрелили. Потом фалангист, свидетель казни, рассказал мне, что женщину перед казнью изнасиловали все марокканские солдаты расстрельного взвода… Пятерых раненых пограничников уволокли с больничных коек. Арабы схватили их за руки и за ноги и забросили в кузов грузовика… Их выгрузили на дороге, где их не к чему было прислонить для расстрела, поэтому закололи штыками»[143].
Правда, в Уэльве первые несколько дней контроль сохраняли левые. Командующий Гражданской гвардией отдал из Мадрида приказ наступать на Севилью, но его подчиненные немедленно по прибытии туда примкнули к силам Кейпо.
В 4 часа утра 19 июля Касарес Кирога сложил в столице обязанности премьер-министра. Всю ночь атмосфера в Мадриде оставалась очень напряженной: даже автомобильный выхлоп там могли принять за признак начала восстания. Жаркой ночью не закрывались кафе, на улицах было шумно. Уныние и злость горожан против правительства подогревались противоречивыми сообщениями по радио. ВСТ и НКТ начинали подозревать измену.
Приняв отставку Касареса Кироги, Асанья попросил сформировать правительство своего друга Диего Мартинеса Баррио, председателя кортесов. В его кабинет вошли только представители республиканских партий; были сознательно оставлены за бортом левые элементы из Народного фронта, так как намерение нового премьера состояло в примирении с правыми. Момент кризиса выявил критический раскол между либеральным правительством Народного фронта и левыми силами.
Тем не менее генерал Мола твердо отверг сделанные Мартинесом Баррио по телефону мирные предложения. «Невозможно, сеньор Мартинес Баррио, – был его ответ. – У вас свои люди, у меня свои. Если мы с вами достигнем согласия, то мы оба предадим наши идеалы и тех, кто идет за нами»[144]. По иронии судьбы, мятежный военачальник напомнил премьеру, что тот представляет избирателей, которым обязан своим назначением. Рабочие негодовали на бездействие, если не на измену, правительства. «Одновременно собираются многолюдные демонстрации, – писал очевидец. – Как лавины, они движутся к министерствам внутренних дел и обороны. Люди кричат: «Предатели! Трусы! Нас продали! Пора их схватить и расстрелять!»[145]
Правительство Мартинеса Баррио тут же рухнуло. Вот как это описывал он сам: «Политическая демонстрация в считаные минуты обрушила мое правительство. Бессмысленно было просить меня бороться с военным мятежом, в моем распоряжении были только тени, лишенные всякой власти, но нелепо именующиеся министрами»[146]. Это правительство просуществовало всего несколько часов.
Асанья обратился с предложением сформировать правительство к еще одному своему другу, профессору университета Хосе Хиралю, единственному либеральному политику, понимавшему, что власти республики больше не могут отворачиваться от реальности. Утром 19 июля он издал указ о роспуске армии и распорядился вооружить рабочие организации. Хулиан Мариас, пришедший к мессе со своей невестой Лолитой в церковь Carboneras близ Пуэрто дель Соль, не догадывался, что это будет последняя месса до апреля 1939 года. Выйдя потом на улицу, они решили, что за время службы город поменял хозяев. Из окон реквизированных трамваев, увешанных красными и красно-черными флагами, торчали стволы ружей. По соседству, в казармах штурмовой гвардии на улице Коррео, раздавали оружие[147].
Но некоторые губернаторы и чиновники отказывались выполнять эти инструкции. В Мадриде правительству пришлось категорически приказать генералу Миахе последовать распоряжению. После этого грузовики доставили к штабам ВСТ и НКТ более 60 тысяч винтовок, масло с которых стирали партийными газетами. Однако из этого количества только к 50 тысячам винтовок прилагались затворы; остальные хранились в казармах Монтанья, откуда их не давал вывезти полковник Серра, принадлежавший к бунтовщикам.
Давид Антона описывал штаб НКТ, закрытый правительством всего за несколько недель до этого: «Узкая темная комната, не повернуться. Гвалт, крики, винтовки – много винтовок. Непрерывно звонит телефон. Собственного голоса и то не слышишь. Только щелкают затворы – это товарищи хотят быстрее научиться обращению с оружием»[148].
Лоялистам повезло: среди заговорщиков в Мадриде тоже царила неразбериха. Никто не понимал, кто будет командовать, пока эту роковую роль не принял на себя генерал Фанхуль[149]. Мятежные генералы заранее знали, как тяжело будет сразу захватить Мадрид. Но, учитывая их стратегию выжидания, пока не подойдут подкрепления из Памплоны, Сарагосы и Барселоны, приготовления к осаде были удивительно робкими.
Под конец дня 19 июля Фанхуль прибыл в казармы Монтанья и обратился к офицерам и пришедшим им на помощь фалангистам. Но их попытка выступления была пресечена толпами мадридцев, собранных ВСТ и НКТ. После перестрелки войска вернулись в казармы. Вылазка мятежников была скорее ритуальным актом, чем военной операцией. Снаружи из репродукторов гремела речь Пассионарии, призывавшей к сопротивлению. Осажденные приготовились ждать до утра.
Днем 18 июля, когда на материке разгорались бои, генерал Франко, переодетый в штатское, поднялся на борт самолета «Драгон Рапид», вылетевшего из Лондона стараниями Луиса Болина. Пилоту-англичанину было сказано совместить половинку врученной ему игральной карты с другой половинкой, которую предъявит пассажир. Но Франко пренебрег этой любительской конспирацией – видимо, счел это ниже достоинства для такого избранника судьбы, как он. Хотя номинальным главарем мятежа считался Санхурхо, Франко непоколебимо верил в необходимость именно своих способностей для успеха великого предприятия.
Франко собирался в Касабланку, во Французское Марокко, где его ждал Луис Болин, но первым делом потребовалось убедиться в верности Африканской армии. Офицеры в Лараче посоветовали ему в телефонном разговоре лететь в Танжер. На рассвете 19 июля он вылетел в Тетуан, переодевшись в воздухе в мундир. На летном поле его ждал старший офицерский состав мятежников: Ягуэ, Соланс, Сегуи, Сайнс де Буруага и Бегбедер[150]. Прямо у самолета состоялся военный совет. Франко узнал, что восстание еще не добилось полного успеха. Он решил немедленно отрядить Болина на закупку «авиации и боеприпасов для испанской немарксистской армии» – нечеткое описание сил для похода, окрещенного позже «La Cruzada».
Вторым решением, принятым Франко в Тетуане в тот день, был приказ поместить верных республике лиц в концентрационный лагерь близ города и в замок Эль Хечо в Сеуте. После быстрой селекции фалангисты стали расстреливать их по утрам целыми группами[151].
На материке срочно требовалось подкрепление, и ввиду неудачи выступления на флоте для переправки Африканской армии в Испанию была нужна авиация. 22 июля консул Германии в Тетуане передал на Вильгельмштрассе, где находился германский МИД, сообщение от полковника Бегбедера, бывшего испанского военного атташе в Берлине: «Генерал Франко и подполковник Бегбедер шлют приветствия своему другу славному генералу Кюленталю, сообщают ему о новом националистском правительстве в Испании и просят направить через частные немецкие фирмы десять военно-транспортных самолетов максимальной грузоподъемности. Переброска по воздуху с немецкими экипажами на любое летное поле в Испанском Марокко. Контракт будет подписан позже. Крайне срочно! Слово генерала Франко и Испании!»[152]
Порт Сантандер остался утром 19 июля за республикой без всякого кровопролития: 23-й пехотный полк отказался выступить. Но в Овьедо левые были слишком самоуверенны, продемонстрировав в Астурийском восстании в 1934 году свою силу. Командир местного гарнизона полковник Аранда успел за несколько месяцев убедить гражданского губернатора и большинство вожаков рабочих в своей верности правительству, теперь же, ссылаясь на приказы из Мадрида, он отказался передать оружие для раздачи. Губернатор, успокоенный его заверениями в лояльности, говорил о нем вожакам рабочих как о человеке чести. Аранда пообещал удержать Овьедо, так что колонна шахтеров могла выступить на помощь Мадриду. Но как только колонна ушла, он поддержал мятеж. Доверчивый губернатор был расстрелян в числе первых, как только войска Аранды и Гражданская гвардия завладели городом. Поняв, что Аранда их обманул, рабочие окружили город и приступили к долгой яростной осаде.
В Хихоне восстание провалилось благодаря решительности докеров, оказавших сопротивление войскам полковника Пинильи. Те отошли в казармы Симанкас, где больше месяца выдерживали осаду, пока dinamiteros не взорвали казармы.
В карлистском городе Памплоне события развивались гораздо менее драматично. Утром 19 июля «Директор» – генерал Мола, строго следуя своему графику, объявил в Наварре военное положение. В этом оплоте традиционализма, часто называемом «испанской Вандеей», сопротивления почти не было. Тех, кто, собравшись в «народных домах», попытался сопротивляться, безжалостно перебили[153].
Весь день на главную площадь стекались фермеры-карлисты в широких алых беретах, желавшие записаться добровольцами и скандировавшие старый боевой клич: «Viva Cristi Rey!» Француз, наблюдавший эту сцену, говорил, что не удивился бы, если бы это сопровождалось сожжением еретиков. Более 8 тысяч собравшихся «рекетес» пели: